Мыслить в Латвии

Впредрассветный час новогоднего утра, сквозь уют, сбой биоритмов и похмелье от теплого общения, еды и ирландского виски из дьюти-фри, мне покоя не давал вопрос, заданный каким-то незнакомцем накануне – еще перед моей посадкой на рейс до Риги: «Почему вы так часто бываете в Латвии?» Подобных вопросов не возникает, если вы собираетесь в Париж, Лондон, Хельсинки или Пекин. Очевидно, бывают места, куда люди оправляются не задумываясь, направления, не вызывающие смятения в умах. Но есть места, посещать которые можно только по веской причине – личной, профессиональной или метафизической. Меня такая постановка вопроса несколько задевает. С той же предвзятостью люди реагируют, когда я говорю, что занимаюсь философией, деятельностью, смысл которой нуждается в оправдании так же, как и желание отправиться в маленькую страну на окраине того, что принято посещать. В сущности, меня тем самым извещают, насколько тесен мир и как плохо я в него вписываюсь. Но, возможно, и мой собственный мир меньше, чем мне хочется признавать. Тогда не обижаться стоит, а призадуматься. И в самом деле, почему я езжу Латвию, как только появляется возможность?

Еще пару секунд назад, в полузабытьи и спросонья, я пытался решить, можно ли уловить суть теоремы Пифагора, если просто смотреть на квадраты, пририсованные на бумаге к сторонам прямоугольного треугольника, или для доказательства нужно что-то, чего картинка не передает, как вдруг ответ незнакомцу пришел сам собой: я езжу в Латвию мыслить.

Будто бы это что-то проясняло! Если мой вопрос о теореме Пифагора сложен, этот еще тяжелее. Не рискуя впасть в преувеличение, могу заявить, что никто не знает, что значит мыслить, и по двум причинам. Во-первых, никто не может (непротиворечиво) знать, что такое знать что-то, и, следовательно, во-вторых, несмотря на обилие теорий о том, что такое мышление, никто пока не определил, какая из них истинна (если есть). Сразу признаюсь, что в спорах я ненавижу подобного рода аргументы, эксплуатирующие трудности в чужих попытках всерьез докопаться до истины или вроде того. Но сейчас-то я ни с кем не спорю. Напротив, я просто признаю собственное поражение. Если кто-то на самом деле знает, что значит знать (а я знаком едва ли не со всеми претендентами), то мне лично не удалось понять их правоты. Может, мне нужно еще с ними встретиться (!). Но если я приезжаю в Латвию, чтобы мыслить, было бы похвально с моей стороны иметь хотя бы какие-то идеи насчет того, что же такое мышления.

К сожалению, большинство разговоров о мышлении скатываются к аналогиям, а все они плохи (на чем я настаивают всякий раз, когда кто-нибудь критикует мои). В «Теэтете» Платон полагает, что мышление – это восприятие плюс функция, подобная сохранению отпечатков в воске. Далее в том же диалоге он предполагает, что эта функция подобна скорее попытке содержать птиц в вольере. Чарльз Шерингтон сравнивал мышление с волшебным самоткущим станком, в котором «миллионы сверкающих челноков ткут тающий на глазах узор, всегда полный смысла, но не способный просуществовать сколько-нибудь долго». Совершенно точно, мышление это то, что мыслящие существа делают, а не мыслящие – нет. Поэтому мышление может быть, как думал Аристотель, поведением животного, чьи действия послушны суждению. Или, возможно, это поведение мозга, как сказал Шеррингтон. С момента зарождения современной философии (т.е. с Декарта) существовали «интерналисты», трактовавшие мышление как отношение между двумя внутренне присущими нам объектами, один из которых активен («сознание») и направлен на другой («ментальное содержание»). И «экстерналисты» (например, Витгенштейн), для которых мышление – это внешнее проявление процессов, происходящих внутри и нам недоступных (его знаменитый «жук в коробке»).

К сожалению, ни один из подходов к мышлению или деятельности сознания не дает подсказки, почему пребывание в Латвии стимулирует мое собственное. Предполагается, что вольеры с птицами, коробки с жуками, волшебные ткацкие станки и прочее будут работать вне зависимости от местонахождения. Думаю, надо решиться и признать: хотя я не знаю, что значит мыслить, зато я знаю, когда я мыслю, а значит, я могу исследовать, как эта деятельность взаимодействует с происходящим вокруг. К счастью, это значит, что я могу продолжать думать о том, почему мне легче думается в Латвии, без точного знания, что же, черт возьми, я понимаю под «мышлением» в онтологическом или метафизическом смысле. Итак, с этого момента давайте говорить о мышлении в обычном смысле... в том смысле, который вы вкладываете во фразы «Простите, но я не думаю, что это так» или «Я думал о том, что ты сказал, и это меня достало». В таком случае вам остается только доверять моим исследовательским навыкам (или вовсе отложить эту статью… Конечно, я советую последнее).

Теперь я совершенно точно знаю, что один из способов, позволяющих мне мыслить – это попасть туда, где от меня мало что требуется. Итак, мне лучше думается, когда я: а) не преподаю; b) не готовлю публикацию; с) не пишу; d) не работаю на компьютере по 10 часов в день; e) не помогаю материально друзьям, любовницам, знакомым и родственникам. Другими словами, мне лучше думается, когда я в отпуске, а всякий раз, когда я в Латвии, я по большей части в отпуске. Но будь это единственной причиной приезжать в Латвию, с тем же успехом можно было бы отправиться в Белиз, Китай или же арендовать комнату без телефона в горах над моим домом в Боулдере, штат Колорадо.

Возможно, мне лучше думается в Латвии, потому что здесь у меня так много друзей? В частности, если философы правы, когда связывают мышление с языком и особенно с речью, мне прямая дорога в Латвию, потому что я знаю здесь стольких сумасшедших философов, людей, готовых общаться по 10 часов кряду, не отвлекаясь на сон и еду (и хотя выпивка кажется в чем-тоэквивалентна разговору, я не могу сравнивать беседу и пьянку, потому что всякий раз, когда я здесь общаюсь, я также обычно и пью). Отбросив вариант, что я приезжаю в Латвию напиваться (для этого сойдет Ирландия), признаю, что некоторые мои глубокомысленные латвийские друзья – и есть та причина, по которой я еду сюда в надежде поразмышлять. Вы не можете думать в одиночку (утверждающий обратное – лжец).

И хотя я близок к ответу на свой первоначальный вопрос, чего-то тут не хватает. В конце концов, у меня и дома есть такие же друзья, и они будут очень довольны, если я возьму отпуск и проведу больше времени в разговорах с ними. Что же еще делает Латвию такой особенной для моих размышлений о мышлении? Определенно, то, что я чаще приезжаю сюда зимой. Зима хороша для раздумий, гораздо лучше лета. И ваша зима с ее бесконечными насыщенными сумерками и влажным холодом гонит меня внутрь, в места, располагающие к мышлению, выпивке, всем тем исключительно продуктивным состояниям ума, из которых рождается столько интересных идей и разговоров.

Это, а также неизбежная дезориентация в бытии, к которому я не полностью принадлежу, создает латвийский тип «коановского эффекта», подталкивая меня то вглубь себя (того, что я называю своим Я), то вовне к другим, но без намека на беспечные поползновения к знакомству. Я принимаю вас всерьез. Вы отвечаете тем же. Что может быть лучше в поездке?

Во всяком случае, так я думаю сегодня. Мой друг в соседней комнате, водка в холодильнике, снаружи гаснут огни – перспектива обнадеживает.