Мой гнев – от безнадежности

Выставка современного искусства может стать значимым событием для знакомства с иным, непривычным, а в отдельных случаях и неудобным. Именно такой опыт в 2017 году предложила публике выставка польского художника Артура Жмиевского (р. 1966) «Слепые зоны» в Музее истории медицины им. Паула Страдыня, в день открытия которой и состоялся этот разговор. Важным явлением эта выставка стала и потому, что на современной латышской художественной сцене наблюдается дефицит социально и политически ориентированного искусства. Жмиевский не скрывает характерную для своего творчества левизну и убежден, что в наши дни искусство должно быть социально значимым и стремиться изменить устоявшиеся ценности, «инфицировать тело общества подобно вирусу»¹. Его художественные устремления направлены на борьбу со слепыми зонами в поле зрения весьма самоуверенного в ином отношении сообщества наблюдателей. Ради расширения поля зрения и эмпатии художник обращает наше внимание на те части общества, которые в большей степени подвержены риску социального отчуждения (например, инвалиды, малообеспеченные, заключенные). В своих фильмах он скрупулезно и методично исследует моменты исключения и критически рассматривает условия включения, предлагая пространство, где в различных формах могут проявляться нежелательные в глазах общества субъекты, а именно люди с ограничениями. Гротескная нагота тел, нередко используемая художником в этих целях, сопротивляется социальной и эстетической маргинализации, которой эти люди подвергаются из-за порожденных обществом барьеров и предрассудков. В своих работах Жмиевский указывает, что принять инакое в других людях очень трудно – нередко потому, что мы недостаточно стараемся или не хотим это делать.

Марис Витолс

Почему вы такой серьезный?

Серьезный?

Да, мне так кажется. Не потому, как вы сегодня выглядите, а потому, что я посмотрел и почитал ваши работы. Я вижу только два варианта: или вы гиперсерьезный, или гиперсердитый.

Ну я сержусь, когда думаю о политической ситуации в Польше и Вос--точ-ной Европе. Это гнев от безнадежности. Я мало как могу повлиять на ситуацию.

А что вас сердит?

Насилие, используемое как политический инструмент.

Вроде в Польше никого не пытают.

Да, но я говорю не о физическом насилии.

А о каком?

Политики не слушают, не обсуждают, не дебатируют. Они просто заставляют людей жить в реальности, сконструированной политиками.

А что это за реальность?

Они конструируют и деконструируют законы. Манипулируют конституцией. Манипулируют даже понятием прав человека. Они могут его исказить, могут вообще не замечать. Или – при позитивном сценарии – заметить и уничтожить. Я говорю о проблемах с основными правами мужчин и женщин в Польше.

А какие именно ваши права нарушаются?

Например, репродуктивные.

Каким образом?

Современная медицина основана на науке. Но вскоре ее, вероятно, заменит церковное или католическое знание и сам бог будет нам что-то сообщать в посланиях. Рациональность можно полностью отменить, заменив ее так называемыми медицинскими процедурами, одобренными церковью. Потом есть проблема насилия. На-пример, семейное насилие. У нас был закон о семейном насилии на самом низовом уровне. Нынешнее правительство не хочет его оставлять. Кроме того, они нарушают конституцию. Конституция в опасности. А мои основные права прописаны в конституции.

Но вы сказали, что нарушаются ваши репродуктивные права. Как именно?

Потенциально.

В смысле, если вы захотите стать женщиной?

Даже если останусь мужчиной. На-пример, в случае бесплодия мне потребуются медицинские процедуры, ко-торые сейчас запрещены. Или не оплачиваются государством.

Но это же совсем другое.

Не совсем.

Но почему?

Потому что отказ от финансирования вызван политическими причинами. Скажем, если вы издаете журнал, а я как политик не согласен с его содержанием и он издается на государ-ственные деньги, я могу обрезать финансирование. Вроде запрета на жур--нал нет, но издавать вы его больше не сможете.

А что тут не так? Кто-то же должен решать, что надо поддерживать из бюджета, а что нет.

Из бюджета оплачиваются самые разные проекты.

В этом нет ничего плохого.

Плохого нет.

Так в какой же момент начинаются проблемы?

Власти могут решать, что финансировать, а что нет.

Но ведь есть какие-то принципы и критерии на всех уровнях, чтобы выбрать, какой проект поддержать.

Да, но этот выбор основан на идеологии.

А если бы выбирал свободный рынок, вы бы с этим согласились?

Да нет никакого свободного рынка! Нет у нас такой традиции – поддерживать культурное развитие за счет коммерческого сектора.

Вы когда-нибудь ощущали, что идеология в Польше контролирует ваше искусство или мешает ему?

Нет, не контролирует. Я не получаю денег от государства.

Тогда почему вы сердитесь? Вы же можете делать что хотите.

Дело не в моих непосредственных интересах и не в деньгах. Я как член общества не могу влиять на реальность, не могу реализовывать свои права. Я не участвую в принятии политических решений, а могу только наблюдать. Я низведен до роли наблюдателя за тем, какие решения принимают политики, чиновники и так далее. Повлиять на них я не могу.

А вам бы хотелось?

Да, я хочу, чтобы политики учитывали мое мнение. Я бы хотел участвовать в коллективных усилиях по созданию общественной жизни.

Но, кроме вашего избирательного права, у вас есть искусство, причем, мягко говоря, провокативное. Оно пытается сказать что-то реальности, которую вы не можете изменить. По крайней мере, судя по тому, что видел я, вы пытаетесь повлиять на реальность.

Да, вы правы.

И чего вы хотите достичь в этой реальности? Каких именно перемен?

Это слишком общий вопрос. Я могу рассказать о конкретных проектах и фильмах.

Тогда давайте начнем со сборника короткометражных фильмов «На прогулку» (Na spacer / OutforaWalk). Вы хотите, чтобы это было не просто искусство, а некий месседж.

В данном случае это как раз просто искусство. В некоторой степени даже консервативное. Это десять короткометражек.

То есть это не политическое заявление?

Нет. Там скорее рассказывается об инвалидности. О том, что мы не в силах изменить.

Я не видел этой работы, но читал о вашем спектакле «Месса» (Msza/Mass), где вы воспроизводите католическую литургию. У вас были политические цели?

Да, там уже были.

И в чем они состояли?

Я хотел слегка прикоснуться к неприкасаемому. Причем это не осквернение. Я признаю существование литургии. Принимаю человеческие потребности, которым этот ритуал отвечает. Но я не согласен с тем, как он используется. В католической мессе люди редуцированы до пассивных наблюдателей. Они слушают, говорят, когда их спрашивают, поют что попросят и должны внимать речам священника, которые обычно покушаются на их базовые права.