Виды американской исключительности

Американская исключительность насчитывает, по меньшей мере, три отдельных элемента. Первое – Соединенные Штаты подписываются под международными конвенциями и договорами по правам человека и гуманитарным вопросам и затем освобождают себя от их положений четкими оговорками, нератификацией или несоблюдением. Во-вторых, Соединенные Штаты придерживаются двойных стандартов, судя себя и своих друзей в соответствии с менее строгими критериями, чем своих врагов. В-третьих, Соединенные Штаты отказывают в юрисдикции законам о правах человека в рамках своего внутреннего законодательства, настаивая на самодостаточной власти собственных национальных правовых традиций. Ни одно демократическое государство не практикует все три принципа в той же степени и ни одно не совмещает этой практики с претензиями на глобальное лидерство в области прав человека.

Первый вариант исключительности – это освобождение от обязательств. Америка поддерживает многосторонние соглашения и режимы, но только если они предусматривают возможность освобождения от обязательств для американских граждан или для действий США. В 1998 году Соединенные Штаты приняли участие в переговорах о Международном уголовном суде, но добились гарантий того, что их военные, дипломаты и политики никогда не предстанут перед этим судом. Администрация Клинтона подписала договор перед тем, как покинуть офис, только чтобы приступающая к делам администрация Буша вышла из него. Администрация Буша начала вести переговоры со странами-партнерами, требуя от них не выдавать граждан США Международному уголовному суду. Америка принимала участие в переговорах о Договоре о наземных минах, но требовала исключения для американской военной продукции и размещения наземных мин на Корейском полуострове.

Освобождение от обязательств, конечно же, не сводится лишь к сфере договоров о правах человека. Выход США из Киотского протокола об изменении климата подпадает под ту же схему. Освобождение от обязательств было продемонстрировано в ходе войны с терроризмом, когда США настаивали на том, что хотя условия содержания в Гуантанамо и других местах будут соответствовать стандартам Женевской конвенции, процедуры допросов и определение статуса будут определяться исполнительным указом президента. Исключительность – не то же самое, что изоляционизм. Та же администрация, которая не хочет иметь ничего общего с Международным уголовным судом, занята защитой и продвижением религиозной свободы за рубежом, отменой рабства, финансированием борьбы с ВИЧ/СПИДом и защитой жертв этнической и религиозной нетерпимости в Судане.

Исключительность не является и синонимом односторонности. Администрация, которая не участвует в Международном уголовном суде, все более  интенсивно сотрудничает с ООН и другими союзниками по проблемам ВИЧ/СПИДа. В то время как часть повестки дня США в области прав человека – например, поддержка религиозных свобод за рубежом – исключительна в том смысле, что другие демократические государства уделяют ей меньшее внимание, политика США в области прав человека в значительной степени совпадает с политикой европейских стран и продвигается через такие многосторонние форумы, как комитеты ООН по правам человека.

Освобождение от обязательств также включает в себя практику ведения переговоров и подписания конвенций по правам человека, но с оговорками. Так, Соединенные Штаты ратифицировали Международный пакт о гражданских и политических правах (МПГПП) в 1991 году, одновременно освободив себя от положений, запрещающих приговаривать несовершеннолетних к смертной казни. Америка – не единственная страна, настаивающая на подобного рода оговорках. Саудовская Аравия, например, настаивает на том, что положения Международной конвенции по правам человека, относящиеся к свободе выбора при замужестве и свободы веры, должны оставаться невыполняемыми в их внутреннем праве. Эти оговорки – не что иное, как цена, которую любой универсальный режим о правах должен заплатить за ратификацию его в отдельных странах. Действительно, сомнительно, что эта договоренность существовала бы вообще, если бы не предоставляла возможности маневра странам, желающим защитить специфику своих правовых и национальных традиций. Хотя европейские страны тоже ратифицируют их с оговорками и исключениями, они сомневаются в том, что оговорка США о праве на жизнь – основополагающий принцип прав человека – может быть оправдана. Разрешение стране выбирать и решать, как она придерживается столь центрального принципа, грозит лишить международные конвенции их универсального статуса. Более того, исключительность превращает Соединенные Штаты в чужака. Сегодня Соединенные Штаты стоят в стороне по вопросу об отмене смертной казни, отмену которой поддерживают все демократические страны и большинство недемократических, за исключением таких, как Китай.

Даже когда Соединенные Штаты ратифицируют международные конвенции по правам человека, обычно они делают это при условии, что положения тех не могут замещать внутреннее право США. Так что за некоторыми исключениями ратификация Америкой делает участие США в международной защите прав человека символической, поскольку принятие законов не улучшает положения в области защиты прав граждан США в рамках внутреннего законодательства.

Исключительность также принимает формы участия в международных конвенциях по правам с последующей неспособностью придерживаться их требований. Опыт США в соблюдении договоров не хуже, чем опыт других демократических стран, но из-за исключительной политической важности супердержавы несоблюдение договоров США имеет больший эффект, чем несоблюдение со стороны менее сильных стран. Примеры несоблюдения включают: неинформирование органов ООН, отвечающих за права человека, об отступлении от стандартов договоров; несотрудничество с инспекторами ООН по правам человека, ищущими доступ к американским объектам; отказ от временного приостановления исполнения приговоров в соответствии с Венским договором о консульских обязательствах. Как канадское, так и германское правительства пытались добиться приостановления исполнения приговоров для своих граждан в судах США на том основании, что их граждане были осуждены без предварительного доступа к консульским должностным лицам своей страны. Ни штат Вирджиния, ни Texaс не обратили никакого внимания на эти иностранные запросы и приступили к исполнению приговоров.

Третьим элементом освобождения от обязательств является практика заключения договоров с последующим отказом ратифицировать их вообще или же их ратификация происходит после длительных задержек. Например, сенат отказался ратифицировать Конвенцию по правам ребенка, в результате чего Соединенные Штаты вместе с Сомали оказались единственными странами, не сделавшими этого. США потребовалось почти сорок лет для того, чтобы ратифицировать Конвенцию о геноциде. Отказ от ратификации не означает отказ от соблюдения: никто в настоящее время не обвиняет Соединенные Штаты в геноциде. Не означает отказ от ратификации Конвенции по правам ребенка и то, что стандарты защиты ребенка в Соединенных Штатах настолько же низки, как в другой нератифицировавшей стране – Сомали.

Нератификация просто означает, что защитники прав детей в США не могут пользоваться международными стандартами во внутренних судебных разбирательствах. Похожим образом отказ США ратифицировать Конвенцию о ликвидации дискриминации женщин не оставляет американских женщин без защиты. Нератификация означает, что инструменты и стандарты ООН не имеют правового статуса в американских судах. Насколько это серьезно – зависит от степени различия между действующими в США стандартами – федеральными и на уровне штатов – и международными нормами. Там, где эти различия велики, американцы могут не обладать правами и средствами правовой защиты, доступными в других демократических государствах.

Вторая особенность американской исключительности – наличие двойных стандартов.

Соединенные Штаты оценивают самих себя в соответствии с иными стандартами, чем те, которые используют для оценки других государств, и оценивают своих друзей в соответствии с иными стандартами, чем те, которые используют для оценки своих врагов. Это та особенность, которую Гарольд Кох определяет как наиболее дорогостоящий и проблематичный аспект американской исключительности.

США критикуют другие государства за игнорирование докладов органов ООН по правам человека, в то же время отказываясь принять критику своего собственного опыта в области соблюдения прав человека со стороны тех же самых органов ООН. Это особенно явно наблюдается в отношении к высшей мере наказания в целом и казней несовершеннолетних в частности, а также в отношении условий содержания в американских тюрьмах. За рубежом Соединенные Штаты осуждают нарушения со стороны враждебных режимов, например, Ирана и Северной Кореи, в то же время оправдывая злоупотребления со стороны таких своих союзников, как Израиль, Египет, Марокко, Иордания и Узбекистан. США осуждали за то, что они вооружали, обучали и финансировали эскадроны смерти в Латинской Америке в 1980-е годы, при этом клеймя местных партизан как террористов. Поэтому когда после 11 сентября Соединенные Штаты призвали к глобальной войне со всеми формами терроризма, они столкнулись с обвинениями в том, что их собственная политика в отношении нападений на гражданских лиц строилась на двойных стандартах.

Третья форма исключительности – правовой изоляционизм – характеризует отношение судов США к правовой юриспруденции других либерально-демократических стран. Проблема в том, что американские судьи упорно отказываются использовать зарубежные прецеденты в области прав человека в качестве руководства при принятии собственных решений. Как заметил судья Антонин Скалиа при отказе учесть ссылку коллеги на зарубежную судебную практику при принятии решения по делу «Принц против США»: «Мы считаем, что такой сравнительный анализ неуместен при интерпретации конституции». Это отношение судов связано с более общим мнением, считающим, что земле Джефферсона и Линкольна нечему учиться у какой-либо другой страны. Как указывает Анн-Мари Слотер, эта американская судебная самодостаточность является исключительной по сравнению с другими судебными системами: судьи в Израиле рассматривают канадские прецеденты по делам о правах меньшинств, а судьи в Южно-Африканском конституционном суде изучают судебные дела в Германии для интерпретации требований по социальным и экономическим правам. Американская судебная система исторически стояла в стороне от тенденций сравнительно-правовых решений, хотя, как замечает Слотер, право подвергается глобализации так же, как коммерция и коммуникации, и в этом процессе американские юристы и судьи оказываются втянутыми в глобальный разговор. [...] Американские конституционные эксперты помогали своим восточноевропейским и южноафриканским партнерам в разработке конституций, а программы США по развитию демократии за рубежом содержат все более важный компонент верховенства закона. Но передача правовых знаний продолжает оставаться главным образом односторонней, американская правовая традиция продолжает обучать других, но сама многому не учится. Как отмечает Фрэнк Мичельман, американская судебная интерпретация отмечена тем, что он называет «беспокойством о целостности» – заботой о том, чтобы правила судебной интерпретации оставались стабильными, непрерывными и легитимными. Эти стабильные каноны могут оказаться под угрозой при неизбирательном или недисциплинированном обращении к зарубежным прецедентам и источникам. Помимо озабоченности по поводу стабильности интерпретационного законодательства, по мнению некоторых американских судей, зарубежный судебный подход слишком либерален в таких вопросах, как смертная казнь, аборты, вынесение приговора и так далее, и с ним следует бороться как с чужеродным по отношению к американской традиции.

С 1960-х годов американские традиционные ценности – больше, чем просто артефакт американского консерватизма. Эти ценности выстроены законом на традициях прав человека, которые всегда отличались от традиций других демократических государств и все более расходятся с международным правом в области норм прав человека. Как показывает в своем эссе Фредерик Шауэр, в своей доктрине о свободе слова и клевете Соединенные Штаты всегда больше защищали право на свободу выражения мнения, чем любые другие либеральные демократические страны. Канада, Франция и Германия разрешают наказание тех, кто отрицает Холокост. Новая Зеландия накладывает уголовную ответственность за подстрекательство к расовой ненависти. Законы Великобритании о клевете в печати обеспечивают больше инструментов преследования британских газет, чем это было бы мыслимо в Соединенных Штатах.

Законодательство США и международные стандарты в области прав человека также заметно расходятся. Международные законы о правах человека допускают больше нарушений частной свободы во имя общественного порядка, чем законы США. Международный пакт о гражданских и политических правах (МПГПП) предусматривает конкретные случаи отмены свободы слова в случае, если свобода слова содержит угрозу общественному порядку, клевету на религиозную или этническую группу или содействие в пропаганде войны. Когда Соединенные Штаты ратифицировали МПГПП, они специально освободили себя от этих положений, так же как освободили себя от запрета МПГПП на казнь несовершеннолетних. Европейская конвенция по правам человека позволяет государствам приостанавливать соблюдение политических и гражданских прав во времена чрезвычайного положения, в то время как Конституция США не содержит положений об объявлении в стране чрезвычайных ситуаций и имеет лишь одну ссылку на президентское право приостанавливать действие правила хабеас корпус.

 Конституция США не делает ссылок на социально-экономические права и благосостояние – на право на еду жилье, медицинское обслуживание, страхование безработицы – что является стандартными характерными чертами как международных положений по правам человека, так и конституций европейских государств. Как отмечает Касс Санстейн, США помимо прочего определяет права человека в негативных терминах(«Конгресс не издаст закона»), в то время как современные демократические конституции излагают права как положительные заявления о праве на благосостояние и помощь со стороны государства. Некоторые конституционные права США, такие как право на ношение оружия, не содержатся в других демократических системах. Следовательно, ни один американский союзник не подходит к проблеме регулирования международной торговли стрелковым оружием с учетом этого конституционного положения.

В то время как Запад создает для не-западного мира видимость идентичности в области прав человека, его лидер – Соединенные Штаты – все более отличается от других. В то время как международные конвенции по правам человека множатся, и новые государства – такие как Южная Африка – принимают новые положения в области прав, а старые – такие как Канада – записывают положения о правах в новых хартиях о правах и свободах, Американский билль о правах выделяется все более отчетливо, как конституция конца XVIII века в окружении конституций XXI века, как старые напольные часы в витрине магазина, заполненного цифровой аппаратурой.

Своеобразие американской культуры в области прав заключается не только в том, что Конституция США – одна из старейших среди действующих. Гарантии прав США использовались политической традицией, которая была последовательно более критичной по отношению к правительству, чаще настаивала на индивидуальной ответственности и была более заинтересованной в защите индивидуальных свобод, чем европейские социалистические, социал-демократические или христианско-демократические традиции.

Изменения в европейском праве расширили правовую пропасть, которая сейчас разделяет Североатлантические страны. Правовая традиция США когда-то имела много общего с британским обычным правом. Благодаря последним включениям Великобританией Европейской конвенции прав человека в свое национальное законодательство, британская система прав теперь имеет больше общего с европейской, чем с американской.

Британцы признали юрисдикцию Европейского суда по правам человека: всякий раз, когда этот суд принимает решение, требующее законодательных или административных поправок, парламент Великобритании подчиняется. Такое уважение к транснациональной юридической власти было бы немыслимо в Соединенных Штатах. Все это снижает общность традиции обычного права и увеличивает ту степень, в которой американская культура прав стала исключением среди других либеральных демократий.