Ответы на анкету

В мае 1997 года французский литературный журнал La Règle du jeu («Правила игры») под руководством Филиппа Соллерса провел «международный опрос об интеллектуалах и их роли». Среди респондентов, которым отправили следующие шесть вопросов, я была единственной американкой.

1. Что значит для вас сегодня слово «интеллектуал»? Считаете ли вы себя интеллектуалом или отвергаете этот термин?

2. Назовите интеллектуалов, которые были для вас источником глубокого вдохновения и до сих пор оказывают влияние на ваше мышление.

3. Какова роль интеллектуала в конце XX века? Выполнена ли их миссия, или вы считаете, что для них в мире и сейчас есть важные задачи?

4. Много говорилось об ошибках интеллектуалов, их слепоте и безответственности. Что вы думаете об этих обвинениях? Согласны ли вы с ними или готовы ответить на критику?

5. Каковы, на ваш взгляд, основные трудности, с которыми сталкивается интеллектуал в вашей стране, – безразличие медиа, хаос мнений, политические репрессии или что-то еще?

6. Что вы считаете наиболее безотлагательными задачами, самыми опасными предрассудками, важнейшими вопросами, серьезнейшими опасностями и величайшими интеллектуальными наслаждениями сегодняшнего дня?

В ответ у меня возникли девять ответов на некоторые из вопросов, которые были заданы и которые (как мне казалось) подразумевались.

1.

Сегодня слово «интеллектуал» означает для меня в первую очередь конференции, круглые столы и журнальные симпозиумы о роли интеллектуалов, в ходе которых известные интеллектуалы, как сговорившись, выносят свои суждения о несостоятельности, легковерности, бесчестье, предательстве, ненужности, отсталости и неминуемом или уже случившемся полном уничтожении касты, к которой, как свидетельствует их участие в подобных мероприятиях, они сами же и принадлежат.

2.

Считаю ли я себя интеллектуалом (я пытаюсь как можно меньше заниматься рассматриванием самой себя), значения не имеет. Но откликаюсь, когда меня так называют.

3.

Будучи гражданкой страны, этическая и политическая культура которой способствует росту недоверия, страха и презрения по отношению к интеллектуалам (перечитайте Токвиля), страны, обладающей наиболее развитой антиинтеллектуальной традицией на планете, я склонна придерживаться не столь безотрадного взгляда на роль интеллектуалов, как мои коллеги в Европе. Нет, их «миссия» (как сказано в вашем вопросе) не выполнена.

Разумеется, ждать, что большинство интеллектуалов вдруг возьмутся протестовать против несправедливости, защищать жертв, бросать вызов господствующим авторитетам, значит сильно их переоценивать. Большинство интеллектуалов конформисты, с той же готовностью поддерживающие, например, ведение несправедливых войн, как и большинство других образованных людей. Число тех, благодаря кому за интеллектуалами закрепилась добрая слава нарушителей спокойствия, голоса совести, всегда было невелико. Интеллектуалы, со всей ответственностью встающие на чью-то сторону и рискующие собой во имя того, во что они верят (а не просто подписывающие петиции), встречаются гораздо реже, чем интеллектуалы, публично занимающие те или иные позиции то ли из сознательного вероломства, то ли по причине бессовестного невежества в вопросах, о которых они выносят свои суждения: на каждого Андре Жида, Джорджа Оруэлла, Норберто Боббио, Андрея Сахарова или Адама Михника приходятся десять Роменов Ролланов, Илей Эренбургов, Жанов Бодрийяров, Петеров Хандке и так далее и так далее.

Но разве может быть иначе?

4.

Притом что интеллектуалы бывают разные – встречаются и националисты, и люди религиозные – я, признаюсь, неравнодушна к разновидности светской, космополитичной, антитрибалистской. Выражение «безродный интеллектуал» представляется мне образцовой формулой.

Под интеллектуалом я имею в виду «свободного» интеллектуала – человека, который по собственному выбору ведет (и тем самым защищает) жизнь ума как такового – за пределами собственной профессиональной, технической или художественной специализации.

Специалист тоже может быть интеллектуалом. Но интеллектуал никогда не бывает просто специалистом. Человек становится интеллектуалом в силу того, что у него есть (или должны быть) определенные стандарты порядочности и ответственности дискурса. В этом и состоит важнейший вклад интеллектуалов: понятие дискурса, который не исчерпывается инструментальностью, не является конформистским.

5.

Сколько раз за последние десятилетия мы слышали, что интеллектуалы свое отжили или что такой-то – «последний интеллектуал»?

6.

Что сегодня, что вчера перед интеллектуалами стоят две задачи. Первая – образовательная – состоит в том, чтобы способствовать диалогу, поддерживать право множества голосов на то, чтобы быть услышанными, укреплять скептицизм по отношению к общепринятым мнениям. Это значит противостоять тем, чья идея образования и культуры сводится к насаждению таких идей («идеалов»), как любовь к родине или своему народу.

Вторая задача – конфронтационная. В последние двадцать лет в развитых капиталистических странах произошел обескураживающий моральный сдвиг. Его отличительные черты – дискредитация любого идеализма и альтруизма самого по себе, любого рода высоких стандартов – как культурных, так и моральных. Повсюду берет верх идеология тэтчеризма, набирают силы средства массовой информации, функция которых состоит в том, чтобы способствовать потреблению, распространять идеи и нарративы о ценностях и антиценностях, посредством которых люди повсюду воспринимают самих себя. Интеллектуалы должны взять на себя сизифов труд, продолжая воплощать (и защищать) стандарты умственной жизни и дискурса, отличные от нигилизма, который несут с собой массмедиа. Под нигилизмом я понимаю не только релятивизм и приватизацию интереса, повсеместно набирающие силу среди образованных классов, но и относительно недавний и еще более губительный нигилизм, воплощенный в идеологии так называемой культурной демократии, – ненависть ко всему выдающемуся, приклеивание к нему ярлыка исключительности, «элитизма».

7.

Моральный долг интеллектуала всегда останется сложным, потому что «высших» ценностей больше, чем одна, и бывают обстоятельства, в которых не всему безусловно благому можно отдать должное, – обстоятельства, в которых какие-то из этих ценностей и вправду могут оказаться несовместимыми.

Скажем, понимание истины не всегда облегчает борьбу за справедливость. И верным путем для достижения справедливости может показаться замалчивание истины.

Можно надеяться, что выбирать не придется. Но когда выбор (между истиной и справедливостью) необходим – увы, но бывает и так, – интеллектуал, как мне представляется, должен встать на сторону истины.

В общем и целом интеллектуалы – действующие из лучших побуждений интеллектуалы – почти никогда так не поступают. Чаще всего стоит только интеллектуалу начать борьбу за какое-то благое дело, как истина во всей ее сложности отодвигается на второй план.

8.

Полезное правило, к которому следует обращаться, прежде чем выходить на марши или подписывать воззвания: к чему бы ни подталкивало тебя сочувствие, ты не имеешь никакого права на публично высказанное мнение, если ты сам там не был, не прочувствовал на себе в тех обстоятельствах и на протяжении значительного времени страну, войну, несправедливость или что бы то ни было другое, о чем идет речь.

При отсутствии непосредственных знаний и опыта – молчи.

9.

О самонадеянности – а это хуже, чем наивность – слишком многих интеллектуалов, берущихся выносить публичные суждения и побуждать к коллективным действиям в отношении стран, о которых они практически ничего не знают, никто не высказался лучше, чем один из самых скомпрометированных интеллектуалов XX века, Бертольд Брехт (уж он-то знал, о чем говорит):

Во время маршировки многим невдомек,

Что враг находится во главе колонны.

Голос, подающий команду, –

Это голос врага.

Произносящий грозные речи против врага –

Сам враг. ¹

1997

© Из сборника эссе «Куда падает ударение»