Сотворение ничего

Райнхольд Месснер – сам себе памятник, на все времена первый: покорил все 14 восьмитысячников мира, первым взошел на Эверест без кислородной маски, первым освоил многие экстремальные маршруты. Но сегодня имя Райнхольда Месснера связано для меня главным образом с советскими временами: во-первых, большую часть своих уникальных восхождений он совершил именно тогда, во-вторых, тогда он был живым человеком, восходящим куда хочет и как хочет, и это особенно ценили те, кому ни первое, ни второе было недоступно. Кроме того, изменился сам альпинизм, и за деньги, как сказал бы Месснер, на Эверест могла бы взойти и его шапочная знакомая из соседнего городка. Итак, время Месснера ушло, но именно поэтому он, возможно, так и останется самым легендарным альпинистом мира¹.

У. T.

Не так давно вы сказали, что могли бы покинуть замок Юваль и найти нечто вроде пещеры. И что бы вы делали в этой пещере?¹

Я бы в этой пещере жил имея лишь    минимально необходимое для жизни. Я убежден, что человек создан так, чтобы учиться на трудностях и обходиться самыми крохами. Он, конечно, обязан заботиться и о потомстве и хоть что-то оставить детям, чтобы те могли встать на ноги, но потом надо снова освободиться от этого трудового мира, чтобы найти себя и довольствоваться малым. Так минимализм ранней юности возвращается с возрастом. В старости собственность – это бремя, только бремя.

О каком возрасте вы говорите?

Не знаю. Для меня этот срок еще не настал. Для меня это невозможно, слишком много обязанностей я на себя взял. Но замок я уже покинул. Пока еще я его владелец и пробуду им еще пару месяцев, но для меня это только обуза. Я тут больше не нужен. Замок готов, а когда нечто закончено, это можно забыть. Это как круг, и меня это радует. Как радовало восхождение на Нангапарбат 23 года назад. Но это всего лишь биография, это рюкзак, это не то, что мне предстоит. А теперь я отправляюсь навстречу будущему.

Один из известнейших кочевников современности, Брюс Чатвин, пытался инсценировать не только свою жизнь, но и смерть – оставив одежду на краю пустыни, уйти так, чтобы ветер занес его следы. А вы не задумывались об инсценировке собственной смерти? Говорят, вы заготовили себе могильный камень из Тибета.

Видите там тот маленький чортен? (Показывает в окно.) Вверху, в скалах, куда тянутся молитвенные флажки? Справа, да? Вверху, в скалах, а не то белое внизу. Это мой могильный камень. Одним словом, где-то в Баварии мне придет конец, и там похоронят мой пепел или, может быть, какую-то кость. Это как у тибетцев. В Тибете останки человека – если что-то осталось, это может быть хоть прядь волос – хоронят в таком чортене. А еще это просто красивое место, мое любимое место, я на него всегда смотрю…

Выходит, вы каждый день смотрите на свою смерть?

В последние 25 лет смерть мне много помогала, потому что я всегда… А еще это метод, которым я пользуюсь в минуты неуверенности: что же мне теперь делать? Я не вправе ничего делать, если этого не хочу. Я не вправе работать ради денег. Если я что-то делаю, то себе на радость. Я хочу что-то создать или сделать, и это зачастую приносит еще и деньги. Если бы издатели знали, что мне даже и не нужны эти их гонорары – я все равно писал бы книги, но им я об этом, разумеется, не говорю: «Эй вы, с чего это я должен укреплять вашу капиталистическую машину?»

Но когда я не знаю, что делать, я представляю конец своей жизни – хотя и не знаю, когда это будет – и говорю только: «Конец». И смотрю вперед, и спрашиваю себя: «Что важнее?» Ценно лишь то, что я делаю, а не то, что у меня есть. Это предельно ясно.

Стало быть, смерти вы не боитесь?

Слова «я боюсь смерти» – пустая фраза, производная от куда более важного и губительного признания: «Я боюсь жизни». Посмотрите, что по большей части делается из жизни! Многие еще при жизни ближе к смерти, чем в час своей реальной кончины.

В любом из моих путешествий смерть возможна, но я был ровно настолько умен, опытен и хорош в инстинктах, что сумел ее избежать. Я отморозил пальцы ног, на высоте 8200 метров у меня порвалась палатка, и на самом деле все должно было кончиться. Оголодавший, с кровоточащими ногами я спускался с Нангапарбата, крестьяне вернули меня к жизни – ведь я все это не инсценировал, и мне кажется, что некоторые журналисты охотно углядели бы в этом менталитет камикадзе, чтобы еще успешнее остудить моим примером свою маленькую смелость.

Одна из ваших книг называется «13 зеркал вашей души».

«Моей души», да…

Окажись те зеркала разбитыми, что бы вы могли сказать о своей душе?

Именно это я и говорю: я отражаюсь в своем действии, и действие – это более или менее и есть душа человека. Поэтому когда кто-то рождается, он в гораздо меньшей степени является самим собой, чем когда ему семьдесят. Он – или она – становится самим собой со временем. И потому девиз этой книги: «Я – это то, что я делаю». Я хочу, чтобы меня и оценивали по тому, что я делаю, а не по тому, что я болтаю, или по представлению, созданному обо мне прессой.