Куда ж без экзистенции, мать ее за ногу

Виктор Пузо – чудом уцелевший артефакт русского андеграунда во времена, когда никакого андеграунда уже нет, кругом один шоу-бизнес. Альтернатива такая: либо ты продался, либо такой бездарь, что никому на фиг не нужен. («А что ж ты такой независимый? Наверно, ничего не умеешь?»)

Пузу, как мало кому, удается проскочить между этой Сциллой и этой Харибдой. Он известный музыкант, признанный художник, в недалеком прошлом ведущий телепрограмм. Мастер на все руки и при этом абсолютно антисоциален. Смотришь на него и завидно: человек уже много лет делает, что хочет, выставляет себя на публике клоуном, дурачком, алкоголиком, неудачником, а все его любят. И поди скажи, что бездарен. Талант видно издалека.

1974 год рождения о многом скажет тому, кто знает историю постсоветской России. Юность этого поколения выпала на 90-е годы, то есть фактически ушла в никуда, была выброшена в мусорную корзину. В 90-е Пузо таскал шпалы, бухал и играл индустриальную музыку. Гордо называл себя панком, потом к этому определению добавилась приставка «пост». 90-е дали ему и его друзьям четкое понимание, что они никому не нужны, а значит, можно делать, что хочешь. Это и есть творческая свобода.

Известность к нему пришла в нулевые. Нулевым очень не хватало своего Венички Ерофеева, и они его получили. Образ умного начитанного алкоголика, который плевать хотел на менеджмент, маркетинг, мерчендайзинг и девелопмент, бил в самую точку. Интеллигентный юродивый с банкой пива. А если он еще и художник… А если и музыкант…

Несколько сухих фактов для протокола:

– Пузо работает арт-директором рюмочной, что само по себе перформанс;

– Пузо работает Пузом в группе «Прохор и Пузо». Главные хиты: «408 бутылок» (и все за три дня) и «Трамвай» («Поеду домой на трамвае, приеду домой – забухаю»). Пять альбомов, сотни концертов, в том числе и в Европе.

– Пузо играет на бас-гитаре боем, не щадя пальцев. Такое редко встречается. «Рок-н-ролл должен быть с яйцами», говорит Пузо. Да, он мачо, и что?

– Пузо автор трогательных лирических зарисовок акварелью и тушью. Трепетные фигуры алкоголиков под ночным дождем, закрытые винные магазины… Самая известная – «Уважайте пьяных!». Остальные тоже на эту тему.

– Пузо вел передачу «Познавая мир с Виктором Пузо» и записал около сотни похабных роликов в ютьюбе. Например, такой: «Ебаться вредно, сиськи отвратительны, сперма ядовита!». И пусть кто-то скажет после этого, что он аморален.

– Пузо занимает активную жизненную позицию. Свои политические взгляды он выражает коротко и убедительно: «Мне насрать!». Если под этим лозунгом выставить свою кандидатуру на выборы, 150 процентов голосов гарантированы.

– Пузо – алкоголик, но в меру. Самое частое слово в его лексиконе «вотка», но и от коньяка не откажется.

– Проще всего описать Пузо двумя штрихами: выпученные глаза, ноги-руки в раскоряку и истошный вопль: «Да вы охуели!» И в этом он прав.

А еще при всей своей брутальности (бритая башка, борода лопатой, скинхэдовские подтяжки) он очень добрый. В его меме «Люди, я вас ненавижу, идите на хуй» больше любви к людям, чем во всем правительстве РФ вместе взятом. Странный панк, но и такие панки бывают.

Ян Шенкман

Скажите, если вы работаете Виктором Пузо, кто же работает Буравкиным?

Ну, это моя фамилия по паспорту, так что какая разница? Я их разделяю. Здесь, в «Рюмочной», я занимаюсь выставками. А так я работаю Виктором Пузо. Так уж сложилось.

Ну давайте...

Давайте. (Выпивают.) Будьте здоровы, дорогой мой. Вы когда-нибудь ели роллы с селедкой? А с салом? У нас тут подают.

Ну, это уже... Венедикт Ерофеев писал, что если бы он определял, что указывать в паспорте, он бы в нем ввел новую графу – «размах крыльев». Какую графу вы, Виктор, ввели бы у себя в паспорте?

Там должна быть графа «пьющий – сильно пьющий – трезвенник».

Или сверхпьющий.

Ну да, это уже такой полубог.

И что бы вы подчеркнули?

Наверное, «пьющий». Все-таки сильно пьющим я не могу себя назвать.

Почему вам нравится пить?

Пьяный гораздо умнее. Пьяному жить веселее.

Тогда нужно быть перманентно пьяным.

Главное – всегда быть пьяным, да.

Но это же дорого и…

Пить вообще дорого. Но можно найти правильное место работы, где пить уже будет не очень дорого. Не мною было сказано: «Найди себе дело по душе, и тебе никогда не придется ходить на работу». Поэтому я нашел себе дело по душе и устроился работать в «Рюмочную». Куда я еще мог устроиться? Только сюда.

А почему район называется Зюзино?

Потому что когда-то давно здесь была деревня Зюзино. Все окраиныМосквы – это бывшие деревни. Сейчас этот район стал таким центром московского андеграунда. Три года, как мы здесь.

Скажите, в чем разница между знаменитой рюмочной на Никитинской и этой?

На Никитской? Знаю-знаю. Я многократно там пьянствовал в молодости. Прекрасное место, но это немножко другое. Я считаю, что в Москве аналогов этой рюмочной в Зюзино в принципе нет. Несмотря на то, что в этом городе живет почти 20 миллионов человек, целое государство. Я очень много питейных заведений облазил в Москве и регулярно в них бываю, но ничего подобного нигде не видел.

В чем же цимес этого заведения, кроме того, что оно находится в Зюзино?

Ну как – цимес? Здесь все время происходят какие-то события и мероприятия. Выставки, концерты, еще что-то. Мордобои, пьянки.

Мордобои?

Иногда бывает, район трудный, специфический. Я когда еще здесь не работал, а просто так приходил выпить, раза три точно дрался. Со всякой шпаной. Но сейчас довольно мирно.

А рисовать вы начали по совместительству?

Рисовать я начал давно, лет 12 или 13 назад. Мне был 31 год, я уволился с работы, потому что устал. По первому диплому я инженер, но работал в антикварной галерее. Но это не то же самое, что рюмочная. И тут я подумал: чего это я занимаюсь всякой хуйней? Я ведь всю жизнь хотел рисовать. С детства. Но как-то не удавалось. Я все время занимался музыкой, это понятно. И я ушел с работы, меня почти выгнали, можно сказать. Занял денег, купил холсты, краски, методичку «Как писать маслом». И занялся тем, чем хотел заниматься всю жизнь. Через пять лет выставился в Третьяковке. Вот и все. Нет ничего невозможного. Главное – заниматься любимым делом.

Кто вас там выставил?

У нас было целое объединение, ПВХ – Просто Великие Художники. Нас было четверо: я, Боря Акимов, Порфирий Федорин и Алексей Сергеев. Однажды я получил письмо от человека, который там работает, что «мы, мол, давно за вами приглядываем, не хотите ли поучаствовать в одном из наших проектов?». Выяснилось, что проект этот будет в Третьяковской галерее на Крымском Валу в Ночь музеев. Таких проектов мы сделали два. Это было круто. В общем, рисование – это моя основная деятельность. Я, собственно, с этого и живу.

Закуска все-таки выпендрежная. По сравнению с обыкновенной.

Ну да. Но по сути проще тоже некуда. Это рис, который обмотали салом. Просто решили: все эти суши, роллы – ну их в жопу. Давайте рис салом обмотаем. Это ведь в прибалтийском стиле, с килькой. Я в Эстонии очень люблю черный хлеб с маслом, яйцом и килькой. Это эстонцы меня приучили лопать эту штуку.

Как вам эстонские пивные заведения по сравнению с «Рюмочной»?

Распивочные? Я бывал там в основном в Таллине, конечно. Разницы с московскими не вижу.

А по уровню культуры?

Да в принципе то же самое. Сейчас в мире все примерно одинаковое. Только где-то отличается национальный колорит, местные какие-то вещи. Кухня, там, или напитки. Я не могу сказать, что эстонские распивочные мне нравятся больше, чем московские, или наоборот. Что-то лучше, что-то хуже, но все примерно одинаково нормально. В Москве уже давно этот уровень подтянулся до вполне себе человеческого. Тем более в последние годы я, знаете, редко куда-то хожу, в основном пью на кухне.

В комнате нельзя, там семья?

Почему нельзя? Еще как можно. Жена знает, за кого замуж выходила. Но я уже давно не устраиваю шумные пьянки, я вообще шумные пьянки не люблю. Все мирно, спокойно, я уже не в том возрасте, чтобы на ушах стоять. Я старенький, мне тяжеловато. Поэтому сейчас я пью несколько умеренно.

Умеренно – это сколько?

По возможности стараюсь не больше 200 грамм коньяка в сутки.

Да ладно! Это уж совсем детская...

Да, потому что раньше я выпивал пять бутылок крепкого напитка в неделю, и так 15 лет подряд. Но однажды мне стало нехорошо.Проблемы с нервами появились. У меня начались панические атаки. Очень неприятная вещь. Года два назад меня стало колбасить очень сильно. Я сначала думал, что это похмелье. Оказалось, не похмелье.

Это не связано с тем, что Путин стал президентом?

Конечно же, связано. Всем известно, что кровавый Путин, который ездит на танке и давит детей, наслал наменя панические атаки, когда стал президентом. Я человек очень впечатлительный, я так возмутился, когда он второй срок подряд получил, что у меня стал дергаться глаз и начались панические атаки. В принципе – да.

(Смеется.)

Объясняю. Я не очень люблю Владимира Владимировича, но отношусь с юмором ко всем этим вопросам, потому что... ну, понятно.

Я недавно разговаривал с одним коллекционером, который как раз вернулся с Венецианской биеннале, где, помимо прочего, побывал в русском павильоне. И вот он считает, что сегодняшняя ситуация в России может способствовать появлению интересного подпольного искусства.

Андеграунд? Знаете, андеграунд здесь был и есть всегда. У нас есть искусство класса современного шоу-бизнеса – всяческий contemporary art, который у всех на слуху. Есть бренды – имена московского концептуализма: те же Кабаковы, Эрик Булатов. Есть попроще, но тоже крутые, типа Беляева-Гинтовта и так далее. А есть андеграунд вот в таких местах, как наша «Рюмочная», где происходят какие-то непонятные выставки. Есть Герман Виноградов, который дома устраивает перформансы. Или Пахом, хотя он уже между шоу-бизнесом и андеграундом. То есть в принципе андеграунд в России всегда был, никуда он не девался. Он просто не на слуху. Но сейчас в связи с тем, что интернет есть в каждом доме, все вдруг стали замечать, что есть какое-то другое искусство. А то, что в России сейчас что-то должно бабахнуть, вы знаете, эту фразу я уже слышу лет 25.

Он это связывал с тем, что сейчас русское искусство на рынке плохо продается.

А настоящее искусство всегда плохо продается.

Вот как?

Конечно. Очень хорошо продается искусство так себе. Просто прекрасно уходит. А хорошее продать трудно. С другой стороны, когда меня спрашивают, чем отличается искусство от неискусства, я отвечаю: ценой. Искусство стоит денег. Все остальное – сувенирка. А что касаемо продаваемости российского искусства на мировом рынке, так какая к черту разница? Не все же деньгами меряется. Мне плевать.

Мне тоже, тем более что я ничего не покупаю.

О, я тоже. Только продаю.

Я даже не продаю. Но у вас, значит, нет предчувствия, что вот-вот грянет?

Нет, ни малейшего. Не вижу никаких предпосылок, чтоб грянуло.

И вы так и будете прозябать здесь, в Зюзино?

Почему прозябать? Здесь отлично. Неплохо кормят. Я уже в Третьяковке выставился, чего мне еще надо?

Может быть, Лувр?

Ни в какой Лувр меня не пустят. И не надо.

Ну да, в таких-то носках – в Лувр!

Нечего мне там делать. Я очень прекрасно себя чувствую. В основном, конечно, художники живут небогато, но все время где-то кто-то работает.

Вы получаете заработную плату в виде пива, водки и бутербродов?

Нет, ну что вы. Еще коньяк. (Смеется.) Если денег надо, то и денег дадут. Приходишь, говоришь: «Мне надо вот столько-то в месяц на жизнь». И дают.

Скажите, раз уж на то пошло, почему принципиально быть в андеграунде? Почему не выйти на поверхность?

В смысле в шоу-бизнес?

Ну почему же? Разве вы думаете, чтоесть только две ступени, шоу-бизнес и андеграунд?

А мне вообще все похуй. Я же панк, у меня все очень просто. Я люблю пить, спать до обеда, рисовать картинки, играть музыку. Мне никто не мешает, я неплохо продаюсь, у меня интересная работа. У меня все есть. Да, звезд с неба не хватаю, но у меня все нормально.

Где же экзистенциальные мучения? Где про любовь?

У меня все про любовь. Я же романтик.

Вот это вы называете романтикой?

Ну конечно, милый мой. Я постпанк. А это всегда романтика и любовь.Какая в жопу экзистенция? Что вы, как я не знаю... Любовь – она всегда. У меня все песни про любовь, картины все, в общем-то, тоже.

Песня «Первое мая» тоже про любовь?

Конечно. «Пришла весна, плывут гробы». Более лирической композиции о любви в жизни не слышал. У моей жены день рождения 1 мая. Якак раз эту песню 1 мая написал. Романтика? Романтика!

Странное у вас представление о любви. Прямо как у какого-нибудь Сорокина.

Ммм... Я, конечно, старый извращенец, но ничего странного в этом не вижу. Даже не знаю, что вам сказать. Вообще, вы очень умные вопросы задаете. Я человек попроще. Слова-то какие. «Экзистенция»! Начинается... (смеется).

Я в ваших картинах вижу глубинные пласты.

Да нет там никаких глубинных пластов. Я просто либо пьяный, либо с бодуна, и у меня опять кончились деньги, надо что-то нарисовать, что я обычно и делаю.

А почему ваши темы в основном из серии «Во сколько откроют винноводочный магазин»?

О! Ну, это страдание. Я когда был маленький, меня отправляли к бабке в деревню. Там был магазин-сельпо. Выпивку продавали, но открывался он в определенное время. И вот приходят местные, которые всю ночь бухали, им плохо, их трясет, и они сидят у этого магазина, ждут, когда он откроется. Чтобы привести себя в чувство. Сначала это были детские впечатления, потом я сам на своей шкуре узнал, что это такое.

Ждать четыре часа до открытия?

Четыре часа я, конечно, никогда не ждал. Но там и пять минут кажутся, как четыре часа. Четыре часа – это такая условная фраза, обозначающая определенную бесконечность.

И как только эта бездна бытия открылась, она сохранила свою творческую силу вплоть до сегодняшнего дня?

Да-да-да. Вот три дня назад мне стало плохо, потому что меня опять тряханула паническая атака, плюс еще у меня было похмелье. Это вообще отвратительно. Я побежал в магазин, а там очередь в кассу. Человек пять. В такие минуты эти пять человек кажутся ротой солдат, которые никуда не торопятся. Кто-то отсчитывает мелочь... Это дико раздражает: ну что он там копается! А этот-то чего? А этот с карточкой своей запутался. И вот так стоишь две минуты, а кажется, что прошло два часа, у тебя уже в ушах стучит.

Вы, стоя в очереди за опохмелкой, не задумывались о природе времени?

Дело в том, что там вообще ни о чем задуматься невозможно. Когда у тебя пот течет из носа, о природе времени не надо задумываться. Ты ее просто знаешь в принципе. Я вообще время ощущаю немножко по-другому. Не часами и минутами, а пиздецами и кошмарами. Если меня нормально не трясет дня три или четыре, значит я уже могу считать часы и минуты. Хотя тоже все равно. А когда пиздецы и кошмары, тогда вообще какие-то другие цифры начинаются.

У вас есть система, как опохмеляться?

Конечно, есть. У меня, как у любого профессионального алкаша, свои заморочки, системы. Похмеляться надо крепкими напитками. Желательно коньяком – он расширяет сосуды и вообще...

Но он же такой сладковатый...

Надо просто нормальный коньяк брать. Если он отдает ванилином, значит это херовый коньяк, ну его в жопу. Хотя в принципе, честно говоря,в момент опохмела меня это мало заботит.

Каким коньяком вы предпочитаете?

Армянский «Арарат» три звезды. Трехлетний обычно. К этому напитку у меня вопросов нет. Но здесь такаятрудность. Как только ты опохмеляешься, тебя сразу вставляет, тут же легчает, отпускает. Только что ты умирал, а теперь вдруг ожил. Главная опасность – не выпить сразу всю бутылку. А потом знаете, как бывает: часов в 12 дня начал опохмеляться, а потом – бац! – уже 12 ночи, ты сидишь в гостях на чьей-то кухне и уже опять пьяный. А завтра то же самое. Так может длиться неделями. Я в эту ловушку попадал много раз. Очень сложно остановиться. В общем, похмеляться – это трудная наука. Меня регулярно заносит. Иногда я вылетаю из графика.

Как вы собой овладеваете?

Нечеловеческим усилием воли. Жить-то хочется. Я же в такие моменты понимаю, что смертью пахнет.

Значит, есть у вас все-таки экзистенциальный порыв.

Ну конечно, куда без него-то? Куда ж без экзистенции, мать ее за ногу? Надо все-таки головой думать иногда. Надо осознавать, что ты делаешь и чем это может кончиться.

И чем это может кончиться?

Преждевременной смертью. А в мои планы это не входит. Я, знаете, предпочитаю ходить по краю, но туда не падать. Некоторые плюхаются, а я этого не люблю. Я уже достаточно друзей похоронил от этого дела. В общем, как я в таких случаях говорю молодому поколению, «если можете не пить, то, пожалуйста, не пейте».

Но это же морализаторство.

Это не морализаторство. Я предупреждаю, потому что не все такие здоровые и крепкие, как я. Не у всех есть две извилины в голове.

Виктор, вы противоречите сами себе.

Я всегда сам себе противоречу. Это нормально.

Полчаса назад вы сказали, что пить – это хорошо.

Да, пить – это отлично, но это не значит, что это надо делать. Наркотой бахаться тоже здорово. Но это не значит, что это надо делать.

Вы знаете, я пойду за выпивкой.

Я тоже сейчас немножко возьму.

Надеюсь, это пойдет вам на пользу.

Выпивка? Ну да, если учесть, что я вчера не бухал, позавчера особо не пил, а сегодня даже не начинал. Сегодня хорошо, у меня нет похмелья. Нормально себя чувствую. Все в порядке.

А вы в состоянии похмелья и вы в состоянии сегодняшнем – это два разных человека или один и тот же человек, чувствующий себя по-разному?

Если просто похмелье, это ладно. А если панические атаки, это уже хуже. Я не очень хорошо выдерживаю такие моменты. Я похмелья делю на две категории. Похмелье адское, которое вообще просто невыносимо...

Каковы признаки такого похмелья?

Ну как, выпил стакан воды, и он уже обратно полетел. Вот это адское похмелье. А все остальные похмелья я называю «легкое психоделическое». Когда тебе так немножечко нехорошо, но это не страшно. Ну, ваше здоровье, дорогой.

(Выпивают.)

Вам не кажется, что ваше искусство страдает однобокостью?

Да, оно вообще страдает очень сильно. Однобокостью, туповатостью, примитивом, глупостью, плохим уровнем в принципе. Согласен. Страдает. Но мне похуй.

О чем же думал тот, кто вас в Третьяковку приглашал?

Ну, он же не дурак, он понимал, кто гений, а кто нет. Кто соображает, что делает, а кто нет. Понимаете, однобокость, однообразие, туповатость – все, что я перечислил, – это не значит, что это плохо. Если все это собрать в правильных пропорциях, это хорошо.

А где вдохновение?

Вдохновение? Самое лучшее вдохновение – когда у тебя картины покупают. Сразу работать хочется в два раза больше. И все так хорошо получается, так шикарно рисуется, прям на одном дыхании. Самое лучшее вдохновение – это бабки. Они почему-то дают возможность делать еще лучше.

Как тот японский мастер, который за минуту нарисовал картинку и продал за дикие деньги. Ему говорят: «Как же так, за минуту – и такие деньги?» А он отвечает...

«Для того чтобы сделать это за минуту, я учился 20 лет». Так и у меня. Чтобы рисовать за пять минут, я десять лет фигачил каждый день как проклятый.

Рисовали и пили?

Да, я всегда пьяный рисую. Я трезвый редко подхожу.

И песенки тоже пьяный пишете? Например, «В осеннем парке»...

«...пахло водкой и говном», да.

Это же почти стихи.

Да, это элегия. Это такой расхожий сюжет, у меня таких много было. «В осеннем парке пахло водкой и говном». Это же романтично? Романтично.

Вы это сами придумали или это реальные наблюдения?

Сколько раз я видел это собачье говно и распивающих людей в парках! А вот эта картина называется«Не пришла». Это про любовь. Человек, значит, назначил девушке свидание, а она не пришла. И вот мужчина пьет водку в три горла.

А вот эти из фанеры тоже ваши?

Нет, это у нас Боря Мишин. Он объекты делает.

Он политически настроен? Вот я Ленина вижу...

Да нет, ему просто похуй. Он тоже панк, ему все до пизды. Шутит как хочет. Как и я. Там нет никакой ангажированности, типа «Долой Путина!» или «Все за Путина!». Или «Да здравствует Ленин!». Ему плевать на все. Ну, панки – ничего святого.

Разве панки не должны ходить с ирокезами?

Не обязательно. Я, например, уже старый. Я с ирокезом нелепо выгляжу.

А раньше носили?

Да, было дело. Но все эти внешние атрибуты в определенном возрасте...

Хорошо, назовите внутренние атрибуты панков.

Да хуй его знает. Они все мудаки каждый по-своему. Панки – это же уебки еще те. Это говнюки в массе своей. Я сам тоже не особо начитанный, но для меня панк и панк-рок – это fuck the system, ебать систему. Просто особо не участвовать во всей этой ботве и жить по-своему.

Что значит жить по-своему? Вы участвуете в выборах?

Да.

Серьезно?

Конечно.

Зачем? Вам же все похуй?

Не, ни хуя. Есть вещи, которые похуй, но не совсем. Иногда надо их делать. Я же, например, чищу зубы по утрам, хотя мне похуй. Панк – это не жопу майкой вытирать. Это немножко другое. Иногда нужно высказываться по некоторым позициям, проявлять какие-то гражданские моменты. Извините, ответственность никто не отменял. Похуизм похуизмом, а дела делами.

Это звучит как-то нелепо. Вы – ответственный панк? Это же просто смешно.

Панки бывают разных возрастов. Кому-то 15 лет, он еще только клей нюхает из пакета и пиво жрет и дрочить еще не научился нормально, долго и круто. А другой, которому за сорок, уже понимает, что клей из пакета нюхать не надо, есть более интересные фичи, и тоже при этом будет играть панк-рок.

А эта работа случайно не по ленинским мотивам?

Нет, они вообще без мотивов. Это велосипедисты, едущие за водкой. Велосипедисты-романтики на фоне...

Да ладно, это же отряд революционеров!

Нет, это чуваки на великах за водкой едут.

Посмотрите, какое небо! Это же заря новой жизни.

Да какая там революция? Слушайте, ну ее в баню. В такой закат можно только за водкой идти.

А почему их так много, этих ваших велосипедистов?

Ну, тусовка собралась. Нормальный моб бухарей.

А почему здесь вдруг магазин канцтоваров?

Это мужик стоит и ждет товарища, который зашел гвоздей купить. Дождется, и бухать пойдут. Вот, две бутылки у него. Это деревенская такая, провинциальная тема. Очень романтично, я считаю.

Вы любите природу и все деревенское?

Конечно. Абсолютно. Провинциальные вот эти штуки.

Тут уже космические темы...

Да, это называется «Хьюстон, у нас проблема». Армстронг вылез из спускаемого модуля и вдруг видит пустую бутылку из-под «Столичной». И говорит: «Хьюстон, у нас проблема».

На портрете под Гагариным это вы?

Да, это Лариса Куликова зачем-то нарисовала мой портрет, и он здесь прижился. Еще три года назад. И с тех пор живет. Иногда я его снимаю, а иногда – вешаю. Это мой культ личности. Я – Гагарин. (Смеется.)

Как в ваших работах проявляется ваш классицизм?

А никак. Я не из тех людей, которые отрицают классическое искусство или реализм, или не любят авангард, или, наоборот, любят. Мне вообще похрен, какое искусство, – главное, чтобы это было искусство. В принципе мне совершенно все равно, это наив, или примитив, или какие-то навороченные академические вещи. Мне плевать. Если это искусство, то это круто. Если нет, то я не обращаю на него никакого внимания.

Как понять, что то, что вы рисуете, – искусство?

Ну... Это такое хуевенькое, но в принципе искусство. Поскольку я вообще в искусстве разбираюсь, я думаю, что это искусство.

Скажите, вы не попадаете под закон о матерщине?

Мы всегда попадаем под закон, но нам-то, панкам, похуй. Вон, пожалуйста: «Все хуево и будет еще хуевей». Это попадает под закон, мы в общественном месте. А нам срать. Ну, могут оштрафовать. Ну и что теперь делать, не жить, что ли?

Притом что вам все похуй, есть ли у вас какие-то принципы жизни?

Я никогда не думал об этом.

Так подумайте.

Правило у меня простое: наливай да пей. (Смеется.) Нет, в этом плане у меня стандартный набор стандартного человека: веди себя хорошо.

Это как?

Ну в смысле не убий, не укради. По возможности. Вот и все правила. А все остальное – производное от них. Вы же сами прекрасно понимаете. На самом деле нет у меня никакого хитрого подводного дна, каких-то заморочек. Я прямой, как лом, и простой, как валенок.

Я вам не верю.

Мне никто не верит. Потому что я еврей.

(Смеются.) Правда?

Да, вы посмотрите на меня. Когда мне в институте стали бросать в лицо, что я еврей, я им и стал. Был один очень смешной момент. Ко мне подкатили с целью на меня наехать и оскорбить. Сказали: «Ты что, жид, что ли?» Я говорю: «Да, но могу и в ебало дать. А что?» И все, на этом закончилось. Еврей евреем, а панк панком. Дело в том, что моя фамилия происходит из башкирских евреев. У меня отец из Брянской губернии, это черта оседлости при Екатерине. Притом что в роду у меня нет никаких интересных имен и фамилий. Все сплошные Иваны, Сергеи, Анны, Викторы и прочее. Никаких Зильберштейнов нет вообще. Но тем не менее лицо, как видите, какое есть.

А вы не собираетесь в Израиль?

А что там? Это же деревня. У меня есть знакомые, которые живут в Израиле. Прекрасные люди, художники. Например, Саша Галицкий. Но, понимаете, для меня Израиль... Не хочу никого обидеть, земля обетованная прекрасна. Но я считаю, что современному художнику там делать нечего. Она далека от каких-то мощных культурных заварушек. В отличие от Москвы, Нью-Йорка или Берлина. Там ты в красивой, но все же деревне. Это просто рай. Но там ничего не происходит. На самом деле я здесь себя очень хорошо чувствую. Москва – это такой город, который позволяет за три года сделать любую хрень. И она получится. Потому что здесь много людей.

При чем здесь это? Вам же похуй люди.

Да, но ты в любой момент можешь сделать какой-то проект, который может продвинуться. Вот, например, я выставился в Третьяковке. У меня было пять выставок в Женеве. Но если бы я там жил, когда бы я выставился в местном федеральном музее уровня Третьяковки? Лет через двести. Вотуедь я в Израиль или даже в Швейцарию, что я там буду делать? Хуй сосать сам себе?

Это довольно сложно. Говорят, одиндаже ребра себе вынимал, чтобы дотянуться.

Это я к тому, что уж если валить, то, наверное, в какой-нибудь Нью-Йорк или Берлин.

Я наслышан, что вы снимались в кино. В качестве кого?

В качестве алкаша и негодяя. Это даже удобно – мне и играть не надо. Даже официально разрешают пить на съемочной площадке, что не разрешается вообще никому. Все-таки я это... Во-первых, я умею пить, во-вторых, я на сцене уже более 20 лет. Когда играешь рок-н-ролл, трезвым играть невозможно. Поэтому все нормально. Я на самом-то деле на съемках сильно себе не позволяю. Так, грамм 200,может быть. 150. Чтобы язык не заплетался.

У вас есть роли, где вы говорите?

Да, бывают. Но немного. На уровне «Пошел на хуй».

Интересно. Если брать русское кино полукомедийного характера, то образ алкаша – например, в «Афоне» или «Осеннем марафоне» – это Леонов...

О, это настоящие гранды. Они хорошо играют. Играть пьяного вообще трудно. Изображать алкаша – это целая наука. Заурядные актеры часто фальшивят. А если брать Леонова, то это, извините, артист такого уровня, что он мог сыграть кого угодно. Хоть космонавта Леонова.

Знаете, вы не похожи ни на еврея, ни на алкаша.

(Смеются.) Да, при этом меня и в те, и в другие постоянно записывают.

Борода у вас такого современного вида. Хипстерская, я бы сказал.

То-то меня менты регулярно останавливают как террориста. Особенно когда я в камуфляже хожу. Нет, правда уже надоели. Что значит «хипстерская»? Я ношу бороду с тех пор, как у меня закончилась военная кафедра в институте. Там положено было ходить без волос и бороды. До этого я ходил весь в булавках и с волосами – все это срезали нахер, и бороду тоже. Как только я покончил с военной кафедрой, я тут же ее обратно отпустил.

Скажите, вы не задавались вопросом, за что вас полюбила ваша супруга?

Ну как, я же охуенный. Да и она тоже ничего. (Смеются.) Я бы на ее месте тоже мимо не прошел. Такой парень, и бесхозный. Я в тот момент был в разводе. I’m a lonely boy. И тут, значит, так получилось. С тех пор живем уже лет десять.

Но раз вы на сцене, хоть и на подпольной, девочки на вас заглядываются.

Да, поглядывают иногда. Андеграунд андеграундом, а бабы... Да, лезут. Есть немножко.

Как вы с этим справляетесь?

Очень просто. Кто с бутылкой дружен, тому хуй не нужен. Тем более мне уже лет-то, я уже не молод...

Да что вы несете? Вам сколько?

Сорок три. Так что я уже спокойно к этому отношусь, тем более я знаю, что если ты кого-то за задницу схватишь, завтра об этом узнает весь интернет. На хуй мне это надо?

Вы боитесь общественного мнения?

Мне плевать на общественное мнение, но что скажет моя жена? (Смеются.)

Она тоже представляет общественное мнение?

Это не общественное мнение, это скандал дома, на кухне. Пиздец, это хуже, чем все общественные мнения вместе взятые.

Слушайте, вы ходите в баню?

В баню? Да, иногда. А что?

Да ничего. Я к тому, что у нормального алкоголика должны быть какие-то друзья.

Ну, есть пара штук, да. Человек пять.

Чем вы вместе занимаетесь?

Как – чем? Пьем. Мы занимаемся примерно тем же, чем сейчас с вами. Пиздим о всякой хуйне. Переливаем из пустого в порожнее, толчем воду в ступе. Иногда еще обсуждаем пластинки, кто чего купил в последнее время, как дешево купил редкую вещь. Вот и все. А! Еще болезни обсуждаем. Старость уже. Как говорит моя жена, «раньше к тебе приходили друзья рок-музыканты, обсуждали баб, футбол, машины, наркотики и бухло. А сейчас садитесь, обсуждаете свои сраные пластинки и болячки – у кого какие появились, и лекарства».

Вы работали грузчиком. Кем еще?

Я работал водителем, развозил еду. Работал в парке развлечений. Работал телеведущим.

На каком телевидении?

А я не в курсе, у меня нет телевизора. Это было на кнопке.

Что это значит?

Кнопка – это когда телек с кнопками. Какие-то там федералки, я не знаю, я в них не разбираюсь. Меня интересовали только деньги. Еще я работал в антикварном магазине.

В армии не служили?

Не, только на сборах был, я же в институте учился.

А институт оканчивали инженернотехнический?

Да. МИИТ, инженеров транспорта. Проектировщик железных дорог. Кстати, после института я работал монтером путей, таскал шпалы.

Что выше, искусство или жизнь?

Я таких сравнений не ставлю, я считаю, что это неправильно. Что значит «выше – ниже»? Вообще похуй. С точки зрения вселенной и мироздания это вообще ничто. Самое главное в жизни – Господь Бог и качественные спиртные напитки.

Кто вам дает право выступать от имени вселенной?

Так я прекрасно понимаю, что это такое. Я же не от ее имени выступаю. Я понимаю, что такое мироздание. Вот с точки зрения мироздания всего этого вообще нету. Хорошие вещи сами по себе хороши, а плохие вещи надо от себя гнать. Один хрен – мы умрем, все это никакого значения не имеет.

Мы все умрем?

Да, мы все умрем, мы все упадем.Я не знаю, мне сложно судить об искусстве с таких мощных, глобальных позиций. Конечно, жизнь важна. Но смотря чья жизнь, кто ее проживает. Или что такое искусство? Универсум – это и есть искусство по сути своей. А человек только проецирует этот универсум в своей башке на что-то куда-то.

Вы согласны с Аристотелем, что искусство чему-то подражает?

Аристотель у нас чем занимался-то?

Философией.

Вот и пусть философствует дальше, а в искусство не лезет. Был бы искусствоведом – я бы ему поверил, а так пусть не пиздит. Начинается. Философ – это такой интересный крендель: «Я знаю все и не знаю ни хуя». Это я понял. Главное – обобщать и приводить к общему знаменателю. Я этих пиздюков вот так вот навидался. Аристотель нам не указ. Тоже мне. Придумали кумира. Обкакаться. Еще небось умер лет в 35 от силы, а эту хуйню лет в 19 вывел, когда еще пиздюком был сопливым. Умный, конечно, но тем не менее. Знаю я этих умников.

Вы пользуетесь в своих размышлениях об искусстве категорией прекрасного?

Я вас страшно расстрою, я об искусстве вообще не размышляю. То есть от слова «совсем». Я об искусстве даже не думаю.

Но, оказывается, иногда думаете о смерти.

Ну, это нормально. Когда у тебя приступы в течение двух лет почти каждый день, там ощущение только одно: ты сейчас умрешь. Там о смерти надумаешься всласть.

И что же вы надумали?

Да ничего интересного. Там только волна ужаса накатывает – и все. Я один раз ушел на тот свет на некоторое время. Меня тряхануло совсем плохо.

То есть вы там уже были?

Ну да, мне немножко показали.

Расскажите, как там?

Хуево. Мне показали ад. Там ничего нет. Тьма и хаос.

Вы летели через тоннель?

Нет, никакой трубы не было. Меня так хорошо тряхануло – и все. Я очнулся и понял: я в аду. У меня нет ни рук, ни головы, ничего. Только понимание, что я – это я. Вокруг тьма, хаос, и ужас, и абсолютный страх. И так будет вечно. А потом меня выкинули обратно, я вернулся и понял, что что-то ни хуя мне там не понравилось.

Разве это состояние, хаос, страх и жуть вокруг, – это не состояние жизни?

Нет-нет. Это абсолютно другое. В жизни, во-первых, нет одновременного ощущения ужаса, тьмы и хаоса, понимаете? Это взаимоисключающие понятия. А там одновременно все сразу. В жизни этого даже близко нет. Вообще жить хорошо. Чем я больше живу, тем мне больше нравится.

А что вы находите хорошего, кроме...

Выпивки?

Да.

С утра проснулся – уже хорошо.Я скажу вам так. Я мало думаю. Я пью. Если думать, то зачем думать, когда хорошие вещи хороши?

Я вижу, что вы пьете вполне сознательно. А сознательно пить – это уже значит о чем-то думать.

Мне вообще совершенно плевать на такие рассуждения про жизнь, про хорошо, про смерть. Старый я уже, уже похуй.

Но ваши песни – они же содержательные, поучительные.

Там нет никакого содержания и смысла. Это набор слов и звуков. Я придумываю первые четыре строчки под ритм. Как Motörhead, который доплевывает дальше остальную муру, не имеющую никакого смысла. Успокойтесь, это же рок-н-ролл. Там нет никакого смысла.

То есть рок-н-ролл должен быть без смысла?

Абсолютно. Это тупая музыка.

Почему вы не играете умную музыку?

А на хуй она нужна? Терпеть ее не могу.

Вы не любите классическую музыку?

Почему же? У меня дома навалом пластинок академической музыки. Имеется в виду так называемая умная рок-музыка. Гребаный арт-рок и прочее.

То есть вы не склонны слушать на кухне при свечах Гребенщикова?

Блядь, я что – ебанутый, что ли? Мне 43 года. В 12 лет было бы нормально. Или в 15.

Странно. Вы рисуете какое-то мироздание, где все бухают и звучит бессмысленная рок-музыка... Почему вы выбираете именно это? Могли бы выбрать что-нибудь более умное.

А зачем мне более умное, когда умного и так везде навалом? Берешь том Кржижановского с полки – вот тебе и умное. Зачем мне умное в рокмузыке?

Так вы и книги читаете?

О, иногда я ими вытираю жопу. Но перед тем как вытереть, я все-таки в сортире читаю. Ну хорошо, можно не Кржижановского. Давайте Сологуба из той же эпохи. Да хуй с ним. Не важно. К чему я это все? Хочешь умного – бери читай. А рок-н-ролл должен быть тупым. В рок-н-ролле главное – драйв и яйца. Тексты должны быть идиотские. Вот это и есть рок-н-ролл.

Вы хотите сказать, что сознательно себя редуцируете до яиц и драйва?

Не совсем так. Не надо все время себя редуцировать и упрощать до яиц. Но мне это тоже нравится. Рок-н-ролл и яйца. Это не самая главная составляющая меня. Просто я не жду от музыки ничего умного. Я не люблю умные рок-группы, прогрессивный рок и прочую хуйню.

У вас представление о роке не просто историческое, а еще и какое-то идеологическое.

Я бы сказал так: это просто энергия. Сырая энергия. Либо прет, либо нет. А тексты умные или глупые – это вопрос двенадцатый. Текст можно спеть и вписать в музыку так, что даже самые идиотские слова будут восприниматься совершенно охуенно.

Например?

Например, возьмите песню Personal Jesus группы Depeche Mode, которую спел Джонни Кэш. У него текст ни о чем превращается в шедевр. Или, например, Come On Everybody в исполнении Эдди Кокрана. А вы текст почитайте – о боже! Но в целом-то работает. Или Ace of Spades группы Motörhead.

О, посмотрите, какой розовый закат, между прочим! Облака раскидались, смотрите, как красиво от дома отсвечивает! Распогодилось почти.К чему я все это? А к тому, что надо выпить. Вообще искусство должно быть эмоциональным. Я почему не люблю, например, политическое искусство или contemporary art с политической подоплекой? Я понимаю, что люди хотят бороться против каких-то мудаков. Это понятно. Но в искусстве должна быть эмоция. Не борьба ради борьбы. И мата ради мата тоже не должно быть. Должно быть что-то другое. Что-то такое, что хочется обнять. Даже когда оно выглядит скверно. Все равно должно хотеться взять и обнять. Когда этого нет, я тут же перестаю такому искусству доверять.

Какое замечательное отношение к искусству!

Да. И не важно, картина это Босха, например, расчлененка или что-то такое. Хочется обнять. В этом должнобыть что-то такое, чтобы ах! Искусство – это человеком для человека. А не для того, чтобы кому-то что-то показать. Непонятно что, непонятно зачем. Завтра все равно забудут. Вот в чем фишка.

Вы можете назвать несколько людей искусства, которых вам хотелось бы обнять?

Ой. Назвать могу, но обнимать яих не буду. Они все сволочи. ЛукасКранах Старший, например. Участвовал в сожжении лучшего друга. Сотрудничал с инквизицией. Сволочь. Вопрос: какой художник хороший? Ответ: никакой. Все говнюки. А обнять искусство – да, таких навалом. Пиросмани обнимал бы долго. Ну, все Средневековье – это как шутка: Босх, Брейгель, Кранахи Старший и Младший. Хочется ли их обнять? Нет, уже не очень. Когда был молод, очень любил Босха. Сейчас спокойно отношусь. Когда-то обожал Ван Гога. Но этим я переболел, слава богу. Блин, столько всего хорошего! Нет, знаете, Босха я, наверное, все-таки обнял бы. Французских импрессионистов никого обнимать не буду. Перебьются. Мунка обниму. Причем не известные его вещи, а другие, романтического характера. Да, он пиздатый. Вот его, блядь, обнять всегда хотелось. Прям вот все у него правильно. Кого бы еще вспомнить? Блин, самое смешное, протрезвею – вспомню двадцать штук. А когда пьяный...

А американцев?

Ротко. Я никогда не любил абстрактную живопись, но когда оказался на выставке Ротко, я охуел. Очень круто.

А из музыкантов? Вагнера бы обняли?

Я, кстати, совершенно спокойно кВагнеру отношусь. Такие патетические вещи. Меня не интересует, чтоэто был любимый композитор Гитлера. Мало ли что там Гитлер любил. Если Гитлер любил дрочить правой рукой, это не значит, что я не буду дрочить правой. Хотя Вагнер тоже прекрасен. Шостаковича люблю. И Прокофьева. Еще Стравинского. В принципе Аренский хороший, тоже бы обнял. Это из русских. А из заграничных там целая плеяда. Всех, кого хочешь, обнимай.

Мой друг обычно задает один и тот же заключительный вопрос. Назовите самое главное, что вы поняли в жизни.

Ну охуеть, блядь, вопрос. Я?

Да, да.

Да какое житие мое? Что вы несете? Ничего не понял. Я бухаю. Бухаю! Я ничего не пытаюсь понять. У меня нет никакой жизни, я пьянствую. Вы с ума сошли? Что такое моя жизнь? Это такой же кусок сухого говна, как и все остальные жизни этого человечества. У некоторых даже получше. Единственное, чему я научился, – худобедно грамотно опохмеляться. Это единственное, что я понял в своей жизни. Ну... Я, наверное, неудачно пошутил, да?

Нет, почему? Мне очень близки ваши слова.

Да не, я вообще такими категориями не мыслю. Я всегда считал всю эту философию какой-то хуйней. Всякие копания, рефлексии ненужные. В мои годы это уже как-то... Когда мне было 15 лет, было нормально так думать. А сейчас уже... Да хуй знает. Ваше здоровье, дорогой мой.

Я очень благодарен вам за содержательную беседу.

И вам спасибо, что зашли.