Занимательная гебраистика: бездонная бочка

Карел Чапек, потративший немало времени на изучение образа жизни, повадок и деятельности журналистов, писал: «Журналисты несколько схожи с Данаевыми дочерьми, которых боги приговорили наполнять водой бездонную бочку». Есть, правда, одно принципиальное отличие - Данаид было только сорок девять, количество же журналистов с тех самых пор, как появилась журналистика, растёт в геометрической прогрессии .

Когда они появились, доподлинно неизвестно. Скорее всего, первым журналистом можно считать жителя Шумера или Древнего Египта, или какого-либо другого царства, сопоставимого с ними по древности, который, изучив достаточно новое и необычное для тех времён искусство письма, нацарапал на заборе какую-то гадость о своём соседе. Дальше процесс пошёл сам собой. Люди стали входить во вкус и заниматься этим регулярно, что можно считать появлением журналистики профессиональной. В какой-то момент некий сообразительный грамотей догадался, что гадости на заборе можно писать не только про соседа, но и про царя, чем инициировал появление политической журналистики (скорее всего, царские стражники именно после этого придумали, что с данным грамотеем можно сделать, но изобретение цензуры не является темой данной статьи).

Количество журналистов росло. Они появлялись в каждой стране на всё новых и новых языках. В какой-то момент неизвестный журналист понял, что бумага или пергамент гораздо удобнее забора, а изобретение книгопечатания подняло деятельность журналистов на новый, небывалый уровень. Как Данаиды, носившие воду, журналисты приносили в редакции информацию и наполняли ей газетные страницы.

Понятно, что среди потребителей газетной продукции, которой становилось всё больше и больше, были и евреи. Во второй половине XVIII века им даже пришло в голову, что газетный рынок можно разнообразить ещё больше, создав газету на иврите, на котором не особо говорили, но читали и писали. Произошло это в Пруссии, точнее - в Кёнигсберге. Почему именно там, история умалчивает, но можно предположить, что среди основных причин была пришедшая в голову прусскому королю Фридриху Великому странная мысль — отменить цензуру в королевстве. В 1784 году там начал выходить ежемесячный журнал «Ха-мэасéф» («Сборник»). А потом уже с горы покатился снежный ком — периодика на иврите стала возникать по всей Европе и она отражала весь политический спектр — от социалистов до религиозных ортодоксов, которые, вообще-то, не особо приветствовали это новшество, понижавшее, по их мнению, статус святого языка.

Среди прочих в Вене появилась газета «Ха-шáхар» («Рассвет»), выходившая всего два года, но успевшая за это время опубликовать статью никому не известного врача Элиезера Бен-Йехуды «Жгучий вопрос», в которой была выдвинута совсем еретическая идея — начать не только писать на иврите, но и говорить на нём, причём, не только о чём-либо высокоинтеллектуальном, но и о вполне повседневных вещах.

Когда же Бен-Йехуда вскоре после опубликования этой статьи переехал в Палестину и начал издавать там газету «Ха-Цви», он обратил внимание на проблему менее значительную, чем сложности перехода евреев на иврит в повседневном общении, но, тем не менее, достаточно важную — в иврите не оказалось слова, обозначавшего «репортаж». Пресса была, репортажи в ней печатались, а слова не было. И Бен-Йехуда его придумал — на основе глагола «катáв» («писать»), он создал существительное «катавá», которое, хоть и обозначает «репортаж», но его можно, с некоторой натяжкой, перевести как «писанина», хотя такого значения у этого слова точно нет.

Развивающаяся же ивритская журналистика стала ещё одной бездонной бочкой, которую журналисты безуспешно пытаются наполнить.