Мы все боимся сгнить

Британская группа The Tiger Lillies (Тигровые лилии)[33] – типичный пример художественного са­мо­выражения по-английски: черный юмор, при­правленный «континентальной» музыкой с толикой немецкого кабаре и французского шансона. В свое время критики придумали термин «авангард-кабаре», и музыкантам он понравился, во всяком случае, они принимают его охотнее, чем любой другой ярлык. В группе три музыканта – автор песен, певец и аккордеонист Мартин Жак, контрабасист Эдриан Стаут и ударник Эдриан Хьюдж. Довольно часто (а в последнее время – все чаще и чаще) группа сотрудничает с приглашенными музыкантами. За­пи­сан совместный альбом с американским струнным ансамблем Kronos Quartet, есть альбом песен на русском языке, в записи которого приняла участие группа «Ленинград», в 2009 году вышел концептуальный альбом SinDerella, где партию проститутки исполняет транссексуал Джастин Бонд (известный по фильму «Клуб Shortbus», где он сыграл хозяйку ночного клуба). Творческая па­литра группы чрезвычайно широка. Впечатляет и разнообразие тем, однако все они имеют нечто общее – шокирующее и обычно замалчиваемое в мейнстриме содержание. The Tiger Lillies рас­сказывают об извращенных желаниях, убийствах и преступлениях, страданиях детей и телесных выделениях. На концертах группа выступает с клоунским гримом, с застывшим выражением на выбеленных лицах.

Встреча с идейным лидером группы Мартином Жаком у нас была назначена в расположенном неподалеку от лондонской станции метро Глостер Роуд супермаркете Waitrose. Там рядом с кассами есть небольшое кафе с металлическими столиками и пальмами в горшках, мимо проходят люди с па­кетами, детьми и собаками. В назначенное время Мартин не появился. Пришлось позво­нить – оказалось, что произошло недоразумение, он решил, что сегодня беседы не будет. Тем не менее, он быстро собрался и был на месте уже через пятнадцать минут, немного смущенный про­­изошедшей путаницей и, как обычно, очень вежливый. Относясь к своим поклонникам почти с ангельским смирением, участники группы на концертах охотно об щаются с публикой, раздают автографы, а после сами продают свои альбомы. Хотя его лицо без грима можно увидеть не часто, я узнал его сразу – по котелку и длинной косе.

И. Ш.

Вы живете где-то поблизости?

Да, на улице Кром­веля. Здесь хороший, приятный район. До этого я два года жил в Греции, в Афинах. Вернулся об­­ратно в Лондон на прошлое Рождество, и – какое совпаде­ние! – в квартире прямо рядом со мной бордель. Вот странно... Раньше я жил в Сохо – в квартире, расположенной над борделем. Но там это вполне нормально. А здесь, в западной части Лондона живут в основном богатые люди. И все равно тут много борделей.

Вы часто чувствуете себя одиноким?

Одиноким? Да, можно и так сказать, довольно часто. Это такая забавная вещь – отношения. Если ты с кем-то вместе, вскоре тебя настигает чувство клаустрофобии, а когда рядом никого нет, ты становишься одиноким. Люди так противоречивы... Я это испытал в своей жизни – и одиночество, и клаустрофобию.

Вы не верите в любовь?

Любовь... Странный вопрос. Да, конечно, я... Что это значит – верить в любовь? С тем же успехом можно было спросить, верю ли я в Бога! Но что это значит? Я думаю, это глупый вопрос. Извините! Мне не следовало так говорить, это неприлично. Нет, это не глупый вопрос. Этот вопрос вызывает смущение. Не следует задавать такие вопросы. Кто-то другой, может быть, и в состоянии на него ответить, но я – нет. Это слишком обширная тема: что вы думаете о любви.

Вы когда-нибудь используете это слово?

Что вы подразумеваете под словом «использовать»? Использую ли я его в повседневной речи? Или это слово, которое часто срывается с языка? Или я говорю – я люблю кого-то? Или – я люблю этот фильм? Да, бывает, что я произношу этого слово. Я люблю давать концерты под открытым небом. Недавно я давал интервью, и меня спросили – нравится ли мне давать концерты на открытом воздухе? Нравится? Я сказал, что я люблю концерты на открытом воздухе! Летом, знаете ли, если прекрасная ночь и видны звезды, это замечательно. Да, я люблю разные вещи. Это то, что вы хотели спросить? Я определенно люблю разные вещи. Сейчас я пишу цикл песен о датском философе Сёрене Кьеркегоре. И поэтому в последнее время я часто задаю себе такие вопросы. Это стимулирует мой интеллект.

Это будет новый альбом?

Да, это будет музыкальный альбом, но в основном это будет рассказ о жизни и творчестве Кьеркегора, больше о его работах. Конечно, я читал и о его жизни, чтобы понять, как он пришел к тому, чтобы мысли не расходились с делами. Это очень интересно, он был интересным философом. Мне нравится его способ мышления. Сейчас я читаю его книгу «Или-или». Мне кажется, это отличная книга. Он верил в Бога, я – нет, но мне все равно нравятся его рассуждения о божественной силе. Это великая философия.

У вас нет ощущения, что приближается конец света?

Вы задаете очень тревожные вопросы! Что мне ответить? Я не знаю! Никто не знает ответа на этот вопрос. Конечно, не исключено, что наша планета столкнется с метеоритом, но думаю, у нас хватит научного оборудования, чтобы, по крайней мере, заранее предвидеть его приближение. С другой стороны, экономический строй, в котором мы сейчас живем, деструктивен. Капитализм – это совершенно деструктивная система. Мы причиняем вред окружающей среде, и это не может продолжаться вечно. Но как долго? У меня нет ни малейшего представления. Вымрем ли мы совсем? Не знаю. И никто не знает. Нет, так я тоже не могу сказать. Как я могу знать то, что никто не знает? Возможно, кто-то знает, что конец света наступит в 2012 году. Конец света предсказывали на протяжении многих веков, и до сих пор все ошибались. Так что лично я сильно сомневаюсь в том, что конец света наступит в 2012 году. Мне кажется, что мы вряд ли покинем этот свет и в 2013 году. Хотите пари? Мы могли бы договориться о встрече в этом же месте в 2013 году. Ну как? У меня предчувствие, что я выиграю.

Какой ваш любимый грех?

Моя любимая вещь? (В магазине шумно, и Мартин понял неправильно – вместо «грех» (sin – ред.) ему послышалось «вещь» (thing – ред.). Вы задаете такие широкие вопросы, что мне трудно ответить. Нет, у меня нет любимых вещей, это зависит от...

Нет, не вещь, а грех.

Тема? (theme – ред.)

Нет, грех.

А, грех! (Повторяет по буквам: «эс-ай-эн».) Это не менее сложно. На самом деле, я могу ответить на этот вопрос так же, как о любимой вещи. Мне кажется, наши предпочтения меняются в зависимости от настроения и обстоятельств. Мы меняемся. В какой-то момент мой любимый грех – чревоугодие, в другой – похоть, а в третий – гнев. Все зависит от того, как мы себя чувствуем. Все в жизни зависит от того, как мы себя чувствуем. Когда вы предаетесь чревоугодию, вы целиком в его власти, и для вас нет ничего лучше еды. Когда вы голодны – очень голодны! – и кто-то предлагает вам что-то вкусное, во всем мире нет ничего лучше еды. Но иногда вас охватывает похоть, вы встречаете некое восхитительное существо, которое вы желаете больше всего на свете, и вы занимаетесь сексом, тогда похоть становится любимым грехом. Но одно я могу сказать о грехе – если на вас нападает чревоугодие или вас охватывает похоть, вы отдаетесь этому и получаете удовольствие, но есть другие грехи, такие, как гнев, которые удовольствия не доставляют. Хотя... есть люди, которым нравятся конфликты, они ввязываются в спор или драку, а затем, особенно если победили, говорят: это было здорово! Так что, возможно, я ошибаюсь, говоря, что не все грехи доставляют удовольствие. В христианстве грехи рассматриваются в определенной иерархии – есть менее и более серьезные грехи. Похоть находится в этой иерархии довольно низко, а гордыня – на самом верху. Гордыня – худший из грехов. Так что я мог бы сказать, что похоть и чревоугодие – это лучшие грехи, и по этой причине – мои любимые. А вот гордыня – это очень тяжелый грех. Гордыня наносит нешуточный вред. Христиане считают, что Иисус... то есть не Иисус, что я тут говорю... что сатана пал только из-за своей гордыни. Он так возгордился, что не захотел встать перед Богом на колени, и поэтому был сброшен в ад. Вот что тщеславие и гордыня делают с человеком – бросают его в дерьмо. Гордец не может быть смиренным, а смирение – очень важная вещь в нашей жизни. Но это не так просто, потому что гордыня часто понимается и в положительном смысле. Например, гей-прайд (gay pride = гордость геев – ред.) – движение, которое настаивает на том, что ты должен гордиться тем, что ты гей. Что это значит? Что значит быть гордым? Что значит гордиться страной, где ты родился? Почему считается, что человек обязан гордиться своей страной? Ну, что ж, хорошо. Это всего лишь вопрос интерпретации. Мы договорились, что ты задаешь вопросы, я отвечаю, ты реагируешь... но понимаем ли мы друг друга? Я поднимаюсь на сцену, пою... я много играл в России, как-то один журналист пришел на концерт, взял у меня интервью, а потом написал статью о том, что The Tiger Lillies – это неонацисты, которым нравится одеваться в платья умерших проституток. Какой-то кошмар! Но такой была его интерпретация того, что я сказал. И где он взял идею об умерших проститутках, мне не понятно до сих пор.

Да, и почему именно умерших?

Вот, вот! Почему умерших?

Чего вы боитесь?

Если бы вы сейчас достали из сумки пистолет и приставили его мне ко лбу, я бы соврал, если бы сказал, что не боюсь смерти. Мы все боимся смерти. Мы все боимся сгнить. Представьте себе кусок мяса, который стал гнить, он воняет, и в нем ползают черви! Это вызывает отвращение, граничащее со страхом. Все боятся смерти. Я не верю тому, кто говорит, что не боится умереть. Но если такие люди все-таки есть, они не совсем обычны. Смерти боюсь. Чего еще? Старения... как и все.

Вы думали о самоубийстве?

О, да. Но я никогда не пробовал его совершить. Я никогда серьезно не рассматривал мысль об этом, но, конечно, думал. Если у меня найдут, например, рак... Я бы, наверное, смог совершить самоубийство.

Почему?

Ну, знаете, боль...

Но это все-таки интересно. Если в любом случае приходится умирать, почему не испытать этого до самого конца?

А, так боль вам кажется интересной! Да, может быть, может быть... Еще одна неприятная вещь – это стать очень старым. Моя мама сейчас очень пожилая, и иногда я смотрю на нее и думаю: «Боже мой, стоит ли так продолжать жить, может быть, это совсем неплохая идея – совершить самоубийство?» Может быть, будет неплохо, если наше общество станет немного более терпимым к самоубийству, если оно станет легче относиться к идее эвтаназии. Было бы неплохо, если бы люди могли умирать, когда они этого хотят. Но нынешнее отношение коренится в христианстве, которое считает самоубийство грехом. Это грех по отношению к Богу. Но я не верю в Бога и, на мой взгляд, это не грех.

В Японии самоубийство не считается грехом.

Да? Тогда я буду держаться вместе с японцами.

Вы знаете, как правильно прожить свою жизнь?

Хитрый, хитрый вопрос... Нет, я не знаю, как правильно жить. Но для меня интересно попробовать это выяснить. Это загадка, жизнь – большая загадка, которую необходимо разгадать. Нам надо постараться внести в нее ясность. Надо думать об этом, писать об этом... но это очень трудно. Я думаю, что на свете совсем мало людей, которые живут правильно. И еще меньше тех, кто знает, что живет действительно правильно. Многие религии говорят о том, что жизнь есть страдание. И я верю в то, что жизнь – страдание. Единственный способ справиться с этим – понять, почему мы страдаем. Если мы поймем причину страдания, то сможем его уменьшить. Но это трудно. Ты можешь стать монахом, уйти в горы, думать, что знаешь способ уменьшить страдания, но это очень трудный путь. Ты можешь жить в материальном мире, стремиться, чтобы у тебя было все – хорошая еда, хорошая квартира... но это скучно. И это не дает счастья. Нет, я не знаю, как избежать страдания.

Что делает вашу жизнь терпимой?

Я пытаюсь думать о ней, и – дойти до сути. Пытаюсь понять, что такое жизнь. Пытаюсь понять, почему мы здесь. Почему мы думаем, почему мы чувствуем, что мы делаем? Я пытаюсь таким образом найти своего рода покой – да! И, может быть, избавиться от страданий и от ощущения абсурдности бытия. Вся моя музыка пропитана абсурдом. В ней много абсурда и юмора, так как жизнь в моем восприятии абсурдна, и человеческое существование полно противоречивых и необъяснимых вещей. С этой точки зрения юмор – великолепная вещь, которая помогает нам видеть в жизни смешное, помогает смеяться над жизнью, смеяться над собой, смеяться над другими людьми. Возможно, это одно из самых духовных и интеллектуальных качеств человека – смех. Ведь жизнь не имеет смысла.

Вам нравится английский юмор?

Да, наверное, юмор нравится мне в Англии больше всего. Смех над собой – истинный признак здоровья. В ­­

стране, где так много нездорового, есть, по крайней мере, один признак здоровья – это английское чувство юмора. Британская империя в свое время распространилась по всему миру и грабила, насиловала... Представьте себе: пятая часть мира, которую в свое время украл какой-то маленький островок! Вряд ли англичанам тут есть чем гордиться. Я знаю не так много людей, которые этим гордятся. Это просто отвратительно. Если ты вырос в имперской культуре, под властью королевы, то смеяться над абсурдом и глупостью всего этого – единственное, что тебе остается. И этот юмор довольно черный. Потому что это – чертовски странная страна. И англичане – странный народ.

Какая ваша любимая английская шутка?

Я не знаю шуток. В моем понимании юмор не имеет ничего общего с шутками. Чувство юмора проявляется в мимике, ситуациях... Шутки слишком негибки в этом смысле. Мне не нравятся юмористические шоу с участием комиков. Мероприятия, на которых на сцену выходит человек, стоит там и шутит – ведь это так скучно! Я этого не могу понять. Мы как-то попали на Эдинбургский фестиваль в качестве сопровождающих музыкантов. Я стоял за кулисами, ожидая своей очереди, и слушал шутки, которые они там рассказывали. Полный зал людей, которые сидят и слушают, как один человек на сцене шутит. И все смеются. Затем он говорит другую фразу. И все опять смеются. Я абсолютно ничего не понимал. Это выше моего понимания. Я не способен это понять... Но есть люди, которые смеются и надо мной. Они считают смешным то, что я делаю. А другим так не кажется. Юмор вообще интимная вещь.

Почему люди смеются над непристойностями?

Да, это очень хороший вопрос. У меня есть альбом «Гадости сельского двора» там, в основном, песни о сексе с разными животными и о других вещах. Некоторым он очень нравится, другим – нет. Но если вы меня спросите, кому он нравится, каков психологический портрет этих людей, я думаю, что мне будет сложно сформулировать. Я помню, как после какого-то концерта к нашему столику с компакт-дисками подошла привлекательная и интеллигентная с виду девушка... Даже скорее интеллигентная, чем привлекательная… Ну ладно, не была она привлекательной, но интеллигентной точно была… Она указала пальцем на диск «Гадости сельского двора» и сказала: «Этот – лучший!» Знаешь, если бы меня спросили, для кого предназначен этот альбом, она была бы последним человеком, о котором я бы подумал! А есть люди, которые не могут слушать этот альбом, считают его ужасным. Это очень личное, как и – почему люди смеются над вульгарностью. Я считаю, вульгарность – здоровая вещь. Она тесно связана с абсурдностью жизни. Смеяться над какашками глупо. Это вульгарно и глупо. Однако в этом есть та чрезмерность, которую можно использовать; это сюрреализм какой-то... Мне очень нравятся эксцентричные, странные вещи. Мне нравится использовать их на сцене для создания определенного настроения. Мне нравится создавать ситуации, когда невозможно понять – надо здесь смеяться или нет? Поэтому непристойности и пошлость, как я их использую, это инструменты для создания определенного настроения. Если я пою очень красивую и грустную песню, в нее непременно надо вставить какую-то «какашку», что-то вульгарное. Я не хочу, чтобы это было просто и однозначно понято. Я хочу вызывать самые различные чувства. Я хочу писать песни о жизни, а у нее много сторон. У меня есть меланхоличные, «атмосферные» альбомы, например, Море. Если вы положите рядом этот альбом и альбом Гадости сельского двора, то покажется, что у них нет абсолютно ничего общего. Они как два разных человека. Это потому, что мне нравится писать музыку, которая выражает различные чувства.

Вы записали альбом с российской группой «Ленинград». Чем их отношение к музыке отличается от вашего?

Это совершенно другой образ мышления. Это другой способ видения мира. Шнур меня пугает, он ужасный человек. Мне кажется, он абсолютно сумасшедший! Я знаю, что люди считают меня сумасшедшим, но это совсем другой тип безумия. Это что-то дикое. Мы общались, хотя и не без труда – он не слишком хорошо говорил по-английски, могли возникнуть недоразумения, так что я все еще не понимаю его. В некотором смысле он мне нравится. Вполне возможно, что он славный парень. Возможно, где-то глубоко внутри он хороший. Но я могу ошибаться. Как вам кажется, Шнур – хороший человек? В любом случае, он какой-то экстремал, он исключительный. С такими людьми трудно разговаривать, особенно, когда не знаешь языка. Ты ему что-то говоришь и видишь, что он просто ничего не понимает. Но наше сотрудничество все равно удалось, я правда думаю, что это был успешный проект. И мне понравился сам процесс. Однако Шнур – человек совсем другого типа. Хотя у нас одинаковые приемы – он ругается матом, и я ругаюсь матом; он раздражает людей, и я раздражаю людей. У нас много общего, но мы очень разные. С ним я все время испытывал шок: «О, Боже, что он еще придумает! Что-то теперь будет?!» Это было немного слишком. И еще эти запредельные дозы алкоголя... Когда мы куда-то шли, мне казалось, что нас там все-таки убьют. Он человек такого типа, с которым ты вляпываешься в самые разные ситуации. Он сумасшедший. Он мне нравится, но это утомительно. Я не говорю, что он алкоголик, но я не могу пить так много. Я выпиваю немало, честно говоря, я действительно могу выпить много, но я не люблю терять контроль над ситуацией. Я не хочу попадать в неприятности. Я не хочу регулярно напиваться до такой степени, чтобы утром не понимать, где я. Вот в этом различие между группами «Ленинград» и The Tiger Lillies. Мы просто не так много пьем.

Как создавалась группа The Tiger Lillies?

Мы познакомились по объявлению. До этого я играл на клавишных и на гитаре, но решил попробовать аккордеон. Я подумал, что мне еще нужен барабанщик, умеющий играть щетками, и контрабасист. Я дал объявление в газету. Барабанщик, кстати, был единственным, кто отозвался. Хотя он никогда раньше не пользовался щетками, я его взял, потому что больше никого не было. Контрабасист, который играет сейчас, пришел уже на замену. Тот, что был с нами в течение четырнадцати лет, встретил женщину во время гастролей и сбежал.

Вы даете и сольные концерты?

Очень редко. В самом начале, когда я только купил аккордеон, я шел в район Ковент-Гарден и пел на улице, у рынка. Но вскоре меня прогнали. Они сказали, что я пою слишком депрессивные песни и отпугиваю покупателей.

Вас беспокоит современный мир?

Да. Мне не очень нравятся... (оглядывается вокруг) все эти рестораны Garfunkel’s и супермаркеты Waterose. Я думаю, что это ужасно – вы едете из одного города в другой, и везде одни и те же магазины. Мне это отвратительно. Мне не нравится глобализация. Мне не нравится то, что всё везде одинаковое. Я не имею ввиду политику, правительство, мне глобализация не нравится в сфере культуры. Это было бы так здорово – видеть разные культуры, их историческое разнообразие. Теперь все кончено, у нас всех одни деньги, один язык, одни магазины. Это удручает. Почему так случилось? Потому что некоторым транснациональным корпорациям так легче заработать деньги. Капитализм – страшная вещь. Он разрушает наш мир, разрушает нашу культуру, разрушает окружающую среду.

Недавно у вас вышли три диска. Почему вы работаете так много?

Потому что у меня зависимость. Вид наркомании. Я – трудоголик. Что мне делать, когда я не играю музыку? Смотреть телевизор? Скучно. Я не люблю телевидение. Я не очень общительный человек, мне не нравится ходить по барам и пить с людьми. Когда я прихожу домой, я пишу песни. Вот так. Я ем, пью и пишу песни.

Как вы считаете, вы можете изменить мир?

Лично я?

Ваша музыка.

Да, я считаю, что музыка может вдохновлять людей и что музыканты могут изменить мир, как художники. Я думаю, что The Tiger Lillies вдохновили многих людей, которые сейчас уже намного популярнее нас. В большей или меньшей степени, но мы уже изменили этот мир. Конечно, можно спорить, насколько велико наше влияние, но в творчестве многих молодых музыкантов я нахожу много общего с моим – даже если судить только по их внешнему виду, по их сценическому образу. Помните, Бритни Спирс пару лет назад выступала на Лондонской арене с программой «Цирк». Она надевала котелок и разыгрывала цирковое представление. Группа The Tiger Lillies делала это уже два десятка лет назад. Я не говорю, что это прямое влияние. Возможно, Бритни никогда не слышала о нас, но ее стилисты, люди, которые говорят ей, что делать – они, безусловно, знают нас. Газета The Sun в свое время напечатала фотографию группы Take That, они рекламировали свой новый альбом с клоунским гримом на лицах. И это не какие-то малоизвестные американские культовые музыканты, это – мейнстрим. Наше влияние на культуру зашло уже так далеко! И это нормально. Это называется авангард. Быть в авангарде – значит, быть первым. Авангардная музыка – это вовсе не скрипучие джазовые импровизации, а то, что кто-то делает прежде, чем это начали делать все остальные. И The Tiger Lillies – именно такая группа. Мы стали первыми двадцать лет назад, и наша музыка за это время укоренилась в культуре мейнстрима. Это факт.