И да, и нет

Во времена, когда ислам у многих ассоциируется с публичным отсечением голов и автоматами Калашникова под зелеными или черными флагами, легко забыть, что для ислама как подчинения необходимым условием является иман – вера, которая, в свою очередь, создает возможность для ихсан – совершения прекрасных поступков. «Великий учитель» этой внутренней работы, больше известный под именем Ибн Араби (1165–1240), в юности пережил откровение, в котором ему как другу Всевышнего были открыты тайны всего сущего. Несколько сотен книг, которые он написал за свою жизнь, были попыткой изложить то, что ему было открыто как мальчику, «чье лицо еще не покрывала борода», а также подробно описать путь, на котором душа приближается к источнику всего. Возможно, никому так и не удалось прочитать все написанное Ибн Араби и тем более все это понять, но среди ныне живущих, пожалуй, больше всего времени и внимания этому посвятил Уильям Читтик (род. 1943).

Его учителя – основоположник истории исламской философии Анри Корбен и основатель Академии философии в Тегеране, а ныне почетный профессор Джорджтаунского университета в США Сейид Хоссейн Наср – одни из лучших авторов, пишущих об исламской мысли на европейских языках. Кропотливая работа Читтика над текстами Ибн Араби и Руми объясняется его более широким интересом к суфизму как сердцу ислама. Понимание этого сердца не обходится без работы ума, однако ум, который здесь необходим, – это ум внимательной открытости и сосредоточенного прислушивания. Для меня, человека, не владеющего ни арабским, ни персидским, Читтик – один из самых надежных проводников в мир суфийских текстов, незаслуженно забытых в наше время. С 1983 года Уильям Читтик преподает историю исламской мысли в университете Стоуни-Брук (штат Нью-Йорк).

Арнис Ритупс

Вы философ?

Нет. Я занимаюсь историей философии, но философом себя не считаю.

Кем же вы себя считаете?

Историком исламской мысли. Это значит, что я читаю древние исламские тексты, изучаю их, перевожу, когда могу, анализирую их, предлагаю их истолкование, представляю их вниманию других людей… Я читаю тексты, которые, на мой взгляд, интересны и могут оказаться актуальными и сегодня – для моих студентов, например.

Но вы также и практикуете ислам?

Практикую? Это мое сугубо личное дело! (Оба смеются.)

Как возможно, что откровения, пережитые юношей в Андалузии 800 лет назад, могут оказаться актуальными даже сегодня?

Вы сейчас задали сразу несколько космологических вопросов: каково наше отношение к истоку? Как единое соотносится со многим? Как многое соотносится с единым? Это вопросы фундаментальные. К ним обращается вся исламская философия, теология, суфизм, и в рамках этой традиции просто не подлежит сомнению, что нет Бога, кроме Бога, то есть что нет реальности, кроме реальности подлинно реальной, и что все должно пониматься с этой точки зрения. Если хочется поговорить о мире, то есть много способов это сделать. Даже у Ибн Араби штук шесть разных космологий, в которых он представляет устройство мира так, как мы его видим, – не так, как его описывают ученые, а скорее как он представляется нам. В чем смысл явлений, которые мы наблюдаем, если понимать, что любая вещь есть знак Бога, как неустанно повторяет нам Ко-ран? Описывать устройство мира можно по-разному. Один из моих любимых способов называется «сотворение и возвращение». Все приходит от Бога, и все возвращается к Богу. Это основа основ исламской философии, это установлено Кораном, где говорится, что Бог изначально сотворил все и что к нему же все и возвратится. Чтобы хоть как-то разобраться во всем этом, нужно понимать, что есть множество степеней реальности, есть «великая цепь бытия», как это называлось в Средние века на Западе. Цепь эта начинается с Бога, нисходит до нашего уровня, а мы занимаемся тем, чтобы снова забраться по ней наверх.

Вы говорите, что это один из ваших любимых образов – как будто между ними можно выбирать на основе эстетических или каких-либо еще предпочтений.

Конечно, можно. Ибн Араби излагает это так. У каждого по необходимости своя уникальная точка зрения. Это объясняется тем, что в творении нет повторения. Творение – это самораскрытие Бога, и это самораскрытие нигде само себя не повторяет. Каждый человек создан по образу Божьему, и каждый образ Божий уникален. Каж-дый по необходимости задает – онтологически и эпистемологически – особую точку зрения. Какие-то из этих точек зрений верны, какие-то – нет; доверять, в общем, следует тем, что были выдвинуты пророками. Им-то мы и можем попытаться соответствовать. Естественно, поскольку Ибн Араби рассуждает в контексте исламской традиции, где Мухаммед представляет собой логос, то Мухаммед и является ключом; все остальные пророки представлены как правомерные точки зрения, исходя из которых можно достичь человеческого совершенства. Это значит, что разные подходы, выдвигаемые разными религиями, правомерны в своих контекстах. Поэтому и обсуждается вопрос о том, как единое соотносится со многим. Это невозможно объяснить каким-то одним простым способом, тут есть много подходов. Второй, который мне представляется очень полезным, у Ибн Араби называется «дыханием Милостивого». Он напоминает, что милость и знание – два атрибута [Бога], которые, в соответствии с Кораном, охватывают все. Почему? Потому что Бог знает все. Его знание – знание вечное; у этого знания нет ни начала, ни конца. Милость… Милость – это то, что подразумевают философы, когда говорят о бытии, о существовании. Это возникновение «я» из реальности. То есть дыхание Милостивого – это способ, каким Бог создает мир: он говорит, и творение в целом – просто речь Бога. Коран называет творение «знаками Бога». Солнце, луна, цветы – все что угодно называется «знаками Бога».

Ага.

Так вот, это соответствие между божественной речью и миром – ключевая идея исламской мысли. Развивая эту идею, Ибн Араби объясняет, почему все вещи суть прежде всего артикуляция божественной реальности – все без исключения есть слово Божие. Есть буквы, из которых складываются слова, есть предложения, есть главы, есть книги. Он вырабатывает собственную терминологию, чтобы объяснить, откуда берется весь этот спектр: от частного ко всеобщему и к единому за пределами всего. К тем же образам он прибегает, чтобы объяснить природу нашего участия в бытии. Почему вещи, будучи изменчивыми и преходящими, тем не менее продолжают существовать своим собственным способом, следуя своей судьбе, какой бы она ни была? Тут обнаруживается аналогия с человеческой речью: слова, стоит нам их произнести, исчезают бесследно. Однако слова, которые мы произносим, имеют абсолютно тот же онтологический статус, что и божественные слова, воплощенные в дыхании Милостивого. Бог говорит, арьтикулируя свое знание посредством речи, – она и является миром; это помогает объяснить, почему все вещи одновременно выражают Бога и затемняют его, почему все – лицо Бога, но в то же время и его покров. В таких случаях любимая фраза Ибн Араби – «Всякая вещь – это Он и не Он». Все одновременно обнаруживает бытие и его затемняет, но нет другого истинного бытия, кроме бытия реального.

Но ведь он прибегает и к образу третьей книги: помимо Корана и мира в целом, есть еще и третья книга…

Человек и его «я»?

Да.

Конечно. Именно так. Я бы сказал, что это почти универсальное учение о том, что человеческое «я», микрокосм, отражает макрокосм таким образом, что макрокосм, то есть бесконечное рассеяние божественного знания, представляется нам как нечто внешнее. В самом по себе макрокосме, в вещах, его составляющих, внутренняя жизнь не очевидна, тогда как в нас самих она есть бесконечное… нет, не бесконечное, конечно, но предельно сфокусированное отражение, образ божественной природы, и это подразумевает, что все возможности знания и бытия присутствуют уже в нашем микрокосме. И это объясняет, почему человека невозможно до конца вы-числить. Мы не знаем, кто он такой, этот человек. Ибн Араби здесь ссылается на то место в Коране, где ангелы говорят: «Нет среди нас такого, кому не было бы предопределено места». То есть у каждого ангела – собственная функция, известная Богу. Ибн Араби продолжает: каждому ангелу предопределено место, каждому зверю предопределено место, каждому камню предопределено место, всему предопределено место – но только не человеку. Кто мы такие, не известно, и не станет известно, пока мы не умрем. Смерть – та точка, из которой наше место, в данный момент не известное, становится очевидным и нам, и Богу. Пока же мы находимся в процессе возвращения к Богу, нас сотворившему, но, с нашей точки зрения, маршрут, которому мы следуем, предопределенным не является. Как именно мы возвращаемся к Богу, в значительной мере зависит от того, как мы пользуемся данными нам дарованиями и способностями.

В силу чего люди оказываются столь уникальными в этой картине? С моей точки зрения, мы просто животные – такие же, как все прочие.

Да, конечно. Но даже самые последовательные сторонники такой позиции признают, что язык присущ исключительно человеку. Язык – ключ к нашей природе, точно так же, как он является ключом ко всему творению, к дыханию Милостивого. В Коране об этом сказано сжато и точно: «И Аллах научил Адама всем именам». Что значит «всем именам»? Именам всех ве-щей. Имена всех вещей сокрыты внутри нас. И Адам их знал. Его дети унаследовали это знание, но это не действительное, а возможное знание. В жизни мы сталкиваемся с возможностями постижения вещей – чем бы мы ни занимались, мы учимся. Но, кроме того, мы… Взять хотя бы наших студентов: каждый хочет стать успешным врачом или инженером, у каждого – своя идея о том, что такое успешный человек. Они начисто позабыли, что все эти их представления относятся лишь к ограниченным местам, к позициям, каждая из которых притупляет и ослабляет возможности человеческого развития через знание всех имен. Но поскольку мир бесконечен и внешним образом все имена знать невозможно, единственный путь к познанию всех имен – это путь к самому себе. Макрокосм познается через микрокосм. Тот, кто знает самого себя, знает и своего Господа – а вовсе не тот, кто знает физику, биологию или расположение звезд. Все это лишь отклонения.

Мне кажется, что в самом себе особо нечего знать. Какая реальность стоит за фразой «знать самого себя»?

Давайте переведем ее обратно на арабский. Вместо глагола «знать» я бы предпочел глагол «узнавать, признавать» (recognize): тот, кто признает самого себя, признает и Господа своего. Таково буквальное значение этого слова. Слово arafa в арабском используется в повседневной речи, чтобы передать узнавание, и на персидский оно переводится не как «знание», а как «узнавание». Что такое узнавание? Это познание заново. Что мы познаем заново? Кто мы есть. Мы созданы по образу Божьему, нас научили всем именам: именам всего сотворенного и всем именам Бога. То есть, открывая или узнавая, кто мы есть, мы узнаем космос в целом и его создателя. И это… В чем польза знания? Зачем нам хотеть что-либо узнать? Из любопытства?

Да.

И куда ведет нас это любопытство?

К неутолимой жажде знать больше.

Совершенно верно. Но, имея в виду, что жизнь наша конечна, не разумнее ли следовать по пути, который обещает доступ к безграничному зна-нию? В исламской мысли три принципа: первый – Tawhid, идея о единстве Бога; второй – пророчество; третий – возвращение. Для всех без исключения мусульманских мыслителей эти три принципа не требуют доказательств. То, что мир вернется к Богу, считается данностью. Смерть – лишь перемена состояния, а философия – приуготовление к смерти. Вся жизнь есть просто приуготовление к познанию бесконечного. Когда мы достигнем смерти, то, конечно же, как сказано в Коране, завеса приподнимется, и мы ясно все увидим, но увидим лишь в меру своих возможностей. На протяжении всей жизни мы занимаемся тем, что развиваем свои способности к познанию.

И к моменту смерти эти способности будут совершенно разными у вас, у меня и у всех прочих людей?

Совершенно верно. Каждый будет уникален. Ибн Араби выражает это так: в жизни все люди, в общем, одина-ковы: они люди, не обезьяны, в чем разница, любой поймет, верно? В смерти ее не понять. Потому что в смерти люди выворачиваются наизнанку, и то, что сегодня находится внутри – наши мысли, плоды нашего воображения, наши характерные черты, наша мораль – все эти качества становятся внешними «в соответствующей форме», как говорит Авиценна. После смерти они обретают мирскую форму, не обязательно человеческую.

Они могут проявиться в животной форме. Иногда.

Это возможно. В животной форме, в демонической, в ангельской. Возможностей много.

И эти формы определяются тем, как человек прожил жизнь, чему он подражал в душе…

Скорее, тем, кем он был внутри, а не тем, чему он подражал. По ходу жизни мы развиваемся. Сегодня я не тот же самый человек, каким был год назад. Мы все время меняемся. Хочется надеяться, что мы возвышаемся, но обычно мы движемся и вниз, и вверх. Бывает, что и регрессируем. В суфизме считается, что на пути к Богу можно восходить от одного предопределенного места к другому. Тогда регресс должен быть не чем иным, как выпадением из предопределенного тебе места, так ведь? Но нет. Место по определению – приобретение постоянное, из него нельзя выпасть. Если ты выпадаешь, значит ты еще не достиг этого места.

И вы думаете, что что-то такое произойдет и с вами в момент вашей смерти? Вы вывернетесь наизнанку?

Ну да, конечно. Я слишком долго читал эти тексты, чтобы думать о смерти как-то иначе.

Но тогда вы не можете бояться смерти, потому что…

Конечно же, я боюсь смерти. Не уверен, что мне хочется встретиться с самим собой, я боюсь того, что увижу, когда умру. У меня нет этого представления, что когда мы умираем, мы просто исчезаем – и все. Если бы это было так, я бы не переживал.

У вас есть какие-нибудь идеи касательно того, что вам там раскроется и какую форму вы примете?

Нет, никаких. (Долго смеется.) Конечно, нет. С чего я стал бы пытаться это представить? Пытаться угадать, что сделает с тобой Бог, было бы очень самонадеянно, да и просто глупо. Все в его руках… С этим ничего не сделать – можно только принять то, чем тебе следует заниматься. То есть продолжать следовать своему призванию.