Минимализм. Авангардизм с бритвой Оккама в руках

«Искусство, о котором я говорила, очевидно, является негативным искусством отрицания и отречения. Такой длительный аскетизм обычно свойственен размышляющим или мистикам… Как и мистики, эти художники в своих работах отрицают эго и индивидуальность в попытке пробудить полугипнотическое состояние чистого бессознательного».

Барбара Роуз, американская искусствоведьма, жена Фрэнка Стеллы

Однажды, на рубеже 1950–1960-х гг. ХыХы века сидели у себя в мастерской два пиндоса, Фрэнк Стелла и Карл Андре, – они ее вдвоем снимали – и думали: что делать? С одной стороны, абстрактный экспрессионизм сильно достал. С другой стороны, общество потребления со всех сторон наступает, от консюмеризма поганого спасения нету. «Друг мой, уйдемте от прозы гадской жизни в возвышенный мир иск-ва, послушаем музыку хрустальных сфер»¹, – сказал по-английски Карлу Андре Фрэнк Стелла и показал ему свою новую работу.

Посмотрел на эту работу Карл Андре, посмотрел, ничего не понял и спрашивает: «И что это за байда у тебя?» – тоже так по-английски. А Фрэнк Стелла ему и отвечает (по-английски, естественно): «What you see is what you see (в переводе с английского языка – «ты видишь то, что ты видишь»), dickhead (придурок) тупой. А видишь ты полосы. Эти регулярные полосы глянцевой промышленной краски, нанесенные на холст с помощью малярного флейца, призваны изгнать из произведения любой намек на образ, информацию и возможность интерпретации, что так надоели нам в рамках абстрактного, не к ночи будет сказано, экспрессионизма и, беря шире, мирового изобразительного искусства. Ведь надоели же, коллега? Они, эти регулярные полосы, свидетельствуют о проблемах чистой, абсолютно безличной визуальности. Ты понял, олух (blockhead – англ.)?»

Задумался тут Карл Андре, почесал в затылке: «А ведь прав сосед-то, надоели», а потом взял да и пошел в магазин «Мир стройматериалов». Купил там, что было в продаже, и стал из приобретенных товаров делать радикально новые работы².

Называться это стало минимал-артом, искусством первичных структур, искусством АВС, холодной школой, серийным искусством, посткубистической скульптурой, или попросту минимализмом. Даже странно, что у такого незамысловатого по виду и лапидарного искусства столько наименований. Целый ассортимент. Видимо, в качестве компенсации.

Вот я тут очень правильно и замечательно оговорился – «незамысловатого ПО ВИДУ». Потому как по смыслам как раз все очень замысловато.

Ну, вы уже поняли, что минимализм обладал очень сильным критическим задором. Он без устали критиковал проект «Искусство» в той его модели, которая появилась во времена Ренессанса и продолжала быть до сих пор. Критика эта носила тотальный характер. Буквально ничего из «Искусства» не смогло не попасть под ее огонь по площадям и отлежаться в стороне. Были подвергнуты массированному обстрелу институции, цели, средства и способы функционирования этого самого «Искусства».

Главная претензия минималистов сводилась к тому, что все перечисленное было нацелено на одно: угодить вкусу зрителя или потребителя и соответствовать его ожиданиям. Это ж просто беда уже была какая-то – любитель прекрасного приходил на встречу с прекрасным, отягощенный ложными представлениями о том, что такое искусство, он алкал чего-то уже знакомого, созданного по штампам и клише давно существующего и привычного, над чем не надо ломать мозг и перед чем можно испытать стандартное опять же эстетическое наслаждение, катарсис или чем там еще развлекает себя пресыщенная публика в музеях и галереях. И самое противное – искусство стелилось перед этим любителем, предлагало ему именно то, что нужно было этому филистеру и обывателю, и, естественно, несло неправильную информацию о себе, мире и человеке. Особенно этот гадский абстрактный экспрессионизм. Ситуация усугублялась тем, что в это время пышным цветом расцвело еще и общество потребления со всеми его пороками, а это было совсем непереносимо. Ведь что творили – искусство превратилось в форменный товар, его производили, продвигали и потребляли ну чисто как какой-нибудь брендированный крем для бритья или карметки. И никакая ироничная критика типа поп-артовской ситуацию эту не исправляла, а, наоборот, усугубляла, ибо поп-арт со всей своей иронией таки втянулся в эти мерзкие товарно-денежные отношения, стал их частью, вошел со всеми потрохами в проект «Искусство»³.Тьфу.

В общем, было понятно, что назрели какие-то необходимые радикальные действия – искусство надо было спасать. Вот этим-то и занялся передовой отряд тогдашнего современного искусства – минималисты. Люди в массе своей сдержанные, немногословные, скуповатые на чувство, сосредоточенные, не склонные к шуткам и даже несколько угрюмые, но зато надежные.

Вот такое суровое и крепкое творчество противопоставили минималисты коллаборационистскому и коррумпированному проекту «Искусство». Плоды этого творчества были предельно антикоммерческими, их не должны были хотеть купить истинные любители возвышенного. Они не должны были быть похожи ни на какие ранее созданные произведения искусства⁴ и не должны были приносить никакого эстетического наслаждения. Они не должны были давать возможность хотя бы малейшей интерпретации и не должны были нести в себе хоть какую-нибудь информацию, кроме как о себе. Одним словом, это должно было быть что-то совершенно неизвестное, непонятное, не соотносимое ни с чем из того, что ранее могло быть увидено зрителем в тех местах, где обычно ему подсовывают искусство. Это должно было быть что-то напоминающее творение какой-нибудь инопланетной цивилизации⁵,нечто, при опознании которого неприменимы никакие знания, опыт, вкус и прочие опоры, работающие при общении потребителя с произведением искусства⁶. Именно поэтому творческие работники минимализма выбирали предметы серийные, нейтральные, невыразительные – никакие.

Именно поэтому они не делали их сами, а заказывали их мужикам в спецовках или приобретали в магазине и на строительных рынках, продолжая почетную стратегию реди-мейда, взятую из дадаизма. Отличия от последнего, конечно, есть. Допустим, тот же «Фонтан» Дюшана – конкретный объект, да еще и с пакостными, снижающими коннотациями. Несет в себе массу информации, вызывает стойкую эмоциональную реакцию в смысле немедленно осудить и допускает возможность целой кучи интерпретаций, а это ведь все строго запрещенные вещи. Поэтому минималисты апроприировали не предметы, а куски строительных и отделочных материалов или безликие конструкции и их части, которые никаких запрещенных безобразий в мозгу родить уже не могли. Ведь если делать самому, то в работу нет-нет да и проникнет что-то личное, уникальное, индивидуальное, что-то из арсенала Художника с его практически божественным, демиургическим жестом творения из ничего. И именно поэтому минималисты уважали всяческую модульность, незамкнутость и предполагаемую продолжаемость своей работы во все стороны, что лучше, или хотя бы в две. А также лишали свои работы таких привычных композиционных штук, как главный и второстепенный элементы. Никаких иерархий, все элементы равны и ни один из них не равнее другого.

Таким образом, минималисты оставили за художником всего одну функцию – производство идеи. Это было круто. Круче в этом смысле был только концептуализм – в минимализме идея все-таки нуждалась в воплощении, хоть и чужими руками, концептуализм же мог вполне без этого обойтись. Здесь же лежит ответ на простой, но сложный вопрос: а кто мог стать художником-минималистом? А любой, кто может освободить свое сознание от тяжелого наследия культуры и найти такую неуникальную штуку, перед которой сознание зрителя забьется в судорогах полной непонятки. Помните, Бойс наш Йозеф говорил, что все художники? Вот, это самое.

Ну а зрителю-то что делать перед этим всем? Что он должен вынести из общения с этими ничего никому не говорящими, напрочь имманентными фиговинами, замкнутыми на себя как петля Мёбиуса⁷,в которой ему хочется повеситься от тоски непонимания и чувства окончательной оставленности в этом мире, который и так-то не особенно хорош для проживания? Да самую малость надо делать.

Зрителю, ну, если, конечно, он не тупая скотина, а человек с горящим взором, ищущим умом и беспокойным сердцем, настоятельно рекомендуется очистить свое сознание от всего, что он знает об искусстве, превратить его в чистый лист и написать на нем новые смыслы, ассоциации и интерпретации, никоим образом не совпадающие с уже существующими в культуре. Т.е. по сути пройти параллельной дорогой тот же путь, которым шла образованная часть человечества где-то начиная с росписей в пещере Шове, а это было очень давно.

Конечно, художники в ХыХы веке зрителя мучили по-всякому и наиздевались над ним вволюшку⁸.Но вот чтоб так… Сам-то я этот тяжкий путь не прошел, хотя косвенно приблизился в какой-то степени к пониманию всей прелести работ минималистов. И жутко благодарен им даже за то минимальное – тавтология – удовольствие, которое от них получил. Ведь это еще одно приключение идеи и еще одна красота смыслов – а что в искусстве ХыХы века важнее этого?