Берлин-Мюнхен. Журналист

– Продолжение –

«Потом я съездил в Россию». – «Один? С группой?» – «В индивидуальном порядке, в Петербург. Познакомился с Николаем, русским студентом, изучавшим „философию путешествия‟, ни разу не побывав за пределами города. Он делил коммуналку с другими студентами – по трое в комнате. Николай помог мне сориентироваться, обзавестись сим-картой, водил по Петербургу. Я восхищался им, но не завидовал ему». – «В Москве был?» – «Был. Громадная, бесчеловечная. Купил билет на Транссиб, в первый класс. Купе на двоих, с душем. Соседом был немец. В дорогу я взял «Войну и мир». Прочитал три страницы, дальше разговаривал с путешествующими из соседних купе, они меня приглашали к себе, я их – к нам. Стоял теплый август, я открывал дверь тамбура последнего вагона, садился и курил, глядя на сибирскую природу, элегичную, исполненную бесконечной тоски... О России у меня сложились довольно романтические представления. На станциях мы простаивали по полчаса, я покупал бутерброды у бабуль, разговаривал с ветеранами войны. И совершенно не скучал: я умею проводить время – семь дней в поезде прошли как один. Из Пекина я перебрался в Австралию».

«„Войну и мир‟ не дочитал?» – «Нет. Общение меня больше развлекало. А что – стоит читать?» – «По-моему, стоит». – «Так же, как и Библию?» – «Затрудняюсь сказать. „Войну и мир‟ читала, Библию – нет».

«Я много куда хотел бы съездить еще, например, на самый восток России, Сахалин, через Китай или Японию, когда-нибудь. Но я уже смирился с тем, что везде, увы, не успеть».

***

Час спустя пробка рассасывается. На противоположной обочине автобана дежурят полициейские машины. Ник: «Они точно осведомлены, где продаются наркотики, где отлавливать дилеров, кого остановить. У них есть нюх на те машины». – Из рюкзака он вынимает CD-плеер. – «Какую слушаешь музыку?» – «На данный момент – свою, – улыбается он, – пишем ее вместе с певцом. Выпустим диск». – «Вас двое?» – «Нет, мы играем с басом, скрипкой, ударными. Cобираться в одном месте у нас нет возможности, мы записываемся отдельно, в разных странах, и монтируем». – «Необычно». – «Вовсе нет, в связи с растущей интернационализацией это стало рутинным ходом. Само собой, от этого страдает грув, каждый очередной член команды неизбежно подстраивается под записи предыдущих музыкантов... Но если записывать всех вместе, из-за ошибки одного перезаписываешь всех. Когда же есть раздельные звуковые дорожки, исправить проще – можно ограничиться перезаписью одного». – «А выступления?» – «Выступать на сцене – не мое, я чаще за пультом сижу. Альтернативную службу, кстати, проходил звукотехником в Файерверке в Мюнхене». – «Фейерверк?» – «Файерверк – молодежный культурный центр».

«Диск вы сами будете реализовывать?» – «Ой, это не ко мне». – «А послушать? Не поставишь?» – «Ни-ни!» – «Зачем тогда диск?» – «Чтобы закончить! Для себя!» – «Скажи хоть, какая мужыка?» – «Грустная, медленная... Я обожаю играть грустную музыку, при том, что сам не охотник слушать такую, она слишком сильно влияет на настроение. Для меня тот этап пройден и практически забыт. Надо довести диск и думать о другом». – «Играть другую музыку?» – «Вообще, не сидеть за пультом, а играть. Что-нибудь поэнергичнее». – «С теми, с кем играл до сих пор?» – «Не обязательно. Я знаком с десятками музыкантов, будет с кем... А слушать музыку как фон неправильно – музыканты постарались: сочинили ее, проработали, корпели над ней. Изредка, признаться, я слушаю музыку за работой – от скуки». – «Тебе бывает скучно?» – «У меня скука возникает не от нечего делать, а от не той работы».

***

Движение замедляется: впереди перекрыта одна из трех полос автобана. С места сужения до двух полос поток снова набирает скорость. Ник проводит параллель: «Перед экзаменом тормозишь, а на экзамене прешь...» – «Втайне не надеешься прославиться как музыкант? Или звукорежиссер?» – «Как-то я присутствовал на пресс-конференции с Гурским после продажи с аукциона его фотографии. Пришла тьма журналистов, он всем отвечал. У него спросили, каково быть автором самой дорогой фотографии, которую когда-нибудь продали с аукциона. Гурский на это отреагировал спокойно, разумно, без лишней претенциозности. Очевидно, для него, как творческой личности, его новое положение ничего особо не изменило. А любовь среднего потребителя отнюдь не пропорциональна качеству произведения. Сегодня и в музеях выставляют искусство популярное, то есть, хорошо все то, что нравится. Успехом пользуется не то, что истинно ценно, а то, что из общей массы выделяют кураторы, СМИ, потому что якобы соответствует духу времени. Какую роль играет художник как индивид? Есть ли он в таких условиях выразитель самого себя? Не является ли он лишь медиумом для выражения акутальных течений? Как бы то ни было, культуру всегда порождало небольшое число жителей каждой страны. В Германии художников, музыкантов и прочих творцов ныне пруд пруди, но на пользу ли это культуре? Или наоборот – вредит? Размывает ее, усредняет?..»

***

«Где ты предпочитаешь жить? В Германии? В Баварии? в Берлине?» – Ник усмехается: «Одна моя знакомая, однокашница по МБА, египтянка, вышла замуж за студента из Германии, переехала к нему сюда. По три часа она учит язык, остальной день изнывает без занятий и без родной толкотни, поражается немецким порядком, изумляется, что в Германии так тихо и пусто, убрано: „Где здесь живут?‟... Берлин – город офигительный, но Берлин – это и та же грусть, элегия, его минорные тона давили бы мне на психику, а я этого опасаюсь: я сам меланхоличен, и этот город усиливает мою меланхолию, я вхожу с ней в резонанс. В Берлине комфортно быть художником или делать вид, что креативен, в городе целое сообщество подобных тебе. Бедность, бесперспективность породняют. Когда плохо всем, то всем и в кайф. Элегичность – удобное состояние, его легче поддерживать, чем оптимистичное или хотя бы нейтральное настроение.

Пару лет назад два журналиста провели эксперимент. Переодевшись бомжами, они побирались, один из них в Баден-Вюртемберге, второй – в Нойкёлльне. Результаты шокируют: подавали „бомжам‟ те, кому самим не хватает, а богачи их сторонились, более того, прогоняли их аж пинками, а матери, показывая на них пальцем, своим детям читали мораль: „Таким ты будешь, если не будешь учиться – опустишься‟. – К чему такая жестокость?» – «Боятся нищеты. Не подпуская к себе нищих, отгораживаются от нее. Достигши материального благополучия, его страшатся потерять, отстаивают его, охраняют от посягательств. Чураются „сглаза‟». – «Публикации журналистов о своем „бомжеском‟ опыте вызвали острые дискуссии в обществе...Но по поводу твоего вопроса – мне подходит Бавария. Мы с подругой и друзьями вскладчину снимаем избу в горах, в ней отдыхаем в выходные. Но чудно и ближе к Мюнхену: озера за городом, Изар. Вниз на юг если ехать вдоль реки – долины, изгибы, излучины, – Ник, описывая пейзажи, размахиваетрукой, – у меня переполняется душа!»