Под сенью белого зонта

Чтобы осознать, что произошла дорожная авария, вам нужно от 150 мс до (...) половины секунды. (...) но примерно через 70 мс (...), как утверждают инженеры, тестирующие автомобили, происшествие уже «закончится». (...) Вы пытаетесь представить, как это будет, когда ваша голова ударится о ветровое стекло автомобиля? Можете перестать беспокоиться, потому что вы этого никогда не узнаете, даже если это случится с вами.

io9.com, 7 июня 2012 года

 Чтобы вычислить, как быстро мы узнаем, что пострадали в автомобильной аварии, нейрофизиологи измеряют скорость, с какой импульс от удара достигает той области коры нашего головного мозга, который, как считается, отвечает за мышление. Каким бы подозрительным и механическим ни был их метод расчета, все равно можно допустить, что в случае возможной гибели нам (может быть, не всем) может не хватить времени осознать, что мы умираем. О чем, в частности, свидетельствуют и выжившие, которые «просто» вдруг просыпаются в больнице. Однако говорить об этом было бы бессмысленно, если бы только не существовала идея, что быть в сознании, осознавать момент своей смерти чрезвычайно важно – прежде всего, в различных религиозных традициях. В христианстве быть в сознании перед смертью важно для того, чтобы можно было покаяться в грехах, и, например, в ежедневных православных молитвах часто содержится просьба уберечь от внезапной смерти. Среди православных молитв нового времени существует даже «молитва водителя», в которой обращаются к Иисусу: «Боже Милостивый! Избави мене от злаго духа лихачества, нечистой силы пианства, вызывающих несчастия и внезапную смерть без покаяния». Конечно, особое значение состояние сознания в момент смерти имеет в буддизме, но, чтобы не придумывать что-нибудь от себя, об отношении буддизма к внезапной смерти я спросил в письме к Дональду Лопесу, который превосходно знает буддийские тексты, и вот что он ответил: «В буддизме момент смерти чрезвычайно важен, потому что сказано, что состояние сознания в момент смерти определяет, которое из бесчисленных семян кармы в нашем сознании вызовет следующую жизнь. Это входит в стандартное учение (...). Поэтому буддисты боятся внезапной смерти, особенно внезапной насильственной смерти. Выходом было бы помнить о смерти и быть готовым умереть в любой момент, но это, конечно, невозможно. Однако сказано, что в момент смерти ум возвращается к своей ближайшей по времени мысли, поэтому важно, чтобы эта мысль была хорошей». Дональд Лопес указывает на один из важнейших буддистских трудов, в котором среди прочего рассматривается также осознанное отношение к смерти: «Большое руководство к этапам Пути Пробуждения» (Lam rim chen mo) Цонкапы (Tsong kha pa). В нем «основатель» школы Гелуг XIV–XV века выдвигает три главных условия, три «корня» осознанного отношения к смерти: 1) смерть неизбежна; 2) момент смерти неизвестен; 3) в момент смерти ничто не имеет значения кроме одной лишь религиозной практики.[1. См. Religions of Tibet in Practice. Ed. Donald S. Lopez, Jr. Princeton University Press, 1977.] Помимо довольно схематичных указаний, связанных как с тем, насколько важно непрерывно думать о смерти, так и с тем, какое состояние сознания надо культивировать, чтобы оно было «подходящим» для внезапной смерти, Лопес не мог указать на буддийские тексты, в которых говорилось бы также о внезапной смерти.

Однако и за пределами религиозной традиции я знаю по крайне мере одного человека, для которого осознавать свою смерть было чрезвычайно важно, и это философ Александр Пятигорский, даже если его в отношении легко увидеть связь с буддизмом. Так я слышал, как он говорил в Павилосте 18 августа 2002 года: «А одна женщина мне сказала, которую я даже одно время любил: “А как прекрасно умереть в одну секунду, счастливой, не понимая, что ты умираешь. Вот так исчезнуть для самой себя”. А я ей пытался объяснить: тогда же это будет не смерть, а черт знает что. О, Господи! – для меня нет ничего страшнее, ужаснее этой мысли – умереть не осознавая».

Если речь не идет о тантрических медитациях о смерти, скажем, представлении, как разлагается твое тело, то можно сказать, что осознанное отношение к смерти – это особого рода думанье о ней, и так постоянно думать и помнить о ней может быть важным, чтобы обеспечить определенное состояние сознания в последние мгновения, однако вряд ли совпадает с «последней мыслью»; допуская, что никакой последней мысли может и не быть (Пятигорский говорит о полной и абсолютной сконцентрированности перед моментом смерти, что является таким как бы «конденсатом» всех мыслей за всю жизнь, но в народных преданиях существует представление о том, что за мгновение перед смертью в сознании проносится вся жизнь), то в соответствующем состоянии сознания следовало бы находиться постоянно.

 Главной мыслью «Тибетской книги мертвых» Пятигорский считал мысль о смерти как о состоянии сознания. Что бы под этим состоянием ни понимали тибетцы (в текстах «Бардо Тходол» (Bаrdo thodol) умирающего призывают находиться в определенном состоянии сознания – не бояться, концентрироваться, узнавать образы, вызванные «измененным» сознанием, и т.д.), это отличается от понимания Пятигорского. В том же самом разговоре в Павилосте я слышал: «Боюсь умереть без мысли о смерти». Вопрос: «И что же могла бы означать эта мысль о смерти?» Ответ: «Ничего, кроме мысли о смерти. Она будет означать какое-то энергетическое движение». Вопрос: «Это значит, вы будете осознавать конец своей мысли о смерти?» Ответ: «Да-да-да».

Таким образом можно сказать, что в понимании Пятигорского мысль, в которой думающий «регистрирует», что он не думает, и совпадает со смертью (есть смерть). Самое странное в этом представлении то, что смертью можно называть также неосознавание своего мышления, то есть само мышление без мысли о нем; но это же частое состояние нашей жизни, в котором, если последовательно продолжить этот ход мысли, мы уже мертвые, а чаще всего – то живые, то мертвые. Я слышал, что практика буддизма включает различные приемы концентрации мысли, но если говорить о Пятигорском, то он, по-моему, стремился непрерывно находиться в состоянии «внимания» по отношению к своему мышлению, превратив свое мышление в объект какой-то другой, «одновременной» мысли; в таком мышлении он как бы отдалялся от самого себя как мыслящего. Возможно, что этот мыслящий «второй мысли» уже не был им, а также ничем таким, чему что-либо могла сделать смерть.

Чтобы упражняться в таком особом деле внимания и отдаления, Пятигорский читал мантры – сразу после пробуждения и постоянно в течение каждого дня. Ничего неизвестно о мысли Пятигорского в момент его смерти, но на кухне одной санкт-петербургской коммуналки 3 октября 2002 года, рассказывая о том, как его в Лондоне сбила машина, он упомянул, что в течение вечера в гостях было два «предупреждения», когда ему предложили не идти домой пешком, а позволить отвезти на машине. (Буддисты обращают большое внимание на знаки смерти, например, на определенные сны, и эти знаки, как можно понять, могли бы также позволить избежать случайной смерти.)

 «Это было дивное место, Хамилтон-террас, и я пошел прямо на красный свет. И, разумеется, я не имел бы счастья быть вашим другом и наипокорнейшем слугой, если бы до этого не прошел дождичек и асфальт не был бы мокрый и скользкий. Поэтому вместо того, чтобы убить на месте, машина меня подцепила на капот и мордой провезла по дороге – метров пятьдесят... Я успел только прочитать мантру четыре раза и потерял сознание». Обратите внимание, что Александр Моисеевич в тот момент успел не только читать мантру, но и сосчитать, сколько раз он это делает. Вот эта мантра – на всякий случай.[2. Мантра Ushnisha Sitatapatra обращается за защитой от опасности и злых духов к богине с белым зонтом Ситатапатре.] «Om sarva tathagata ushnisha sitatapatre hum phat hum mama hum ni svaha...»