Где эта дверь

Задолго до того, как я познакомился с Менахемом (или Женей), еще школьником я зачитывался книгами его отца и дяди – братьев Исаака и Акивы Ягломов. Эти книги были посвящены математике, но эта наука представала в них не совокупностью сухих, формальных рассуждений, а живой, глубокой областью мысли. Учебники братьев Яглом сделали для меня математику важной частью культуры. Поэтому, направляясь в Москве в гости к Жене Яглому, я думал прежде всего о его отце. Но при знакомстве я осознал, что Женя является личностью не в меньшей степени. Как и его отец, он самим своим обликом превращал иудаизм, который меня в то время интересовал более всего, в живую, глубокую область культуры.

С тех пор прошло много лет. Московская квартира на Таганке сменилась квартирой в иерусалимском квартале Нахлаот, родились дети, менялись работы и заботы, но самое главное осталось на месте. Менахем Яглом и сейчас представляет собой личность, определяющую многомерность современного иудаизма, который для него сочетает уникальность еврейского пути в мире и универсальность общечеловеческой культуры в целом. Что это значит? Попробую ответить в трех аспектах – в измерениях смысла, эстетики и социальности.

Смысл. Всякий, кто основательно знакомился с иудаизмом, понимает, насколько он необычен и отличается от почти всех линий развития мировой культуры. Древний библейский иудаизм противостоит всем языческим религиям того времени, их высмеивает и создает альтернативу, которая победила и стала общепринятой. Эллинистический иудаизм восстает против греческой философии, создает ей альтернативу в виде талмудических диспутов. Иудаизм эпохи Ренессанса сформировал фундаментальнейшее каббалистическое учение, которое совершенно не похоже на мистические учения других народов. Этот список можно продолжать. Менахем Яглом, будучи компетентнейшим знатоком всего еврейского учения от древности до современности, выбрал себе в качестве учителя одного из удивительнейших лидеров хасидизма – рабби Нахмана из Брацлава. При всем том иудаизм Яглома, включая брацлавский хасидизм, не теряя ни йоты своей оригинальности и аутентичности – несомненно явление общечеловеческой культуры. Все, что говорит Менахем, читая тексты и излагая идеи, оставаясь глубоко еврейским, одновременно является и универсальным.

Эстетика. Когда я познакомился с Ягломом, он представился как художник, потом он некоторое время был ювелиром, многие годы выступал в качестве знатока и комментатора еврейских текстов, сейчас он представляется как книжник. Однако чем бы Менахем Яглом ни занимался, это занятие – всегда особый род художественной деятельности. Посещая его жилище на Таганке, один наш общий друг охарактеризовал его следующими словами: «Это дом-музей, квартира Яглома». Дома менялись, но все они оказывались музеями в своем роде. Более того, во многом они являлись еврейским ответом на греческую идею музея, потому что все там было устроено не для демонстрации, а для жизни. Еда, домашние семинары, отмечание праздников, встречи с друзьями – все, что происходило в этом доме, было глубоко художественным действом, однако все это было не актом демонстрации, а настоящей жизнью. Иногда говорят, что эстетика представляет собой проблему для еврейской культуры, которая бежит внешней изобразительности и чурается эстетизации. Вероятно, это действительно так, но феномен Яглома показывает нам, что еврейская эстетика возможна.

Социальность. Вокруг Яглома всюду и всегда было множество людей. Его дома в Москве и Иерусалиме всегда были полны гостей. Однако дело тут не только в особом радушии и гостеприимстве хозяина. Будучи углубленной в себя интровертной личностью, Яглом представляет собой особую социальную реальность. Еврейская традиция учит нас, что в центре общества не обязательно должны быть лидеры, организаторы, политики. Классический пример – царь Давид. Его влияние основано не на силе и власти, а на особом обаянии и особой связи с небесами. Про Яглома иногда говорят, что он потомок Давида по линии искусственного человека, голема. Действительно, семейное предание связывает его с создателем голема Махаралем из Праги. Махараль, Йехуда Лёв бен Бецалель, был известным раввином одной из удивительнейших общин своего времени. Но сейчас лидерами общества часто становятся не известные персоны и даже не раввины, а просто люди, которые открывают новые пути и осуществляют их в своей жизни.

Илья Дворкин

Я познакомился с Менахемом Ягломом в 1979 году в еврейской диссидентской тусовке в Москве. Мы все тогда боролись против советской власти, за свободу вообще, a в особенности за свободу выезда из СССР, и вместе с тем открывали для себя мир еврейской религии и традиции. В этой тусовке все были талантами и нестандартами, но Менахем выделялся даже и на этом фоне.

Выросши в совершенно нерелигиозной московской еврейской семье, он еще в школьные годы начал изучать иврит и традицию как самостоятельно, так и у старых московских хасидов, в то время еще живых. Уже в 15 лет он стал преподавателем. Со своим совершенно потрясающим пониманием еврейской традиции и мистики он определил себя как последователя рабби Нахмана из Брацлава и ездил на его могилу в Умань (хотя это было тогда совсем небезопасно).

В 1987 году железный занавес рухнул, раввин Адин Штейнзальц создал в Москве иешиву «Мекор Хаим» и пригласил Менахема стать одним из преподавателей. В 1990 году Менахем переехал в Иерусалим, чтобы учиться в иешивах высокого уровня.

В Израиле часть нашей прежней московской религиозной компании стала «модерн-ортодоксами» и религиозными сионистами, а другая часть решила придерживаться «харедимного», то есть более классического, направления. Менахем же поразительным образом сочетает обе эти вещи: оставаясь харедимным брацлавским хасидом, он при этом крайний модернист.

Вот уже тридцать лет он является научным редактором ведущих издательств классической еврейской литературы на русском языке, а также опубликовал десятки собственных статей.

Площадки, на которых он публикуется, характеризуют его так: «Иерусалимский книжник, чтец и переводчик, редактор, а иногда и издатель. Исследователь и преподаватель еврейских премудростей, неправедный хасид, мистик и тайнолюб. В свободное время он порождает сущности сверх необходимого и кормит буриданова осла; пишет о разном, но чаще всего – о еврейской мистике и философии».

П. П.

Ну давай, за знакомство.

За знакомство, свидание и прочее.

У меня был такой случай. Мой давний друг вдруг стал иудеем...

Понятно. Это бывает.

Я приехал к нему в гости как обычно. Он говорит: «Хочешь кофе или чаю?» Я отвечаю: «Да, с удовольствием». И вот он говорит мне: «Ты можешь нажать на эту кнопочку?» – «А почему?» – «Ну, знаешь, Шаббат, я сам не могу». Ну хорошо, я нажал, нам из кухни всё принесли, но потом я полтора года над ним всячески издевался, что он так себя ведет, что считает, что я могу нажать, а он не может.

У меня несколько иной подход. Я никогда не прошу нажимать на кнопочку неевреев, потому что это действительно несколько унизительно. На самом деле нет проблемы просить нажать на кнопочку еврея, который принципиально не соблюдает Шаббат, потому что это его личный выбор.

Это я понимаю. Но при чем тут кнопочка? У нас тут, в божьем мире, какие-то большие задачи. Мы, вообще-то, неспроста сюда пришли, да? А тут кто-то беспокоится о том, нажать на кнопочку или нет.

Можно я про это притчу расскажу? Был такой замечательный хасидский мыслитель – Нахман из Брацлава.

Наслышан.

У которого есть совершенно дивное рассуждение о том, что такое закон, что такое Галаха. Он говорит, что мир бесконечно изменчив и в нем нет ничего стабильного: верх становится низом, голова ногами, человек ангелом, ангел человеком. Все бесконечно меняется. Даже один человек не остается тем же самым в течение одного часа. Как же тогда в этом мире жить? Он говорит, что мир похож на ханукальный волчок, дрейдл. На каждой грани написано по букве, и каждая из этих букв относится к идишскому слову, которое обозначает, какой ход сделать: добавить, взять банк, пропустить ход и так далее. Так вот, ребе Нахман говорит, что Галаха – это и есть те самые буквы на волчке. Она не имеет никакого отношения к реальности, потому что реальность вообще не фиксирована. Но зато позволяет сделать следующий ход несмотря ни на что.

А как может быть, что возможны только четыре хода?

Нет. Волчок – это иллюстрация, он многогранен, но ограничен количеством граней. В Галахе их несравненно больше. При этом одни отмирают, а другие рождаются. Несмотря на утверждение о неизменности закона, на самом деле он крайне изменчив. И все эти выкрутасы: нажать на кнопочку, разделить посуду и так далее...

Два холодильника…

Да. Это все формальная система, регулирующая поведение в мире, которое никак нельзя определить. Мож-но считать это своего рода игрой в бисер, которая ведется не на доске, а в реальности.

Я про два холодильника вспомнил вот почему. На днях мне Ури сказал: «Странно, что “не варить козленка в молоке его матери” у ортодоксальных евреев в длинной перспективе превращается в два холодильника».

Про это есть замечательный анекдот, который Ури тебе, возможно, рассказывал. Бог сказал Израилю: «Не вари козленка в молоке его матери». Народ Израиля спрашивает: «Это значит, что никакое мясо нельзя смешивать с молоком?» – «Нет, – говорит Бог, – не вари козленка в молоке его матери». – «Да, но это значит, что даже из одной посуды нельзя есть молоко и мясо?» – «Не вари козленка в молоке его матери», – повторяет Бог. На что евреи говорят: «Это значит, что смесью молока с мясом вообще нельзя пользоваться никак?» – «Поступайте как хотите!»

(Смеется.) Скажи, тебя никогда не удивляло, что Бог говорит?

Нет, совершенно.

Но тебе же непонятно, на каком языке он говорит. Или понятно?

Он говорит на многих языках.

Он раньше говорил или сейчас тоже говорит?

Вообще говорить о Боге – это тема бесконечная. Дело в том, что Бог, который универсум, не может говорить. Он вообще ничего не может.

Но «универсум» – слабое слово. По-тому что это латинское слово, обозначающее что-то, что вертится вокруг чего-то одного. Это чисто неоплатонический концепт.

Безусловно, это вообще проблема и с философским языком, и с языками мистическими – нет подходящих терминов. Как перевести Dasein?

Есть четыре-пять попыток.

С бесконечным ровно то же самое. Есть четыре-пять попыток, но… Слово «универсум», безусловно, не подходит, но другого не придумано. Придуманы другие еще – бесконечный. Он не говорит, он не делает ничего вообще.

А он есть?

К нему не применимо слово «есть». Он скорее нет, чем есть, потому что это существование, которое в принципе не может быть осознанно творимо.

Ну какой-то намек на это существует в разных формах.

Нет, в самом бесконечном никакого намека на это нет.

Но вне его есть намеки на то, что что-то такое есть.

А это первый вопрос – если он бесконечен и всеобъемлющ, то «вне его» быть не может в принципе. Нету ничего, кроме него.

Правда.

И поэтому первый акт творения – точнее говоря, предшествующий тво-рению – воспринимается как деконструкция Богом самого себя. Бог создает в себе пустое пространство.

То есть как бы разрывает...

Разрывает собственное совершенство, делает себя несовершенным, создавая пространство, пустое от самого себя. Эта пустота неоднозначна, она многоэтажна, и о ее природе ведутся бесконечные споры как минимум последние пятьсот лет. То ли это действительно пустота для проявления Бога в виде своего отсутствия, то ли пустота только для восприятия творения, а для самого Бога – полнота. Это не меняет общей картинки.

Как ты, который не бесконечен, об этом что-то можешь сказать?

Я об этом не могу сказать ничего. Я могу говорить об этом часами, днями и так далее. Но это все некоторая аппроксимация, которая позволяет говорить об этом извне, не понимая внутренней сути. В конце концов, человек – создание говорящее. Хоть он и способен мыслить в неязыковых категориях, он не может это передать другому. Для того чтобы хоть как-то об этом говорить, нужно создавать специальный язык, который говорит о несказуемом.

Этот язык создается для того, чтобы ты, у которого есть какая-то интуиция, мог мне об этом сообщить? Или для того, чтобы этот контур вообще держался?

Прежде всего для того, чтобы я смог выработать в себе некоторую интуицию, которая позволяет мне ощущать. А вторая задача, безусловно, сказать об этом тебе, используя формальные знания, почерпнутые из книг и у людей; сказать тебе о некоторых концепциях, которые я на самом деле выразить не могу.

Более интересно первое – что это для того, чтобы ты продолжал это ощущать.

Да.

Это значит, что каким-то образом ты словами создаешь внутри себя ощутительный орган.

Когда я в Израиле стал заниматься каббалой с учителем, я как-то спросил у него: «Почему в некотором компендиуме каббалистического учения на одной странице говорится одно, а на другой нечто совершенно противоположное? Как разрешить эти противоречия?» Он сказал очень просто: «То, что говорится, мало что значит. Это все для того, чтобы твой разум перешел в такое состояние, чтобы ты понимал это сам». А так как человек не в состоянии понять столь многомерной картины, то эти противоречия и создают то состояние, которое позволяет это понять на интуитивном уровне.

Это красиво. Напоминает мне италь-янскую поговорку, которую Пятигорский иногда любил цитировать: Se non è vero, è ben trovato («Даже если это неправда, это хорошо придумано»).

Да. О правде вообще речи не идет.

(Смеется.)

Правда – это когда можно сказать, дал Вася в глаз Пете или не дал. И даже у этого могут быть разные картины.

Да. Но я спросил, не удивляет ли тебя, что Всевышний говорит. Оказалось, что есть Всевышний, который не говорит.

Есть.

Где начинается этот словесный поток?

Весь дальнейший уровень развития творения, тоже описывающийся в довольно сложных схемах, – это процесс божественного самоограничения. Это пустое пространство. Бог эманирует – тоже неоплатонический термин, но по-другому не сказать...

Ну как, можно сказать «излучает».

Но это не излучение. Вообще еврейское учение – очень забавная штука, потому что в принципе нельзя сказать, что иудаизм говорит так-то. Даже про мистику невозможно сказать, что она говорит так-то, потому что разные люди говорят совершенно противоположные вещи. Собственно, есть талмудическое предание, что были две школы, Гиллела и Шаммая, которые так под сотню лет к моменту этого предания спорили по всем возможным поводам, потому что у них были противоположные взгляды на вещи. И в какой-то момент собрались главные ученые этих школ на чердаке у одного из ученых и снова стали спорить, кто же прав. Тут раздался голос с неба, который сказал: «Правы оба. Это и то и другое. Но закон все-таки следует мнению школы Гиллела». Собственно, однозначен только закон. Но на самом деле даже закон неоднозначен, потому что в различных школах, в различных общинах, в различных группах практикуется совершенно разное понимание этого закона. Более того, закон с течением времени меняется, с изрядным опозданием в столетие или полтора приспосабливается к новой реальности.

Согласись, мы начали свысока.

Позволь, я продолжу.

Да, безусловно.

Под эманацией понимается не творение. Это возникновение чего-то отдельного от Бога. «Эманация», конечно, слово неправильное. Это нечто подобное ложноножке амебы.

Это уподобление я не сразу схватываю.

Как перемещается амеба? Она выбрасывает вперед часть себя – нечто подобное ноге, а потом плавно в это перетекает. Это называется ложноножкой, потому что это не отдельный орган: амебы одноклеточные. Так вот, эманация – это своего рода ложноножка, которую выпускает Бог, формируя ее в некоторую структуру. Дальше от этой псевдоножки отрывается следующая структура, которая уже в какой-то степени отдельно от своего источника продолжает сохранять его подобие. И, собственно, вся система мироздания – это такой процесс. После эманации творение проходит еще несколько разных стадий, пока не формируется в самом конце материальный мир. При этом что важно: все эти уровни, все эти структуры состоят из букв. Первое, что появилось в еще пустом пространстве, – это буквы, которые он обозначил в самом себе.

Но буквы не созданы?

Буквы не созданы. Они созданы на следующих этапах, но в нем самом это не создание, это его игра с самим собой.

Но их 22?

Да. Это действительно такая игра, ведущаяся столетиями, которая часто обыгрывает саму себя.

Ну слушай, картинку, конечно, придумали...

Красивую, изысканную, да.

Сложнейшую, я бы сказал. Но продолжай. Я хочу дойти до того места, где кто-то может начать говорить. Потому что буквы – это еще не речь.

В переходе от эманации к творению есть некоторая формальная структура из четырех миров. Первый из них – это мир эманации, который, как мы уже выяснили, не эманация, а что-то другое, из которого появляется творение. А на переходе от эманации к творению появляется голос. Собственно, само творение – это голос и есть. А все последующие пертурбации – это формирование из голоса речи. Голос появляется на втором этапе перехода эманации к творению.

Скажи, какой еврейский термин соответствует эманации?

Ацилут.

И это значит буквально что?

У этого есть два буквальных значения, хотя на самом деле больше. Первое – это от слова «эцель» – «у». То есть это можно перевести как «уй--ность».

Я не понимаю.

Слово «эцель» означает «у»: у Васи есть яблоко.

Уйность! Это хорошо.

Второе распространенное понимание, что оно происходит от слова «аристократ», «ациль». То есть самое высшее проявление божественности, которое в принципе мы достигаем хоть в какой-то степени.

Это «лучшее»?

Да.

То есть, с одной стороны, «уйность», с другой стороны, «лучшее». И это никак не связано ни с истечением, ни с излучением?

Дело в том, что одна из задач каббалы – это борьба с Аристотелем.

Это я заметил в текстах XIV века. Ясно, что не могут они принять все это.

Дело в том, что X–XI века – это своего рода осевое время. Это третий, пятый – неважно какой, но очередной – период глобальных перемен человечества. Не западного, но ойкумены: в средиземноморском, европейском, североафриканском мире. В том числе можно Англию считать Средиземноморьем – в широком смысле. Евреев это изменение затронуло ничуть не меньше, чем всех остальных. Дело в том, что талмудическая эпоха – это эпоха волюнтаризма. Только божественного.

Это для меня неожиданно.

Собственно, главная задача... Хо-чется сказать слово «дискурс», но это не совсем верно, потому что это, в общем-то, недискурсивная область. Точ--нее говоря, более широкая, чем дискурсивная. Талмуд и большая часть еврейского мышления вплоть до X века посвящены закону, то есть пониманию того, какова божественная воля. Это, собственно, имеется в виду под волюнтаризмом. Вопрос, почему божественная воля такова, остается совершенно маргинальным. Не то чтобы этим не занимаются, но это нечто побочное, маловажное. С великим переломом после распада халифата и формирования нового государства почему-то вдруг возникает очень глобальный вопрос: почему божественная воля именно такова? Хорошо. Мы понимаем, что в субботу нельзя нажимать на кнопочку. Но почему нельзя? И каков Бог, который может так хотеть? И возникают одновременно два актуальных проекта, которые борются с этими вопросами, пытаются на них ответить. Один – философский, второй – каббалистический. Само понятие «каббала» возникает примерно тогда же. Философия – она в принципе универсальна.

Понятие «каббала» возникает примерно в тот же переломный период?

Да, даже несколько позже, в XII веке.

А философия?

Тогда же, до этого ни каббалы, ни философии у евреев нет. В эллинистическую эпоху было три главных еврейских центра: Палестина, Вавилония и Александрия. В Вавилонии занимались практически только законом, в Палестине – законом и экстатической мистикой, а в Александрии – философией. Это грубо, но, в общем, примерно так. Александрийское еврейство было полностью уничтожено в ходе восстания диаспоры в конце II – начале III века.

Так рано?

Да, произошло последнее великое восстание после войны против римского владычества и разрушения храмов – восстание Бар-Кохбы. В конце II века восстает вся еврейская диаспора, огромная и могущественная. Это вызвано разного рода мессианскими настроениями, экстремальными и дикими, которые получили не просто широкое, а всеобщее обращение. В результате евреи попытались захватить весь эллинистический мир. Отказаться от всех существующих государственных образований, разрушить все и «наш новый мир построить». И александрийская диаспора была просто полностью уничтожена. Это явление сравнимо с Катастрофой: тогда было уничтожено порядка полутора миллионов человек. На этом философия загнулась. С III по X век еврейской философии не существовало. Она погибла вместе с ее носителями. То, что появляется в X–XI веках, – это совершенно новый проект. Это новая философия, по сути аристотелианская, с легкими платоническими влияниями, которая столь же универсальна, сколь любая философия.

И это происходит где?

Вокруг Италии, в Северной Африке. В Средиземноморье, естественно. Фи-лософия становится индивидуальной, переходит в область теологии. И если философия и сугубо философские построения, скажем, Ибн Сины, Аквината и Маймонида могут быть очень схожими, то теологические построения уже совершенно разные. В это же время появляется каббала – принципиально противостоящий философии проект, который, естественно, очень быстро стал в том числе и философским. Но в принципе он отказывается от философского мышления, утверждает себя в качестве альтернативы философии.

Но отказывается, при этом в очень большой мере им пользуясь.

На ранних этапах – не пользуясь. Слияние каббалы и философии начинается несколько позже, примерно в XIV веке.

У меня очень поверхностное знание текстов, но я немножко читал «Зоар» и вижу, что в этих текстах присутствуют аристотелевские формулы.

Никуда от этого не деться, естественно! Но в принципе каббала считает себя антифилософским проектом. Притом что философский проект был неудачен в большой степени. Еврейская философия до новейшего времени ограничивается небольшим количеством трудов и широкого распространения, в общем, не получила. До Нового и Новейшего времени каббала завоевывает намного более прочные позиции. Она воспринимается практически всеми общинами, развивается, изучается, возникают школы.

Можно тебе налить?

Нужно. Так вот, все эти разговоры о божественной речи...

Да. Но кто же говорит, какой Все-вышний? Мне хотелось бы, чтобы ты пролил свой свет на...

Я, собственно, поэтому и совершил это отступление. Бог философов не говорит.

Сто процентов!

И волеизъявление Бога ни в какой степени не является говорением. Это некоторое пророческое озарение, которого достигают философы, и они уже говорят от его имени.

А какой Бог говорит? Гностики были уверены, что Бог, который описан в книгах Моисея, – это возгордившийся болтун, который ни фига не понял. Он отпал от бесконечного единства всего, вот и произвел этот сраный мир, в котором мы должны...

Про это тоже есть прекрасный анекдот. Некий раввин, отправившись в мир лучший, спрашивает у Бога: «Ска-жи, какого хрена ты говоришь всю эту чушь? Про руку Бога, ногу Бога, говорящий куст и так далее?» На что тот отвечает: «А как бы ты хотел объяснить пастухам квантовую неопределенность и квантовую связанность?»

(Смеется.) Может быть, физики в каких-то научно-исследовательских институтах могли так шутить. Но проблема глубже.

Проблема совершенно иная. На самом деле, как и всякий анекдот, это только внешне шутка. Еврейские философы говорят, что это не более чем аллегория, которая означает совсем не то, что говорится. В то время как каббалисты считают это мифологемами. У Бога действительно есть рука, нога, рот, уши и все прочее, даже волосы и борода. Но только это образы материального мира, которые позволяют говорить о несказываемом. Есть еще такая каббалистическая особенность, что мир антропоморфен. То есть первая эманация – это эманация человеческого облика, которая соответствует божественному замы-слу, которая есть универсум. И все дальнейшее развитие иерархической структуры миров... Есть представление о двух параллельных структурах, горизонтальной и вертикальной, и они соответствуют человеческому облику. Соответственно, даже в мире эманации есть руки, ноги, голова и все прочее, а первичная, предшествующая эманация называется первичным человеком – Адамом Кадмоном.

Да, это я слышал.

Давай с другой стороны зайдем – может быть, дойдем до того же самого. Почему еврей обрезает хуй?

Сначала, опять же, экскурс. Главная составляющая всей этой системы – это дихотомия мужского и женского, которая заложена в самом универсуме, естественно.

Это тоже внутрибожественное?

Тоже.

То есть это не внешнее проти-вопоставление?

Это не внешнее противопоставление. Более того, в каких-то учениях само творение понимается как овнешнение этим самым бесконечным Богом своего женского начала, точнее говоря, женской составляющей. Потому что женская сторона связана с качеством суда. Женское начало в какой-то степени демоническое, сохраняющее и разрушающее одновременно. Мужская сторона соответствует милосердию, а женская – суду.

Почему и сохраняющее, и разрушающее, это я еще мог бы придумать. Но почему демоническое?

Не демоническое, плохо сказал. Де-монической она становится на нижнем уровне творения. Есть, опять же, такой миф о первой жене Адама, которая прародительница демона.

Слышал. Я считаю, что это глубочайшая ересь.

В том-то все и дело, что у евреев ереси не бывает.

Ну хорошо, кривая мысль.

Почему?

Потому что у нее нет смысла. Это придумано, только чтобы усомниться в женской природе.

Нет.

Тогда объясни. Но не будем забывать, что вообще-то я спросил про хуй.

Вот я и пытаюсь дойти до хуя. Хуй и пизда – это вообще самое главное.

Когда я задавал вопрос, я даже не подозревал, что хуй и пизда – самое главное.

Хуй – это не только инструмент порождения, а прежде всего инструмент наслаждения. Наслаждение – первое божественное желание. Вообще страшно сказать, но в одной из каббалистических школ изначальное состояние универсума (точнее говоря, не изначальное, а предшествующее творению) описывается как божественная мастурбация.

Есть такой текст?

Есть много таких текстов. Бог забавляется сам с собой, получая наслаж--дение.

Напоминает египетский миф про бога Ра, который кончает себе в рот и выплевывает мир.

Выплевывает мир, который при этом истекает из Нила. Да, да, да.

И евреи что? У вас есть похожий...

У нас есть похожее учение, да.

Если такое есть, то неправда, что различение между хуем и пиздой первично. Тогда оно вторично.

Да, первично – отсутствие какого бы то ни было различия в универсуме.

По-моему, мы подобрались к самому началу.

Да. А пространство – это своего рода создание в универсуме возможности различения как такового.

То есть условий для будущего различения. Изначально их нет?

Изначально нет различения. При этом, так как универсум универсален, в нем есть в том числе сторона зла: суда, зла и так далее. И он выбрасывает его наружу, создавая мир. Миротворение – это овнешнение качества суда, присущего универсуму.

Не значит ли это, что это овнешнение божественного удовольствия? Имея в виду тот образ, который ты привел только что?

Да. И вообще одно из определений, зачем Бог сотворил мир: чтобы с ним играть или им наслаждаться. Хуй создает, а пизда принимает. Обрезание хуя – это очищение создания. А вот тут уже вопрос в природе зла. Зло понимается как нечто внешнее по отношению к святости. Паразитическая сущность этой святостью питается, в следующем приближении это что-то невероятно крутое. Это те высшие виды святости, которые вообще не могут воплотиться в качестве добра.

Высшие виды святости, которые не могут воплотиться в виде добра? Я правильно услышал?

Правильно. Первая фраза Книги Бытия. Вторая, точнее...

«Тоху ва-боху».

Да! «Тоху ва-боху». Земля была безвидна и пуста, и тьма над бездною. Тьма предшествует свету. Тьма – это самый высокий свет, который в принципе недоступен постижению никаким творением, в том числе и высшим. Он на всех уровнях представляется абсолютной тьмой. И тут возникает дихотомия бесконечного и света. Бесконечный темен.

Удивительно. Должен сказать, что мне тоже приходилось на личном опыте в этом убедиться. Но возвращаемся к хую.

Мы на самом деле возвращаемся не к хую, а к пизде. Хуй – это инструмент порождения, он соответствует в каббале предпоследнему элементу, предпоследней сфере, которая все рождает.

А то, что называется нижним ликом, – это не хуй?

Это пизда. Хуй – предшествующий элемент. И пизда странным образом ассоциируется со ртом, с устами. Пизда говорит. Мир, в котором мы живем, есть говорящее влагалище. Материальный мир – это говорящее влагалище, которое может говорить только благодаря хую, который одновременно язык.

Прости, а где же в этом материальном мире хуй?

Творящее слово, которое говорит Бог, – это и есть хуй этого мира. Это слово не может быть не озвучено, и озвучивает его пизда.

Ну знаешь! (Смеется.) Я тоже разные смелые предположения делал про мир, в котором мы живем, но это круто.

(Смеется.) Да. Мы в нем и живем. Поэтому твой вопрос о том, как Бог говорит и почему евреи обрезают хуй, – это один и тот же вопрос. Бог говорит посредством хуя. Для того чтобы речь его была внятна, необходимо очистить его от скорлупы. Крайняя плоть понимается как скорлупа, которая окружает святость, то есть сам хуй. И ее нужно отделить для того, чтобы был завет: завет состоит в том, что отсекается ненужное, остается только главное. Завет – это тоже деструктивный акт. Завет в чем-то подобен первому акту творения. Это отрезание того внешнего, что не дает хую быть полноценным хуем. И благодаря этому он может порождать поколения.

Да уж, в этом есть новизна. Мне надо свыкнуться с этими новостями. То есть еврей обрезается, чтобы убрать лишнее из того, что творит этот мир?

Да. Звучит дико, но Бог говорит, и это говорящий хуй. Потому что есть первая книга сохранившаяся, которая относится совершенно к другой эпохе: ранние мистики и прочее, Книга Творения (Сефер Йецира). Там в первой же главе появляется такая странная штука – завет языка, завет хуя.

Из-за этого ты говоришь, что язык и хуй…

Да, да, да. В одной плоскости. Что говорит Моисей, когда Бог к нему обращается из куста: «Пойди выведи евреев из Египта»? Он говорит: «Как я могу это делать, если я не обрезан устами?»

И это буквально про обрезание?

Это ровно то слово, которое относится к крайней плоти. Необрезан-ный – это арэль. «У меня необрезанные уста». И тогда Бог говорит: «Хорошо, пусть Арон будет твоими устами». Вот, собственно, суть обрезания. Точнее говоря, мифа обрезания. Речь и сперма – это практически одно и то же. Это творящая субстанция. Слово, которым сотворил... Сперма возникает в каббалистическом мифе в мозгу пер-вого божественного порождения Адама Кадмона, древнего святого старца, высшего божественного лика. Это белая капля, которая рождается в мозгу и, спускаясь... Это похоже на некоторые буддийские идеи – хинаяны всяческой. Она нисходит с небес и зачинает мир.

Знаешь, что у меня в твоей речи вызывает подозрение? Это легкость, с которой ты при описании каббалистической речи пользуешься словами «миф» и «мифологема». Ведь это греческий образ, «миф» по-гречески означает «рассказ» или «история». А мифологема – это очень поздняя структура. Ее, конечно, можно вывести из каких-то неоплатонических конструкций, но вообще-то это XX век. А ты говоришь про мифы и мифологемы у каббалистов. Есть ли у них понятия, которыми они сами пользуются для...

Нет.

То есть это только ты, или...

Это не только я. В современном научном исследовании каббалы был такой Гершом Шолем, которого ты, несомненно, знаешь. У него есть два наследника, Моше Идель и Йегуда Ли-бес. Идель пошел в одну сторону, а Либеса я люблю намного больше.

Он более мистический.

Он более мистический, безусловно. Иделю почему-то очень важно, что каббала разрушает миф. А Либесу – что каббала миф создает. Что каббала – это, собственно, бесконечное создание мифа. Поэтому он все время говорит о мифологемах и о мифе. Либес меня, в общем, попортил некоторым образом.

(Смеется.) Понятно. Но давай вернемся к хую и говорящей пизде и вообще к конструкции мира. Мне кажется, что эти первичные образы производят какие-то формы жизни. То есть они их утверждают, усиливают и так далее.

Согласен.

Как ты считаешь, какая форма жизни утверждается таким взаимоотно-шением говорящей пизды и хуя? Ты ска-з--ал, что одна из первичных дихотомий – это дихотомия хуя и пизды. Это значит, что эти взаимоотношения важны в этом мире. Какого рода взаимоотношения между хуем и пиз--дой вызываются этим прообразом, этой картинкой?

Вообще-то любая каббалистическая практика воспринимается в качестве отторжения хуя и пизды. Ежели совсем грубо, то еврей, молящийся с каббалистическими интенциями, подбахивает. И настолько подбахивает, что, в общем-то, определяет то, что происходит с миром.

Что значит «подбахивает»?

Молящийся хасид совершает фрикции. Покачивается во время молитвы. Хасидская молитва – это прежде всего соитие с божественным. При этом хасид выступает в качестве женщины.

То есть его ебет…

Его ебет, но он очень активный. Он, скорее всего, потом сверху садится. У меня есть замечательная история. Я гулял с собаками в ближайшем парке. И вдруг услышал жуткие вопли женщины.

Ночью?

Да. Страшные вопли женщины, которую насилуют. Понятное дело, я немедленно взял собаку и побежал спасать. Прибежал и увидел брацлавских хасидов.

Вот этого слова я не понял.

Брацлав – это одна из школ хасидизма, в которой медитация, крик – это чуть ли не основа. А хасид, приверженец этой школы, сидел на пеньке и чудовищно вопил – как женщина, которую насилуют. Я взял собаку и убежал. Это было очень сильно – такое пережить.

Представляю. А если это проецировать на жизнь людей, то какая форма взаимоотношений между мужчиной и женщиной предполагается с помощью этих больших рассказов?

Я уже на самом деле говорил, что ожидается и проецируется... А можешь мне налить?

Ой, прости. Бокал непрозрачный, я не заметил...

Проецируется самое разное, что только возможно. Но, в принципе, отношения между мужчиной и женщиной – это самое главное. Учитель мой, Шалом Розенберг... Это такой очень значимый философ, он еще жив, ему 90 с копейками. Он меня потряс, когда начал курс о различиях еврейской и христианской схоластики. Он сказал, что вообще-то различий между иудаизмом и христианством только два. Троица приемлема для евреев с точки зрения каббалы. Образ умершего и воскресшего Бога тоже вполне укладывается. Но два различия, которые кардинальны, – это отношение к юмору и к сексу. Все еврейство строится на юморе, а секс – это самое главное. В сексе нет ничего греховного, он и есть способ единения с Богом. И это различие непреодолимое, в отличие от всех идеологических различий.

Вот тут я с ним не соглашусь только по одной причине. Секс стал пошлым внутри христианства только после Августина, то есть после глубокой работы Августина со своим хуем. Помнишь, в 14-й книге «О граде Божьем» он описывает восстание Адама? Там восстание Адама показывается восстанием хуя.

Совершенно не помню, честно сказать.

Вкратце расскажу. Это очень упрощенный пересказ, но, может быть, достаточно. После того как Адам восстал против Бога, в нем появилось что-то, что восстает против него. И Августин говорит: «Когда я не хотел, он вставал. А когда я хотел, он не вставал». То есть внутри мужчины появилось восстающее начало.

Это история про Иеронима, который никак не мог завершить свой перевод, потому что у него все время стоял. Он не мог писать, когда у него стоял.

Ну да. У Августина это сложнее в том смысле, что он в хуе видит знак восстания человека против Бога. С этого и началось в христианстве то отношение к ебле, про которое...

Прости, пожалуйста. Василий Ва-сильевич Розанов пишет, что у него вообще всегда стоит, когда он пишет. А когда он пишет против большевиков, то стоит так, что он не может писать и перестает.

Ну давай, за Розанова! Кстати, у Розанова была жена, которая до того была любовницей Достоевского. Я не помню ее имени¹, но психиатрически точный диагноз, который ей в то время ставили, – истероидная психопатия. Она его доебывала до беспамятства.

Я со своей женой прожил 20 лет и недавно развелся, два года как, мне это очень хорошо знакомо.

И ты через два года все еще переживаешь?

Да, переживаю, до сих пор не пришел в себя. Она ушла в гарем к своему гуру.

Ого! Разве каббалистические учителя бывают...

Это типичный нью-эйдж на самом деле. Такой нью-эйджевский неокаббалист.

Мой близкий знакомый как-то начал читать Лайтмана, а потом через Лайтмана перешел к тому, у которого Мадонна...

К Бергу.

Да. И с тех пор как связался с Бергом, считает, что Лайтман – это хуйня полная.

Я тоже считаю, что хуйня полная. И Берг – хуйня полная.

А вот скажи, если это хуйня полная, как это может быть настолько популярно?

У Лайтмана и Берга примерно миллион приверженцев, а у Муна десять миллионов. Это все абсолютный бред, безумие какое-то.

А Лайтман и Берг – в одном и том же смысле хуйня и бред?

Они все учились у Йегуды Ашлага, который это все придумал – каббалу, которая может быть нерелигиозной.

И к тому же она доступна всем, открыта.

Открыта, всем доступна. И не требует интуиции, а требует исключительно интеллектуального знания. Это каббала, грубо говоря, для инженеров и техников. Это такая понятная каббала.

Но если это неправда, пиздеж и хуйня...

Пиздеж и неправда – это тоже один из видов правды, только очень поганый. Правда бывает разная. Так же, как у евреев нет понятия правильного мнения: все мнения правильны. Но некоторые из них принимаются за законы, а другие не принимаются. Ровно так же и с хуйнями. Нельзя сказать, что это хуйня неправильная. Вообще, что такое правильная? Непонятно. Она разрушительна.

Что она разрушает?

Личность тех, кто к этому приходит.

Каким образом настолько популярная многомиллионная фигня может оказаться разрушительной?

Потому что нерелигиозная рели-гия – самая привлекательная для современного мира. Почему у Харе Кришна столько последователей? Почему у Аум Синрикё?

Ты сравниваешь это с Лайтманом и Бергом?

Да. Это одно и то же. Это религия нью-эйджа.

Но между Лайтманом и Бергом ты же видишь какую-то разницу?

Почти никакой: и те и другие ученики одного и того же наставника.

И наставник ошибся?

Я не знаю. Ашлаг в начале ХХ века был замечательным раввином из Польши, таким польским королевским цадиком. Потом переехал в Из-раиль и отсюда создал свою школу. Социалист, почти коммунист. Он был членом Коммунистической партии Поль-ши в 1910-е годы. Он создал здесь каббалу, которая может быть без Бога, как некоторую естественную науку, учение, структурирующее мир и позволяющее существовать в качестве духовной репродукции. Это очень типично для нью-эйджа.

Но в 1910-е годы еще никакого нью-эйджа не было.

Да, и никакого Ашлага не было. Он был совершенно маргинален, никому не знаком вообще. При этом это увлекло некоторое количество по-настоя--щему великих людей, таких замечательных мыслителей, которые уже после Второй мировой войны создали школу механистической каббалы, похожей на математическое мышление. Вся его каббала представляет собой науку, очень изысканно и хорошо продуманную, но, опять же, строящуюся на социалистических идеях.

Некоторые из последователей рава Берга мне объясняли, что то, что Берг им открыл, – это как бы инструкция и ключ к пользованию миром. То есть есть разные мнения.

Это как хорошо придуманный язык программирования. Очень хороший способ существовать в обезбоженном мире, создавая Бога самостоятельно. Эта возможность конструирования удивительна. Она оказалась очень уместна в современном безумном мире.

У меня был очень странный опыт с последователями рава Берга. Они пригласили меня на что-то похожее на богослужение в одном кафе. Там было человек двенадцать мужчин. Я был единственный нееврей. А после этого у нас там был обед с тем, кто читал эти тексты. Я сказал соседу, что ничего не понимаю. А он говорит: «Это неважно. Главное, слушай».

Это вообще такая хасидская штука. Ребе, по сути, никто не понимает. В этом ничего страшного нет. Когда ребе говорит, само его говорение является некоторым действом. А потом еще есть специальный человек, хойзер, который это запоминает и записывает. Остальные прежде всего слушают его как некоторую медитативную практику.

Допустим. Но для меня самые сложные вещи происходили после обеда. Этот главный то ли раввин, то ли кто говорит: «Мы скоро поедем к директору музея Холокоста». Но до того он мне говорил: «Ну ты же понимаешь, что Холокост – это как напоминание евреям»...

Это идея Берга и Лайтмана: что Холокост – наказание за то, что евреи не учили каббалу. Это полный пиздец, на мой взгляд.

На мой – тоже. Я говорю: «А вы ему тоже расскажете, что это наказание евреям?» Он говорит: «Нет, потому что он еще не готов». Я подумал: странная, блядь, конструкция. Мы-то знаем, что оно так, но не можем всем это говорить, потому что они не готовы.

Это нью-эйдж в чистом виде.

Но на этом история не заканчивается. Я поехал домой и часа через три вдруг чувствую, что через меня идет огромная... Ну вот буквально какая-то сила катится. Я ею не управляю, я ее не вызывал, но что-то такое мечется через меня. Я звоню человеку, который пригласил меня в этом участвовать. Он говорит: «Да, это нормально. Мы же читали священные тексты на священном языке! Тут священные силы задействованы!» А я не знаю, что с этим делать. Слава богу, через несколько часов успокоилось. Но передо мной это все поставило много вопросительных знаков. Я не понял, о чем вообще...

Я вообще очень не люблю это, очень сильно.

Поверь мне, я это не из любви рассказываю, я рассказываю из своего внутреннего охуевания.

Когда еще был Советский Союз, я раз в две недели устраивал урок для лидеров тогдашнего московско-го религиозного подполья. Там бывала Мария Дэви Христос, в частности... Это было прекрасное развлечение, замечательные люди, все по-настоящему интересные и глубокие, только абсолютно безумные. И я очень гордился, что у меня по воскресеньям уроки шизофрении.

(Смеется.) Эта история имеет какое-то завершение?

Я переехал в Израиль, на этом закончилось. Потом перестройка.

Я должен рассказать еще один случай. У меня был разговор с биологом Тыну Сойдла. Это такой трансперсоналист, эстонец, который переехал в Питер. По профессии он просто ученый, у него лаборатория, там все как бы нормально. Он рассказал, что в начале 80-х один известный питерский каббалист...

А кто?

Это я потом скажу. Не спеши.

В Питере было два известных каббалиста.

Этот каббалист ему сказал: «Вот тебе ключ по вызыванию духов, можешь вызвать кого-то». Он взял этот ключ и вызвал какого-то духа. А тот пришел к нему и вызвал другого. И Тыну Сойдла говорит: «Блядь, это было настолько охуительно! Я понял, что больше никогда в жизни никаких духов не буду вызывать. На этом мое духовызывание кончилось». Тот, кто дал ему ключ, ничего ему не объяснил – просто дал.

А кто это был? Расскажи.

Ты же сказал, что знаешь в Питере двух.

Дворкин!

Нет. Это был Анри Волохонский.

Ужасно его люблю. Мы с ним дружили в Израиле. Он ведь просто сте-бался, Волохонский. Это же совершенно понятно!

Но дух-то пришел!

Ну кто же их не вызывал, соб-ственно?

У меня никогда не было искушения их вызывать.

Со мной случалось.

И приходил кто-то?

Приходил.

И что говорил?

Ничего хорошего. (Смеется.)

То есть не надо их вызывать?

Нет, если ты совсем крутой, то надо. А я-то, пардон...

А на хуя тогда вызывал?

Был юным мудаком.

Но чего хотел?

Ничего я не хотел. Я в книжке прочел, как это делать. И мы вместе с моим соучеником вызвали дух нашего очень близкого друга, который покончил с собой на почве всяких религиозных охуений. И это было чудовищно.

A чем заключалась жуткость и ужас?

В том, что было бесконечно страшно и бесконечно гнусно. Это одно из самых страшных переживаний в моей жизни. Это был какой-то полный пиздец, после этого мы книжек по магии больше не читали.

А среди более развитых каббалистов этим занимаются?

Понимаешь ли, мы были юными мудаками, начитавшимися книжки, которую, в общем, не очень стоит читать. Во всяком случае, таким мудакам, как мы. Вот сейчас я читаю с приятелями визионерские магические дневники еврейских магов с начала XVI до XIX века. Это потрясающее чтение, вставляет по-настоящему. Но не дай бог самому этим заняться. Для этого нужно обладать еще более высоким, даже не знаю, не духовным развитием, а просто быть более крутой личностью. Все эти мистические практики, они не про то. Чтобы с ними справиться, нужно самому быть очень крутым, самому соответствовать.

Чем же создается или увеличивается эта крутизна?

Совершенно непонятно, но это величие личности. Я некоторое время учился у каббалиста Меира Шехтера, который, притом что хасид, один из главных иерусалимских каббалистов. Я там некоторое время был в качестве, так сказать, подопытного. У меня была дикая депрессия. Я хотел, чтобы он помог мне с ней справиться, а потом я стал ходить на его уроки, читал некоторые книжки, которые он цитировал, и прочее. И потом пришел и спросил: «Как же мне хоть немножко освоить то, что освоили вы?» Он мне ответил: «Мудак, мудила полная. Понимаешь, чем за это придется заплатить?» Его жена умерла от рака. Из восьми его детей двое покончили с собой. Другие болели какими-то жуткими генетическими заболеваниями. Остальным тоже было не очень хорошо. Это, понимаешь, дорогого стоит. На хуй надо.

Это мне напоминает проблему, которую я какое-то время назад не мог одолеть: кровожадность Всевышнего. Такого рода способности, оказывается, очень дороги, за это надо платить страданиями и смертью других. А это значит, что тот, кто устроил этот миропорядок, предпочитает, чтобы расплата была кровью.

Знаешь, я совершенно не могу ответить на этот вопрос. Только могу рассказать историю. Когда мне было 16 лет, я понял, что не могу дальше учить Тору, не разобравшись со смертью. И пошел работать в погребальное братство, чтобы обмывать мертвецов, готовить их к погребению. И я не то чтобы понял, но приобрел опыт, что переживание смерти – это, наверное, самое главное в жизни. Для меня это было каким-то невероятным откровением. Я там проработал четыре месяца, покойников было мало, в основном старики и старухи. Но мне это безумно много дало. Это одно из самых ключевых переживаний – понимание того, что смерть очень важна, что жизни без смерти не может быть в принципе.

В этом твой ответ?

У меня нет ответа. Это мое переживание.

Ты разобрался с проблемой смерти?

Я ни в чем не разобрался. Я остался с этим жить. Как с этим вообще можно разобраться? Я понял, что жить можно только с этим. А разобраться – это вообще не для меня. Я мало в чем разбираюсь, я в основном переживаю. Есть такая замечательная история про Ари, Ицхака Лурию, который создал новую каббалу. У него был ученик Хаим Виталь. Такой каббалист из Дамаска. Ари обладал великими тайнами Торы, тайнами учения. И было у него два знания, которые нельзя было раскрывать. А именно для того, чтобы их раскрыть, он пришел в этот мир. И вот Виталь к нему приставал, чтобы тот рассказал ему. Он говорит: «Я расскажу, но тогда мой сын умрет». И рассказал. Сын умер. Через неделю Виталь продолжал к нему приставать. Ари сказал: «Хорошо, я раскрою тебе и эту тайну. Тогда я умру. Но я пришел в мир для того, чтобы эту тайну раскрыть». Раскрыл и через два дня умер. Такая главная про него легенда. Это очень дорого стоит, это вообще очень болезненная вещь. За это приходится платить очень дорого, зачастую жизнью.

Скажи, ты каббалист?

Нет, конечно. Издеваешься?

А кто ты?

Я вполне такой себе еврей, книжки читаю.

Есть люди, которые считают, что ты каббалист.

А я так не считаю.

У меня вообще подозрение вызывают такого рода обозначения. Это не очень убедительно, потому что ни один из тех, кто называет тебя каббалистом, не может объяснить, в каком смысле ты каббалист.

Я совершенно не каббалист, я книжник. Я читаю много книжек.

А зачем ты читаешь книжки? Мог бы ебаться. Или дрочить над Иорданом.

Ебаться тоже круто.

Тогда зачем книжки читаешь?

Потому что меня это вставляет почти как ебаться. Знаешь, у меня все началось с того, что у меня была жуткая подростковая депрессия, я совершенно умирал.

Во сколько лет?

В 11. Меня родители водили к психиатрам. У меня, слава богу, хорошие родители. Ничего не помогало. Я был дико депрессивен, сидел под столом и говорил, что хочу умереть. И в какой-то момент я испытал переживание какой-то бесконечной, абсолютной любви. Собственно, всю последующую жизнь я пытаюсь это пережить. Бесконечную любовь и доброту. Конечно, вместе с пиздюлями, которые я заслуживаю. Всю последующую жизнь я пытался как-то это пережить заново, иногда даже частично переживал. Я дружил со всеми папами, ездил по ашрамам и пастырям протестантским, нашел все то, что тогда было религиозным подпольем в Советском Союзе. А потом попал в синагогу и понял, что это мое. И там остался. Вот, собственно, и все.

Но при чем тут книжки?

Книжки мне помогают понять, что я пережил. И не просто понять. Вот у Борхеса, знаешь, есть один из самых главных для меня текстов, «При-ближение к Альмутасиму». Про то, как человек в трущобах Калькутты вдруг понимает, что откуда-то что-то пробивается, какой-то невероятный свет. И вот этот полицейский, британский сыщик, проходит через разные ступени, все более гнусные, какие-то преступные корпорации и жуткие секты, поклоняющиеся Кали, и так далее. Все больше и больше чувствует, что где-то близко что-то невероятное. А дальше после всех этих приключений он входит в какую-то дверь – и на этом все кончается. Так вот, я, собственно, и пытаюсь войти в эту дверь.

Ты знаешь, где эта дверь?

Нет, представления не имею.

А почему через книжки идешь? Мог бы через деревья. Или через моря.

Я учился у всяких замечательных людей, мне дико повезло. Но никто из них не был моим Альмутасимом, никто. Поэтому я продолжаю иногда ходить к охуительным людям, которых я безумно люблю и почитаю. Но я понимаю, что, кроме как через книжки, у меня все равно ничего не получится. Через книжки тоже ни хера не получается, честно сказать, но, во всяком случае, я пытаюсь. Ну пытаюсь – не получается, блядь. Можно же еще попытаться.

Я надеюсь, что ты продолжишь это делать.

Куда же я денусь? Я не могу не продолжить, я этим живу. В этом моя жизнь и есть. Я просто по-другому жить не умею.