Занимательная гебраистика: о слиянии бюрократии и искусства

Бенджамин Дизраэли как-то заметил: «Великий город, образ которого живет в памяти человечества, представляет некую великую идею. Рим символизирует завоевание; над башнями Иерусалима витает Вера; а Афины воплощают исключительное качество античного мира – Искусство».

Во времена Дизраэли в Иерусалиме действительно преобладала вера – даже османский губернатор Палестины располагался не в Иерусалиме, а в Рамле – заштатном городишке относительно близко к побережью. Роль градообразующего предприятия играли святые места трех религий, а еврейское население Иерусалима, относительно небольшое, в основном посвящало время молитвам. Жизнь текла тихо, спокойно и неторопливо, но тут в городе появился возмутитель спокойствия – Бен-Йехуда, а вслед за ним и дополнительные переселенцы, не желавшие встраиваться в традиционный ритм жизни города. Одной веры им явно было не достаточно – они предпочитали искусство и науку, по непонятным причинам не упомянутую Дизраэли. Причем искусством и наукой они стремились заниматься исключительно на иврите.

Ни словарного запаса, имевшегося в древних или средневековых текстах на иврите, ни слов, придуманных Бен-Йехудой, для этого не хватало. Когда вокруг Бен-Йехуды собралась группа последователей, они образовали «Комитет языка иврит» – и поставили изобретение новых слов на поток. Темп работы резко вырос после того, как в 1921 году британский Верховный комиссар Палестины объявил иврит одним из трех официальных языков подмандатной территории. На иврит была переведена бюрократия – а ей требовались слова, которые в древней Иудее явно придумать не могли. Трудно представить себе, что во времена Хасмонеев имелись начальники управлений, писавшие инструкции и докладные записки.

В 1925 году был сделан еще один шаг, приблизивший Иерусалим к данному Дизраэли определению Афин – был основан университет, полное название которого – «Иерусалимский ивритский университет». Так как университеты состоят не только из студентов и профессоров, но и из управляющего персонала, можно сказать, что новая институция объединила две могучие силы – искусство и бюрократию. Кстати, перечисляя великие идеи, бюрократию Дизраэли упомянуть забыл – хотя есть основания полагать, что появилась они никак не позже других великих идей, если не раньше. Волшебную же силу искусства, помноженную на мощь бюрократии, остановить уже ничто не могло.

Принцип был прост – чем меньше неивритских слов, тем лучше. Проблема отсутствия нужных слов в иврите решалась старым, проверенным методом, предложенным Бен-Йехудой – слова придумывались. Конечно, не с потолка – хотя и с потолка тоже бывало. Часть слов создавалась по существующим ивритским правилам словообразования. Когда имеющихся правил не хватало – придумывали новые. Часть – путем банальной кальки с какого-либо европейского языка, но с использованием ивритского корня. В ряде же случаев проблема решалась при помощи изменения «традиционного» значения – так, словом «алуф», обозначавшим в древности племенного вождя, стали именовать генералов в армии и чемпионов в спорте.

После провозглашения независимости Израиля процесс был институализирован еще больше – полуофициальный «Комитет языка иврит» превратился во вполне официальную «Академию языка иврит». Сочатание искусства с бюрократией стало практически идеальным – сначала профессора-гуманитарии придумывали новые слова, а потом бюрократы рассылали по госорганизациям и СМИ указания об их использовании. Три десятка лингвистов, назначенных заведовать словообразованием, развернулись вовсю – до такой степени, что в иврите появились «свои» термины для ядерной физики. Но, видимо из-за больших объемов работы, они забыли об одной мелочи – придумать ивритский аналог для слова «академия», так что в официальном названии органа, ответственного за расширение словарного запаса иврита, до сих пор сохранилось слово иностранного происхождения...