Волшебная гора

Ежегодный Всемирный экономический форум (ВЭФ) в Давосе начался задолго до церемонии официального открытия, произошедшего январским вечером в среду в Конгресс-холле при Конгресс-центре с непосредственным участием канцлера Германии Ангелы Меркель. Ей было что сказать по поводу Европы. Кое-что из этой речи – «Осмелимся ли мы на большую Европу? О да, осмелимся» – просочилось в новости. Но вне зала многие участники Давоса не обратили на нее особого внимания. Они бродили из холла в холл, завязывая разговоры. Они говорили и говорили, будто до этого не разговаривали целый день. Они говорили, выступая на мероприятиях, и говорили, прогуливая мероприятия, на которых выступали другие. «Историческое осложнение: как мы здесь оказались?», «Вопрос компенсации», «Глобальные риски 2012: семена дистопии» – за пять дней можно было прогулять более двухсот пятидесяти подобных сессий.

Многие участники вряд ли посещают хотя бы одну из них. Вместо этого они кружат по более спокойным водам, встречаясь по ранним договоренностям или пытаясь завязать случайный разговор, будь то с друзьями или с незнакомыми людьми, которые впоследствии станут их друзьями. Конгресс-холл в дневное время представляет собой настоящий кроличий садок из взаимосвязанных гостиных, кафе, вестибюлей и залов. Повсюду стоят бары эспрессо, автоматы с соком и аккуратными горками разложены яблоки. У каждого из участников есть свои излюбленные закутки, и прогулка по центру в какой-то момент начинает напоминать рыбалку на протяженном отрезке реки: с течением времени замечаешь, где водится какая рыба и когда она предпочитает питаться. Вот с кроссовками в руках Джейми Даймон[1. Джейми Даймон (р. 1956) –американский предприниматель, президент банка JPMorgan Chase.]в полдень у стенда с эспрессо рядом с Программой глобальных лидеров. Вот Фарид Закария, осажденный со всех сторон в Холле для промышленных партнеров как раз перед ланчем. Вот совсем крупная рыба, время от времени выныривающая из своих глубоких укрытий (есть даже слухи о потайных ходах) и направляющаяся сквозь толпу в сопровождении нескольких рыб-лоцманов (свита в Давос официально не допускается, но для самых-самых, вроде глав государств, делается исключение). Здесь говорят, что чем быстрее ты передвигаешься, тем более важной персоной являешься.

 Я перемещался очень медленно. Я новичок, салага. В ту среду мне очень хотелось послушать Меркель, но отвлекся на разговоры в гостиной – тем более интересные, что для меня они не предназначались. Там был рай для любителей пощеголять знакомствами. Руководители центробанков, главы промышленности, титаны хедж-фондов, мрачные прогнозисты, астрофизики, монахи, раввины, волшебники технологий, кураторы музеев, президенты университетов, финансовые блоггеры, именитые наследники. Я внезапно обнаружил, что принимаю участие в беседе с обозревателем и представителем McKinsey & Company, компании, занимающейся менеджментом и консультациями. Это открытие, первое в череде ему подобных, заставило меня поверить в счастливую звезду – все потому, что мне настоятельно рекомендовали попробовать получить приглашение на мероприятие McKinsey в отеле Belvedere. Просто-таки обязательно к посещению, с блеском в глазах говорили люди. Меня, впрочем, по этому поводу терзали смутные сомнения, вызванные диссонансом слов «мероприятие» и «менеджмент-консалтинг». Но таков Давос. Представитель с улыбкой внес меня в список. Равноценный обмен: Меркель на Маккинзи.

Новичок постоянно слышит одни и те же советы относительно Давоса. «Прокатись на транспорте: можно кого-нибудь встретить». «Посети заседание по незнакомой теме: можно что-нибудь изучить». «Приезжай в следующем году и еще через год, если тебя пригласят: можешь начать что-то понимать...» Все говорят, что невозможно врубиться в Давос раньше чем за три-четыре приезда. Одновременно происходит столько событий, что охватить даже десятую их часть не представляется возможным. Можно, конечно, провести целую неделю в комнате отеля, составляя подробный план и сражаясь с сомнениями и сожалениями, но человек, который станет подобным заниматься, вряд ли попадет в Давос.

 Еще одно открытие: что бы ты ни делал, тебя не покидает чувство, что в этот момент где-то происходит что-то лучше и интереснее. Например, что на окраине города три человека сидят в полутемном углу где-нибудь в Gaststube, отделанном сосной, и в неровном свете свечи обсуждают вопросы жизни и смерти. Ты можешь думать, что такие вещи тебя не заботят, но подозрения тем не менее намертво въедаются в подкорку. Желание получить заветный допуск становится нестерпимым. При каждом выходе в город я видел людей в черных костюмах, целеустремленно куда-то идущих. Интересно, куда? Может, в чайные? Или же в «мерседесы» с тонированными стеклами? «Движение внутри движения», – доверительно шепнула мне одна женщина. «Что происходит в Давосе, остается в Давосе», – говорят многие, но даже будучи в Давосе, очень сложно понять, что же именно там происходит.

ВДавосе очень много разговоров о Давосе. И много аналогий. Давос – это Конгресс, уорхоловская фабрика, мормонский табернакль[2. Церковь мормонов в Солт-Лэйк, в которой находится один из крупнейших и сложнейших органов в мире.], Богемская роща[3. Место отдыха в городе Монте-Рио (Калифорния), где ежегодно на две недели устраивается «лагерь» для самых влиятельных людей мира.], «лучший званый ужин в мире», финансовая система, Фейсбук, фестиваль Burning Man[4. Burning Man («Горящий человек») – фестиваль в пустыне Блэк Рок (Невада), кульминацией которого неизменно становится сожжение гигантского чучела. Цена билета на фестиваль, задуманный как антикоммерческое мероприятие без определенной цели, достигает $300. Ежегодно на него съезжаются несколько десятков тысяч человек.], военный учебный лагерь, старшие классы школы, Лос-Анджелес, Квог[5. Квог – местечко на острове Лонг-Айленд (Нью-Йорк). В статье упомянуто, возможно, потому, что именно там Джордж Сорос повстречал немку Анну-Лизу, ставшую позже его первой женой.]. Давос – это луковица, слоеный торт и матрешка. «Никогда не думай, что находишься вне круга, ибо круг – это ты сам», – уверял меня фотограф Платон[6. Антонио Платон (р. 1968) – британский фотограф греческого происхождения, автор многих портретов влиятельных людей мира.], подразумевая, что Давос является суммой твоих собственных впечатлений от пребывания там. Вот только можно ли ему верить? Ведь он здесь всего лишь во второй раз. Йосси Варди, израильский инвестор в сфере технологий и заслуженный ветеран Давоса (это его восемнадцатый год) считает так: «То, что происходит здесь, в Конгресс-центре, является лишь пятой частью происходящего на самом деле».

Невзирая на положительное или отрицательное мнение по поводу ВЭФ, он ежегодно становится в высшей степени выдающимся мероприятием – этаким миниатюрным сообществом, живым, гибким и определенным. Оно было создано сорок два года тому назад немецким академиком Клаусом Швабом, который в свои семьдесят четыре продолжает неустанно заниматься Давосом, невзирая на то, что его (Шваба) упорная искренность идет вразрез с некоторыми циничными функциями и гротескными мутациями Форума. Может статься, что он обладает самыми большими связями на планете. По Конгресс-холлу никто не ходит быстрее Клауса.

Во время церемонии открытия Шваб, помимо председательского кресла занимающий еще и профессорскую позицию в Женевском университете, спустился по лестнице Конгресс-центра, словно величавый монарх, и попал под шквал рукоплесканий со стороны знати. В Конгресс-центре есть громадный экран, где мелькают цитаты из конференций, виды городов и гор, а также фотографии Шваба и его жены Хильды. В этом году на экран помимо прочего попал и ироничный вопрос неизвестного автора: «Если Бог и Клаус Шваб встретятся лицом к лицу, то кто из них моргнет первым?» За пять дней Шваб посетил сто шестьдесят шесть мероприятий. Бог моргает и заваливается спать...

Шваб родился в 1938 году в немецком городке неподалеку от швейцарской границы. Будучи весьма серьезным мальчиком с организаторскими способностями, он в конце концов возглавил региональное французско-немецкое молодежное движение, взявшее за основу идеи объединенной Европы – идеалы, пришедшие от людей вроде Жана Монне и Уинстона Черчилля, который в своей речи от 1946 года охарактеризовал данную идею как «Европейская Семья». Интеллектуальная принадлежность к этому движению вкупе с традиционной системой обучения послужили толчком к развитию весьма неординарной личности, этакого технократического Франкенштейна от системы образования. Шваб получил докторские степени по машиностроению и экономике и затем потратил год на магистратуру в области государственного управления в школе им. Кеннеди при Гарвардском университете, где в качестве наставников избрал Генри Киссинджера и Джона Кеннета Гэлбрейта. Его книга Moderne Unternehmensführung im Maschinenbau («Современное управление предприятиями в машиностроении»), вышедшая в 1971 году, породила новый взгляд на корпорации и ввела дополнительно к уже традиционным пайщикам определение «стейкхолдеров» – группы лиц, непосредственно заинтересованных в результатах предприятия, будь то государство, общество, сотрудники или клиенты. Шваб рассчитывал, что такой подход, скорее всего возникший из швейцарской кантональной формы правления, расширит понятие сотрудничества между частным и общественным секторами. Помимо прочего, он также интересовался академическим изучением той формы бизнеса, что развилась в США.

В 1971 Шваб организовал Европейский форум менеджмента. В качестве места проведения был выбран Давос – экономисту довелось понаблюдать из ближайшего бассейна за строительством здания Конгресс-центра, и оно весьма ему приглянулось. Свою роль также сыграла и относительная уединенность Давоса – «Люди там вырываются из повседневности», как сказал он мне – и сочетание простоты и комфорта, и бодрящий горный воздух (вернее, сама идея воздуха, так как среда менеджеров обычно предпочитает вести дебаты в помещениях). А еще Швабу понравилась история. В конце девятнадцатого века Давос был одним из ведущих европейских городов-санаториев – именно там, например, происходит становление личности Ганса Касторпа, героя книги «Волшебная гора», – а в перерыве между мировыми войнами стал своеобразным прибежищем для интеллектуалов: в 1928 году Эйнштейн читал здесь лекцию по теории относительности на церемонии открытия Hochshule, а годом позже Хайдеггер и Кассирер вели свои знаменитые споры. После Второй мировой войны Давос явил себя обществу с новой стороны, приютив медицинские конференции. Впрочем, невзирая на красоту окружающих пиков и все эти разговоры о шале и фондю, город этот в целом достаточно невеселый и неприятный. А еще он находится не на вершине горы, как любят описывать, а в долине.

 Первый симпозиум Шваба привлек четыреста пятьдесят человек из тридцати одной страны. С течением времени их число – как людей, так и стран – стремительно росло. В 1987 году мероприятие окончательно превратилось во Всемирный экономический форум, более эклектичный по своим интересам и участникам и гораздо более респектабельный – за эти годы Шваб говорил о Манифесте Давоса, Клубе Давоса и даже Духе Давоса. С самого начала имелся там и налет альтруизма: в 1974 году Жак‐Ив Кусто прибыл на симпозиум, чтобы поговорить об океане, а бразильский католический архиепископ Дом Хелдер Камара устроил мировой элите выволочку за их «ложные ценности» и нежелание делиться ресурсами. Сделанная в том году во время коктейля фотография показывает комнату, битком набитую беззаботными мужчинами а-ля Роджер Мур, куда затесались около полудюжины женщин. В мире так или иначе ежегодно царил сумбур и раздрай, но непосредственно Давоса это коснулось лишь в 1977 году, когда немецкие террористы похитили и убили своего соотечественника, промышленника Ганса-Мартина Шлейера, коему через два месяца надлежало председательствовать на симпозиуме. В тот год Давос впервые обзавелся своей чрезмерной службой безопасности, уже ставшей одной из его традиций. Такую же традицию составляют и постоянные приезды мировых лидеров, многие из которых не ладят друг с другом, и попытки Шваба примирить их, пока они находятся на «его» территории. Поговаривают, что именно так была образована NAFTA (Североамериканское соглашение о свободной торговле).

Сегодня в роскошной штаб-квартире ВЭФ с видом на Женевское озеро трудятся более четырехсот сотрудников, пишущих отчеты и созывающих конференции по всему миру. Складывается ощущение, что иногда они жалеют о внимании, прикованном не только к Давосу, но даже и к Швабу. «Давос для организации значит все меньше и меньше, – поделился со мной директор СМИ ВЭФ Эдриан Монк. – Он более не служит наилучшим примером наших возможностей». Монк, в прошлом главный редактор службы теленовостей и декан школы журналистики, присоединился к Форуму в 2009 году. Он не является в полной мере специалистом по общественным отношениям, но на ежегодных встречах тем не менее рассылает бесконечные релизы, вплоть до самопародий («Чтобы Уцелеть, Компании Должны Постоянно Заново Открывать Себя, Становиться Социально Сознательными»). А еще он с коллегами тратит уйму времени на борьбу с неправильными представлениями о деятельности ВЭФ.

Люди любят проецировать на Давос свои страхи и фантазии относительно строения окружающего мира. Консерваторы смотрят на этос стейкхолдеров и заявления об улучшении мира и видят там коварный либерализм на грани бреда. Участники кажутся им толпой кейнсианцев, континенталистов и тех, кто работает исключительно на собственное благополучие и занимается какой-то непонятной и неофициальной управленческой ерундой. Левые считают собравшихся закрытым обществом интриганов-плутократов и серых кардиналов – тем самым одним процентом (вернее – 0,01%), который решает судьбу мира и при этом прячется за стеной из охраны и утопических двусмысленностей. Неприглашенные, отказники, даже некоторые участники воспринимают форум как масштабное сотрясание воздуха с павлиньим распусканием хвоста. Они все язвительно используют термин «человек Давоса», пущенный в оборот политологом Сэмюэлем Хантингтоном и осуждающий постнациональную богатую путешествующую элиту. «Человек Давоса» может означать как угнетателя-капиталиста, так и заговорщика-коммуниста, и так или иначе описывает пустозвона, педанта и лицемера. Находят поводы для неприязни и бизнесмены, никогда ранее в Давосе не бывавшие. «Там невозможен бизнес», «Там слишком много политики», «Давос уже не тот». Смысл заявлений прост: их не пригласили. Далекие от бизнеса люди придерживаются схожего мнения. «Эгоцентричные придурки», как мне написал кто-то. «Прибить уродов», добавил другой.

По сути своей Давос является упражнением в корпоративных скоростных знакомствах. «Все приходят потому, что приходят все остальные», – сказал мне Ларри Саммерс[7. Ларри Саммерс (р. 1954) –американский экономист, финан­совый секретарь администрации Билла Клинтона.]. Менеджер или гендиректор хедж-фонда может за несколько дней провести дюжины деловых встреч – с другими исполнительными директорами, с главами государств или их полпредами, с представителями неправительственных организаций, на чьи звонки в иной ситуации могли бы попросту не ответить – то, на что в обычных условиях уходят месяцы переговоров и наматываются десятки тысяч миль над Гольфстримом. Они устраивают эти уплотненные и неожиданно продуктивные состыковки – их еще называют двустронними переговорами – или в приватных комнатах, которые ВЭФ не отводил для подобных целей, или в номерах отеля, ресторанах и коридорах. Единственный минус – почасовая оплата.

«Что значит броуновское движение по сравнению с человеческими жизнями» – заметил однажды историк финансов Нил Фергюсон. Дело было утром, мы стояли около Конгресс-холла, и глаза историка бегали по сторонам. Мимо нас в тот момент прошествовал Викрам Пандит (Citigroup), за ним вскоре последовал Брайан Мойнихан (Bank of America). «В прошлом году я наткнулся здесь на Тима Гайтнера[8. Тим Гайтнер (1961) –американский экономист, финансовый секретарь администрации Барака Обамы.], и он пообещал доказать мою неправоту относительно их налогово-бюджетной политики», – продолжал Нил, но тут же был прерван – его толкнула какая-то женщина, которая в сопровождении журналистов и ассистентов пробиралась сквозь толпу. Оказалось, это была Кристин Лагард, директор-распорядитель МВФ. Они обменялись дружескими приветствиями. «Видишь? Словно по расписанию».

ВЭФ, который в сущности отвечает за конференцию, является бесприбыльной организацией. В прошлом году он вобрал в себя $157 миллионов (зарплата Шваба, кстати, не разглашается. Известно лишь, что он получает «меньше самого высокооплачиваемого государственного служащего». Президент Швейцарской Конфедерации зарабатывает около полумиллиона долларов в год). Все деньги поступают от членов ВЭФ, от которых требуется находиться в первой тысяче наиболее доходных компаний мира. Базовое членство в ВЭФ стоит порядка пятидесяти пяти тысяч долларов, а путевка в Давос обходится компании дополнительно в двадцать семь тысяч. Также у Форума имеется сотня так называемых корпоративных «Стратегических партнеров», чьи взносы составляют более пятисот тысяч в год, и пятьдесят «Промышленных партнеров» со взносами в четверть миллиона. Помимо имени на табло во время мероприятий в Конгресс-центре, они также определяют количество «бюджетников» среди академиков, ученых, художников, журналистов и представителей негосударственных организаций. Впрочем, финансовые вложения не гарантируют участия в Форуме – без приглашения двери закрыты даже перед «парт­нерами». «Вход к нам нельзя купить, – говорит Шваб. – Это большая клубная встреча, скажем так».

Существует столько же Давосов, сколько представлений о Давосе. Шваб может сколько угодно использовать термин «стейкхолдеры», а означенные стейкхолдеры склоняться к «силосам», но по мере нахождения в Давосе на ум сразу приходит слово «клика». Там есть финансовая толпа, «технологическая» толпа, толпа СМИ и даже толпа законных супругов и супруг (на встрече в этом году среди участников было около 83% мужчин, отчасти потому, что ВЭФ навязал свою норму). Когда толпы накладываются друг на друга, иногда создается определенное брожение умов, но зачастую они просто расходятся, как в море корабли. «Давос – страна Тысячи Планов», – сказал мне бывший сенатор США, который явно понимает в этом толк. Или можно вновь обратиться к Монку: «Ты не поймешь своих интересов до тех пор, пока не столкнешься с чужими. Это основа просвещения в вопросах личной выгоды».

«Здесь рай для любопытных парней, – поделился один из бывалых участников. – Все эти люди, неприступные в своей обычной среде обитания и, как следствие, ведущие весьма закрытый образ жизни – так вот, тут все они могут поговорить друг с другом и с тобой».

 «Я смотрю на Давос глазами программиста, – Эрик Шмидт, председатель совета директоров Google и давний участник Форума. – Что такого сделал Клаус, что мероприятие стало успешным на столь долгий срок, смогло расти и меняться? Я стараюсь выделить составляющие. Все должно происходить в Швейцарии? Это должен быть лыжный городок? Зима? И так далее».

Но наиболее важной составляющей может оказаться та, которую Шваб ввел, сам того не ведая. В Давосе ему удалось затеять постоянную игру статусов, менуэта и тонких различий, и все это совершенно бесхитростно, почти по-уорхоловски (просто замените Эди Седжвик, Нико и Роттен Риту[9. Эди Седжвик (1943–1971), Нико (настоящееимя Christa Päffgen, 1938 – 1988), РоттенРита (Kennеth Ropp, ? – 1991) –«суперзвезды» фабрики Уорхола.] на Томаса Фридмана[10. Томас Фридман (р. 1953) – американский журналист, трижды получавший Пулитцеровскую премию.], Шимона Переса и Ларри Саммерса). В Давосе рука об руку идут два естественных спутника: тревога из‐за возможного исключения и эйфория от собственной избранности. Напряжение между самовосхвалением и неуверенностью в себе столь велико, что порождает новый вид социального электричества. Здесь одно из мест вроде Нового Орлеана, где вам едва ли захочется спать. Спустя совершенно безумные сутки на ногах ненароком даже подумалось, что меня занесло на вечеринку под экстази – я смотрел и не понимал, почему все эти люди не могут оторваться друг от друга (не буквально, конечно – несмотря на всю коллегиальность, за неделю я видел лишь одно объятие, да и то выполненное в ироническом ключе). Иной бы зашептал о заговоре, но тут скорее губение взаимных приветствий за близость к власти, деньгам и знаниям. Хотя все это приводится в движение именно неуверенностью.

Разделение начинается с бейджей. Каждый участник носит его на шнурке. Каждая встреча начинается с беззастенчивого взгляда (или двух) на бейдж собеседника. Это фирменная повадка Человека Давоса. За проведенное там время взгляды столь часто соскальзывали перепроверить мой бейдж, что я даже начал себе представлять, каково это – иметь декольте. Цвет карточки определяет роль и степень доступа. Сотрудники ВЭФ носят синие цвета: темный для постоянных работников, светлый для временных. У обычной прессы оранжевый цвет, который не пускает во многие места. На долю свиты пришелся зеленый окрас оттенка мяты. Наиболее желанный цвет – белый, дающий обладателям свободу действий. Но есть вариации и у него. Стратегические партнеры получают синюю точку и доступ в специально отведенную гостиную. Особая голограмма некогда символизировала причастность к элитной касте участника неформальных встреч мировых лидеров, но сейчас, если верить Монку, «служит скучным логистическим целям». Мне же достался просто белый бейдж, означающий, что меня произвели в ранг ведущего представителя СМИ. Ведущий представитель бьет обычную прессу (ха!), но пасует перед руководством СМИ (будь оно проклято!), которое приглашено на неформальные посиделки с Гайтнером и Меркель.

В целом Давос встречает прессу с распростертыми, но несколько настороженными объятиями. Подобная политика в действии с 1999 года, когда антиглобализационные бунты в Сиэтле и других местах превратили Давос в мишечь для общественных, а впоследствии и журналистских, нападок. Вообще репортерам здесь паршиво, так как большинство событий происходит совершенно неофициально, а многие встречи защищены «правилом Чэтем-хауса»[11. Чэтем-хаус –неофициальное название британского Королев­ского института международных отношений. Его правило гласит: «Участники могут свободно использовать полученную информацию, однако запрещается выдавать личность говорящих или других участников».], запрещающим разглашать источники полученной информации. Можно попытаться поторговаться, но желание получить доступ обычно перевешивает стремление опубликовать услышанное. Впрочем, среди самих журналистов давно бытует мнение, что в Давосе никогда не происходит ничего особо важного, а весь интерес и таинственность тщательно культивируются, чтобы хоть как-то оправдать там присутствие прессы. Вот и получается, что для репортеров Форум – это в первую очередь поиск новых источников и идей, а также недолгая иллюзия принадлежности к белым бейджам мира сего.

 Время от времени в Давос наведываются одна или две приглашенные знаменитости, какие-нибудь неуловимые фигуры поэкзотичнее и позавлекательнее обычной линейки премьеров, лауреатов и миллиардеров. В один год это Анджелина Джоли и Брэд Питт, в другой – Боно. Белым кроликом нынешнего года стал так и недоучившийся в Лондонской экономической школе Мик Джаггер. По слухам, он покинул Форум из-за опасений, что его присутствие может быть воспринято как поддержка политического курса британского премьер-министра Дэвида Кэмерона. Но на самом деле солист Rolling Stones, не будучи официальным участником, попросту пропустил чаепитие у Кэмерона и направился прямиком в город, то и дело появляясь на различных встречах – где угодно, но не в Конгресс-центре. Появления сии породили множество пересудов.

Вчетверг вечером я решил пропустить «Корейскую ночь» в Schweizerhof и встречу F.T.I. Consulting в баре Caprizzi и сразу после интерактивного ужина в отеле National (дебаты по теме «Ситуация в мире» с восемью нобелевскими лауреатами) направился в Belvedere. Этот отель, расположенный над Конгресс-холлом и похожий на обледеневший корабль, является официальным местом клубных встреч после наступления темноты. Там зачастую бывает до шести одновременных мероприятий, и для попадания внутрь отеля – как, впрочем, и в любое другое здание на момент Форума – следует пройти охрану, по количеству и качеству сравнимую с аэропортами (в этом плане Давос является кошмаром любого часто летающего пассажира). Очередь была такой длинной, что нобелевский лауреат по экономике, минутами ранее говоривший в отеле National о несправедливости, решил, что стоит свести потраченное время к минимуму. Прямо за металлоискателями была очередь в гардероб, и он попросту не стал сдавать свое пальто: «Таким образом мы дважды экономим время – на входе и на выходе, – хотя тут сложно что-то предсказывать». Дальше были указатели. МcKinsey оказался налево, в конце длинного коридора и сразу за выставкой из слоганов: «Вы ищете талант, но ищет ли он вас?», «Уверенность заразна. Передавай дальше», «Будь мудр в мировом масштабе и находчив в местном».

У входа к МcKinseyбыла Челси Клинтон. Она начала было говорить о Лейме Гбови, прошлогодней обладательнице Нобелевской премии мира, которая присутствовала на Нобелевском ужине, но меня из-за блокнота в руках прогнал ее представитель Мэтт Маккенна. «Вот неужели? – саркастически осведомился он. – Одиннадцать часов вечера. Неужели?» Мгновение спустя я уже обретался в баре плечом к плечу с Кассандрой – экономистом Нуриэлем Рубини[12. Американского экономиста Нуриэля Рубини прозвали «Кас­сандрой» из-за его пессимистических, однако зачастую точных прогнозов.], но из-за громкой музыки беседа не заладилась. На сцене выступали GDO Soul(их сюда ежегодно привозят самолетом из Нью-Йорка), игравшие классический ритм-энд-блюз, а у их ног образовался энергичный танцевальный круг, куда то и дело втискивался какой-нибудь мужчина в костюме, чтобы показать пару движений. Женщин вокруг почти не было. Кучка сереброспинников[13. Серебристые волосы на спине у самцов горилл свидетельствует о том, что особь достигла зрелого возраста и готова потягаться за доминантное положение.] неподалеку скалила зубы. Я подумал об Ангеле Меркель. О да, больше Европы, пожалуйста.

 У гардероба я наткнулся на одного из руководителей СМИ, который показывал окрестности своему боссу. Они направлялись на вечеринку к Мику Джаггеру и пригласили меня с собой. Равноценный обмен: Маккинзи на Мика. Мы закутались и пошли сквозь небольшой снегопад к указанному месту – чуть ли не через весь город, – по пути лениво обсуждая неофициальную встречу, где им довелось побывать. Пунктом назначения был Schatzalp – старинный отель практически в тысяче футов над городом, описанный в «Волшебной горе», – так что нам еще пришлось погрузиться на фуникулер и преодолеть крутой подъем, украшенный флуоресцентными огоньками. Давос исчез где-то внизу. Миновав безлюдный внутренний двор отеля, мы проехались на старом лифте (стены его были обиты коврами) к верхнему этажу, вышли через заднюю дверь, одолели небольшой пешеходный мостик и направились мимо возвышающихся сугробов напрямик к заснеженному шале. Его на этот вечер арендовал Мэтью Фрейд (правнук Зигмунда и зять Руперта Мердока). Внутри шале стояли, сидели, пили и разговаривали чуть больше двадцати человек.

 Джаггер был там. В розовой рубашке на пуговицах, в черных джинсах и шикарных кроссовках Nike. У стены стоял сложенный стол для пинг-понга; очевидно, музыкант до прибытия гостей развлекал себя игрой. Теперь же он танцевал, меняя женщин одну за другой, под негромкие звуки классического регги. Никто больше не танцевал – один лишь невысокий и подвижный Джаггер, этакий обаятельный хулиган, занимал площадку. Вполне возможно, он делал это, чтобы избавиться от тягостной необходимости разговаривать с людьми – причина, Давосу столь не ведомая, что никто его в этом и не подумал заподозрить. Я познакомился с редактором турецкой газеты, с редактором немецкой газеты, с менеджером израильского хедж-фонда, с основателем Википедии, а затем с высокой элегантной женщиной в черном платье. Женщину эту звали Клаудия Гонсалес, и была она бывшим руководителем пиар-отдела ВЭФ. Она вознамерилась представить меня Джаггеру, но перед этим хотела сказать кое-что относительно моих попыток понять и отобразить происходящее в Давосе. Она наградила меня металическим взглядом и произнесла: «Будь скромен. Понимаешь? Будь скромен. Потому что это твой первый Давос».

Профессор Шваб говорил, что не ходит на частные вечеринки. «Мы не приветствуем такое, – пояснял он мне. – Это уводит в сторону от наших дел. Многие приезжают в Давос, чтобы использовать в своих интересах присутствие влиятельных людей. Они организуют теневые программы». Впрочем, профессор признался, что ни он, ни сотрудники не в состоянии что-либо с этим поделать. «Люди знают, что я категорически против икры, и шампанского, и дорогих вин, которые не соответствуют горной деревенской атмосфере».

Одной ночью в Belvedereя встретил предпринимателя в сфере технологий Ричарда Стромбака, которого мне представили как Абсолютного Давоса. На протяжении нескольких лет он приезжал сюда сначала как первооткрыватель технологий, затем как молодой глобальный лидер; в этом же году бейджа ВЭФ у него не было – скорее, он обладал бейджем Belvedere, полученным благодаря связям с генеральным директором отеля. Здоровенный общительный мужик с горящими глазами, он поведал мне, что в самом начале своей карьеры более двадцати лет назад работал инфорсером[14. Инфорсер (он же –тафгай) – хоккеист-драчун, выводящий из строя лучших игроков команды-соперника.] в Хоккейной лиге Онтарио (YouTubeэто подтверждает. И было бы упущением не назвать в данном контексте одного из его именитых соперников, заслуженного тафгая НХЛ Тая Доми). Стромбак живет в Детройте, но в некотором смысле считает Давос своим домом – не пятидневное мероприятие, а сообщество, которое там организуется и на протяжении всего года поддерживает связь. Его программа состоит из попыток создать, как он сам выразился, «“Горящего человека” для миллиардеров». В основном эти попытки заключаются в организации вечеринок в Piano Barотеля Europa, где зачастую собираются те участники, у кого еще остались силы на ночной образ жизни. «Вот настоящий Давос», – сказал он мне, когда я нашел его в баре на следующую ночь. Технически это был тридцать четвертый день рождения Стромбака. Окружение слегка напоминало гостиную Конгресс-холла, разве что публика была несколько иная: к уже привычным финансовым магнатам и падишахам Кремниевой Долины присоединились монгольские олигархи, директор Googleи наследный принц империи Dish Network, одетый в пижаму от Cathay Pacific.

 Настоящий Давос, если верить Стромбаку, вращается вокруг клавишника и эм-си Барри Колсона, который вот уже на протяжении семнадцати лет приезжает сюда из Галифакса (Новая Шотландия), чтобы целый месяц играть в баре. Колсон призывает публику выступать с микрофоном и подпевать. Мне довелось лицезреть, как Ховард Лютник – президент Cantor Fitzgerald – c зализанными назад волосами исполняет зажигательную версию «Feel» Робби Уильямса. На день рождения Стромбаку пела серенаду Рэнди Цукерберг (сестра Марка), а затем он вместе с Эриком Шмидтом подговорил Дрю Хьюстона, основателя Dropbox, на исполнение «Rocket Man» (и YouTube, к вящему ужасу Хьюстона, это увековечил). Когда я уходил, скамейки в приемной отеля были заняты женщинами, менявшими зимнюю обувь на высокие каблуки.

Люди ежегодно пытаются «поймать» настроение Давоса, как будто им под силу найти такое состояние, которое с одинаковым успехом можно примерить на всех участников. Экономический и геополитический контекст встречи этого года включал в себя возможный крах Европейского монетарного и политического союза, обвал мировой финансовой системы, угрозу хронической безработицы, дальнейшее экономическое расслоение общества, нарастающее беспокойство населения, а также сдвиг в распределении ресурсов и капитала (а следовательно, и власти) с Запада на Восток и с Севера на Юг. И это уже не говоря об угрозе окружающей среде, массовой бедности, вооруженных конфликтах и попрании прав женщин. В общем, учитывая заявленное ВЭФ направление «улучшения положения в мире», настроение определенно было не самым радужным.

Основная тема встречи оказалась сформулирована как «Великие Перемены». Следуя ей, Шваб в самом начале недели предался самобичеванию. «Капитализм в его текущем виде уже не соответствует окружающему миру, – заявил он. – Мы согрешили». Помимо всего прочего, он говорил также о конфликте между поколениями. В течение следующих нескольких дней слова «конец капитализма» то и дело всплывали тут и там, но для стейкхолдеров сама мысль о возможности такого исхода событий была очевидно неприятна и недопустима. Дэвид Рот, участник движения «Оккупируй!», назвал подобные разговоры «расчетливой самокритикой». И разумеется, все эти танцы вокруг мировых проблем так и не привели к каким-либо решениям. Как суховато выразился на одной из встреч министр внешних экономических связей, обсуждая вполне разумные поправки к мировой финансовой системе: «Реализация слегка проблематична».

«Как будто мы проснулись в совершенно ином мире, – поделился впечатлениями экономист У. Брайан Артур. – Прямо как во «Властелине колец», когда они находятся под землей и слышат рокот Балрога. Здесь это рокот недовольства. Пока что один лишь рокот».

Рокот и впрямь был слабый. Я однажды утром прошел мимо группы Куми Найду – южноафриканского борца за права человека, который сейчас является директором Гринпис – как раз вовремя, чтобы услышать, как тот напевно и мелодично рассказывал, что «люди у власти на свой страх и риск игнорируют растущее недовольство и отчаяние».

Куми Найду был в Давосе одиннадцатый раз, первые восемь из них в статусе генерального секретаря всемирной коалиции против бедности. Пока я был в этой роли, ни один директор со мной не разговаривал, – сказал он мне позже. – Мне приходилось идти за ними в туалет. Я познакомился с Биллом Клинтоном в 2003 году, когда мы стояли бок о бок перед писсуарами. А когда я два года назад пришел от имени Гринпис, то поразился, насколько мне были рады. Один из генеральных директоров признался, что некоторые из его коллег жаждут видеть меня за их столом – просто затем, чтобы не попасть в мое меню».

«Основной проблемой, – продолжал он, – является то, что здесь мыслят небольшими постепенными шагами. Они скорее будут обсуждать восстановление системы, чем изменение ее сути».

Вовремя променада по городу я на­ткнулся на нескольких протестующих, которые установили стол для настольного футбола, обозначили стороны как «reich» (богатые) и «arm» (бедные), а затем перекосили его в пользу «reich». Один из протестующих носил ниспадающие одежды, гирлянды стодолларовых фальшивок, ненастоящие цепи и маску. Сквозь нее он несколько раз прорычал мое имя, словно мы были знакомы (за маской скрывался тот самый взгляд Давоса, направленный на мой бейдж). А затем процитировал Т.С. Элиота: «...Поэтому говорите / Не о мудрости стариков, но об их слабоумье»[15. Цитата из поэмы Т.С. Элиота «Четыре квартета» (пер. А. Сергеева.)]. Когда он снял маску и представился, то оказался шестидесятичетырехлетним архитектором Гуннаром Жоком. Гуннар потерял во время финансового кризиса восемьдесят процентов своих сбережений и с тех пор стал активно участвовать в мероприятиях движения «Оккупируй Цюрих!». Он знал Давос – в ранних семидесятых учился здесь кататься на лыжах. Архитектор показал мне мультфильм, воплотивший его ощущения относительно Давоса. Там одетая в теплые меха женщина входит в здание Конгресс-центра и говорит своему спутнику: «Тут столько разных заседаний. Я никак не могу выбрать между “голодом” и “бедностью”».

Как-то днем я прогулялся снаружи с парочкой других Ведущих Журналистов. Оказывается, представители движения «Оккупируй!» обосновались на заброшенной стоянке, которую им выделил мэр Давоса. Они построили там несколько иглу и возвели пару юрт, где развесили собственноручно выполненные плакаты. Лучший из них гласил «Великие Перемены?? Брехня! Никто с четырьмя тузами не жаждет новой сдачи!» К нам подошел Эдвард Саттон – житель Миннесоты, на данный момент поселившийся в Цюрихе. Он протестовал против «фундаментальной незаконности ВЭФ» и отсутствия там демократической основы. «Эти люди не могут утверждать, что представляют интересы семи миллиардов». Также ему не нравилось отсутствие всякой прозрачности в делах Фонда: «Они никому не показывают свою бухгалтерию». Пока он говорил, другие члены лагеря держали совет. ВЭФ пригласил их посетить одно из мероприятий, и они придумывали наиболее подходящий ответ. Саттон попросил не подслушивать и заодно – не разглашать его профессию. «Правило Чэтем-хауса», спроецированное на юрту, не иначе.

 В тот же день группа из лагеря заявилась на Открытый Форум (это такое дополнение к ВЭФ, доступное для публики) к теме перестройки капитализма. Будучи одним из отвечающих на вопросы, Стивен Роуч – заведующий азиатскими операциями Morgan Stanley’s – взял на себя роль апологета Уолл-стрит, которая требовала изящного подхода к делу, тем более что сам Роуч неоднократно критиковал собратьев-экономистов. Тем не менее, как он потом написал в колонке Financial Times, в воздухе определенно витала угроза физической расправы. «Толпа дружно взревела и подалась вперед к сцене, когда один из членов движения провозгласил, что они фокусируются не на решениях, а на желании изменить процесс поиска решений. Я спешно покинул помещение через тайную дверь на кухне и растворился в ночи. Давос для меня никогда не будет прежним. В битве великих идей невозможны отступления». Спустя две недели Роуч объявил о своей отставке.

Однажды утром в Конгресс-холле я подошел к стойке с эспрессо в гостиной для промышленных партнеров, где зачастую наряду с вручную упакованными миниатюрными сэндвичами и кусками пирога можно было наткнуться на интересную беседу. Там за столом в одиночестве сидел человек по имени Дэниел Арбесс. Я увидел его там в первый же день своего приезда сюда и случайно услышал низкий голос, выдающий давосские ремарки («Когда Горбачев пришел к власти...»). Очки его были спущены на нос, каштановая шевелюра уже начала редеть, он был небрит и излучал ауру напористой начитанности. Потом я видел его еще несколько раз, однажды за ужином представился, и во власти момента – с тем самым мимолетным желанием действительно познакомиться с новыми людьми – мы договорились как-нибудь побеседовать. И вот он был передо мной собственной персоной. Надпись на бейдже свидетельствовала, что данная персона принадлежит к небольшой инвестиционной компании Perella Weinberg. Он же сказал, что заправляет хедж-фондом.

«Фондом какого рода?» – поинтересовался я.

«Мой подход подчинен определенной теме, идее, которая пришла мне в голову тридцать лет назад», – ответил он. Дальнейшие объяснения потребовали небольшого экскурса в историю. Арбесс, которому исполнился пятьдесят один год, был родом из Монреаля и получил юридическую степень в Гарварде. В ранних восьмидесятых он сильно заинтересовался атомной политикой и в 1987 году оказался в составе пестрой толпы из интеллектуалов, знаменитостей и специалистов по оружию, которая на самолете «Аэрофлота» летела в Москву, чтобы услышать, как Михаил Горбачев раскрывает планы по всеобщей perestroika и glasnost. «Слушая его, я пришел к однозначному выводу: если этот человек собирается начать демократизировать страну, то режим выйдет из-под контроля. Он рухнет, и это будет означать конец для коммунизма». Ведомый такими мыслями, Арбесс устроился на работу в юридическую фирму White & Case и добровольно поехал в стокгольмский офис, выбранный из-за близости к России. В 1989 году в Нью-Йорке один из старших партнеров компании познакомил его с менеджером отеля U.N. Plaza, эмигрантом из Чехии, чья сестра – пражская актриса – искала юридической помощи для друга. Этим другом оказался Вацлав Гавел. В последующие годы Арбесс стал главным юридическим советником правительства Гавела, помогая тому в его попытках приватизировать экономику Чехии. Позже он открыл филиалы фирмы в России, Польше и Казахстане и выработал твердую уверенность, что «вырождение коммунизма является самым мощным двигателем возможностей нашего времени». Он провел десятилетия, вкладывая деньги в эту уверенность: приватизацию компаний, трансформацию Китая, рост потребительских займов в США, шахты, валюты, потребительские ценности. Арбесс продал свой последний оставшийся фонд в 2007 году концерну Perella Weinberg, но по-прежнему им управлял. «Деньги следуют за идеями».

В качестве причины приезда в Давос он назвал «три концентрических окружности интересов». Первый круг – изучение европейского долгового кризиса. «Сидеть за одним столом с ведущими банкирами и иметь шанс как-то повлиять на их деятельность и помочь им в углубленном понимании рынка – отличная возможность для вкладчика». Второй круг – «смешение дисциплин для изучения того, что движет миром». То есть, встречи с людьми, далекими от финансов. Например, посещение лекций Сола Перлмуттера, лауреата Нобелевской премии в области астрофизики, который рассказывал об ускоряющемся расширении Вселенной. Арбесс нашел эти лекции весьма поучительными не только в интеллектуальном, но чуть ли и не в финансовом плане. «Объясните мне, как это все взаимосвязано», – спросил он у Перлмуттера, на что тот ответил: «Основы науки ведут к основам прикладных знаний».

Третий круг связан с его недавним интересом к возможному распаду связей между поколениями. «Дети, на двадцать или тридцать лет младше нас, обладают совершенно иным подходом к поглощению и обработке информации. Как это поколение будет принимать решения? Как они поймут обширные и смутные дебаты по поводу наследственных прав и долгов их предков? Как они понимают экономику, и понимают ли вообще?» Осторожные разговоры на тему, проведенные в разных местах, заставили Арбесса прийти к выводу, что нет – либо не очень понимают, либо противоречивая риторика, насаженная СМИ и взращенная циничной прослойкой политиканов, дурно влияет на способность к изложению взглядов тем языком, который был бы понятен старшим.

«Относительно причин и зачинщиков того беспорядка, в котором мы находимся, скопилось много интеллектуальной путаницы. Развившиеся после финансового кризиса язык и мышление повлияли на ход мыслей молодежи. Эти разговоры об изменении компаний – все они уводят в сторону от понимания роли самих компаний. Пайщики рискуют капиталом. Банки перенаправляют финансовые потоки. Вот что движет экономикой. Корень наших нынешних бед заключается в том, что мы не в состоянии мысленно охватить картину, которая прячется за все более комплексной, обрывочной или избыточной информацией».

 Вообще тема Больших Данных, распространения и обработки информации на Давосе обсуждалась весьма активно. Я даже подружился с Кейси Данном – профессором биологии из Брауновского университета, который специализировался на данных. У него была лохматая коричневая борода и коричневый же костюм, выделявшийся на фоне множества черных костюмов итальянского покроя. Поначалу он даже думал, что эта конференция не отличается от других – ну разве что чуть больше шика и чуть больше знаменитостей. И тут мимо прошел Майкл Делл. А Дэвид Рубенстайн из Carlyle Group беседовал с Джейми Даймоном. «Там что, Далай-лама?» – он показал на небольшое столпотворение, посреди которого виднелся лысый человек в шафрановых и бордовых  тибетских одеждах.

Это был французский монах Мэтью Рикар, еще один обитатель «промышленной» гостиной. Мы однажды встретились. После получения в 1972 году докторской степени в области молекулярной генетики Рикар отправился в Гималаи для изучение тибетского буддизма и спустя два десятилетия вернулся в цивилизацию, где стал широко известен благодаря бестселлеру «Монах и Философ», воплотившему его диалоги с отцом, философом Жаном-Франсуа Ревелем. Сейчас он живет в Непале, где три месяца в году проводит в безмолвном уединении, а в рабочее время пишет и переводит книги, надзирает за ста десятью гуманитарными проектами и активно продвигает идеалы сострадания к ближнему. Постоянно участвуя в различных исследованиях мозга, Рикар заработал прозвище «Самый счастливый человек в мире».

«Здесь слишком большая нагрузка на восприятие, – поделился Рикар. Это его четвертый Давос. – Я слышал разговоры о том, чтобы с нуля построить новый капитализм. Конечно, сам факт, что об этом говорят, уже чего-то стоит. Но я бы особо не рассчитывал... Есть дилемма, так как нужно согласовать три временные шкалы: краткосрочную – экономику; среднюю – общее благополучие; долгосрочную – окружающую среду». Он припомнил критику Давоса со стороны обладательницы Нобелевской премии мира 1997 года Джоди Уильямс. («Эти парни хотят всех убедить в своей заботе о других людях, что есть неправда, и затем вернуться к как можно более быстрому зарабатыванию денег», – сказала она за ужином). «Люди здесь самые разные, – заметил Рикар, – не только экономисты и финансисты. Может, это все и показуха, но я считаю, что нет. Мы же разговариваем не с глухими. Они все слышат нас».

Самый же главный вопрос, хотя бы частично касавшийся «изменения мира», был такой: «Изменять людей или заменять?». «Люди редко меняются, – уверил меня фотограф Платон. – Меняется лишь цикл власти. Потому что власть не твоя, ты берешь ее в долг».

«Я передумал, – сказал мне Данн, бородатый брауновский специалист по данным, когда я на неделе встретил его. – Эта конференция отличается от других. Обычно ты ищешь парня, который знает парня, который знает еще одного парня, который (может быть) в состоянии вывести тебя на человека, что-либо решающего. В данной же цепочке отсутствуют сразу несколько звеньев». Чуть ранее от него прямо на середине предложения ушел человек, Данн повернулся и увидел его пожимающим руку Эхуду Бараку (я встретился с Бараком и Шимоном Пересом на закрытом ужине, посвященном шаббату – этаком «Давосе внутри Давоса», как обозначил его устроитель, официальный представитель ВЭФ. На ужине Барак произнес весьма бессвязную и агрессивную речь. «Мы должны протянуть руку мира, – в какой-то момент сказал он. – Но пусть это будет левая рука»).

Когда я увидел Данна в последний день конференции, он уже был одет в черный костюм, словно Давос наконец-то поглотил его. «Как Дарт Вейдер. Перешедший на темную сторону Силы, – сказал Данн. – Мне наконец-то все толком объяснили. На самом деле Давос – это множество разных встреч». Мы с ним пришли к выводу, что его и Давоса сферы наконец-то пересеклись, и даже построили диаграмму Венна[16. Диаграммa Венна –схема всех возможных пересечений нескольких множеств, введенная логиком Джоном Венном (1843–1923).], которая напомнила нам символы Audi(стратегический партнер) и Олимпийских игр (дальний родственник). Он отметил разницу в подходе к выступлениям участников: от ученых постоянно ждали, что они будут упрощать объяснения таким образом, чтобы всем было понятно, ибо «все рассчитывают на науку-лайт»; но экономисты и финансисты не отвечали тем же самым и воздерживались от конкретных примеров из ситуации в Европе. На его взгляд, это означало, что ученые и философы приглашены на Форум исключительно для виду. «Я не чувствовал себя лишним на этом празднике, но такой подход подразумевает, что он все-таки не для нас».

Виктор Пинчук, украинский олигарх и друг Билла Клинтона, ежегодно устраивает на ВЭФ дискуссии под вывеской своей благотворительной организации. В прошлом году он для обсуждения филантропии пригласил художников Олафура Элиассона и Джеффа Кунса. Арбитром на этой встрече выступал завсегдатай Давоса романист Пауло Коэльо. (Один писатель пожаловался мне, словно обращаясь к Швабу: «Ты знаешь, Клаус, существуют ведь и другие романисты»). В этом году темой стала «е-филантропия» – то есть использование Интернета для изыскания средств. Давосианцы плотным потоком шли в отель Schweizerhof, где стройные официантки разносили сок и шампанское, и в бальный зал набилось около двухсот человек. Пинчук держал речь. «Это Интернет. Мы действительно верим в могущество Интернета, когда речь заходит об увеличении эффективности филантропии, – говорил он. – У нас здесь наиболее подходящее место, лучшие люди, лучшие специалисты в этих вопросах». Люди и впрямь подобрались знающие: предприниматель Шон Паркер, Эрик Шмидт из Google, российский инвестор Юрий Мильнер и Алек Росс, советник по технологическим вопросам у госсекретаря Хиллари Клинтон. Арбитром была Челси Клинтон, которая начала дискуссию с Росса: «Раз уж ты работаешь на мою маму, я надеюсь, что ты представишь ей хороший отчет...»

«Так оно и будет, Челси. У тебя отличное начало».

«Это ерунда, конечно, но спасибо, – ее лицо вдруг посерьезнело. – Учитывая всю сумятицу и все экзистенциальные вопросы, что задаются в мире относительно роли правительства, роли филантропии как силы, о которой спорят, за которую сражаются и которую делят...»

Я осмотрелся. Многие присутствующие сидели, уткнувшись в свои блэкберри и айфоны – казалось, люди Давоса посещают подобные мероприятия лишь затем, чтобы разобраться с почтой, отдохнуть от разговоров друг с другом и разослать предложения встретиться, чтобы поговорить позже. В задней части зала наблюдалось небольшое столпотворение – задние ряды более популярны, так как расположены ближе к выходу.

Росс тем временем продолжал говорить: «Если я что и усвоил за последние три года работы у твоей матери и наблюдений за тем, как меняется баланс сил, так это то, что на данный момент имеется значительный и глобальный сдвиг в геополитической власти – от иерархий до отдельных лиц и их связей, – и этот процесс постоянно ускоряется из-за могущественных и всепроникающих информационных сетей».

Шмидт сказал что-то про расширение человеческих возможностей за счет телефона, и это напомнило Россу о приложении, которое позволило жителям Африки отслеживать менструальные циклы у молочного скота.

 Спустя какое-то время некоторые люди покинули зал. Одним из них был Сол Перлмуттер, астрофизик. Другим оказался человек по имени Мурат Сонмез, директор компании Tibco из Кремниевой долины. Как и Арбесс, Сонмез присутствовал на дебатах с Перлмуттером, озаглавленных «Темные силы в действии», и был поражен тем, как астрофизик описывал расширение Вселенной, и как при использовании мощных телескопов ученые видят отголоски событий, произошедших миллиарды лет назад.

 Они вместе вышли и направились на променад к Конгресс-холлу. Было чистое небо, и горы, покрытые свежим снегом, мерцали над крышами. Снег осыпался с сосен, словно волшебная пыльца, и этот поток под влиянием солнца и тепла становился то более плотным, то вновь редел. Сонмез стал рассказывать Перлмуттеру о Tibco и о своем опыте в поисках повторяющихся моделей в постоянно расширяющейся вселенной цифровых данных. Tibco создала сортировку данных для Amazon, Federal Express, Goldman Sachs, Chicago Mercantile Exchange, eBay, авиалиний и для Отдела национальной безопасности США. «Мы можем предотвратить затмение разума, – негромко поведал он. – Мы можем предсказать, когда игральный автомат перестанет доставлять удовольствие игроку». Он объяснил, как Tibco по заказу Харры разработала систему, которая в состоянии определить, после какой суммы проигрыша тот или иной игрок покинет казино, чтобы никогда больше не возвращаться. Обычно в этот момент сотрудники казино предлагают игроку бесплатную еду или билет на шоу (система Tibco также обладает данными насчет незабронированных мест и излишков продуктов) – в общем, делают все, чтобы игрок отвлекся от происходящего, отдохнул и со свежими силами ринулся проигрывать все больше и больше денег. Было время, когда фирма даже строила модель, которая имитировала бы способ распознавания образов человеческим мозгом.

 Интересные истории изумили даже Перлмут­тера – человека, который долгими часами изучает тайны космоса. Похоже, это было как раз то, что ему нужно. Он проводит свои дни в визуальном анализе неструктурированных данных – ищет, по его собственным словам, иголку в стоге сена. Обитающий в Беркли Перлмуттер сказал, что хотел бы съездить в Пало Альто, посетить Tibco и посмотреть, в состоянии ли компания помочь ему в изучении Вселенной. Сонмез ответил, что хотел бы нанять нескольких учившихся у Перлмуттера докторов наук. Они обменялись визитками, пожали руки и разошлись.

The New Yorker , 5 марта 2012 года