На 90 минут с душой

Виктор Косаковский мечтал снять человека, который впервые видит себя в зеркало, и хотел запечатлеть собственного сына, открывающего свой облик. Все зеркала в доме до поры были спрятаны, и из этого эксперимента получился фильм «Свято» (2005): в названии домашнее имя мальчика накладывается на священный трепет перед искусством самопознания и тайной зрения. Косаковский гордится своим умением наблюдать, и благодарные божества подкидывают ему ошеломительные кадры. Вы никогда не забудете ежика, которого бабка пытается уберечь от собаки и пять раз роняет («Беловы», 1993), или эротизированные танцы воспитательниц детского сада («Я любил тебя», 2000). Из окна своего дома в Петербурге он наблюдал шекспировскую драму, в которую превратился ремонт прохудившейся трубы («Тише!», 2002), муравьиную суету бестолковых людей, не способных сделать хоть что-либо умело. В «Беловых» он запечатлел спонтанное безумие и непостижимость народа, живущего в полубреду, смеющегося и плачущего одновременно, падающего под стол и тут же пускающегося в пляс. В фильме «Павел и Ляля» (1998) рассказал о трагедии режиссера Павла Когана и его жены Людмилы Станукинас, самоотверженно пытавшейся спасти мужа от прогрессирующей болезни.

Виктор Косаковский объясняет своим ученикам, молодым кинематографистам, что они должны снимать не ради денег и славы, а только если хотят делать нечто невероятное. И такими невероятными опытами стали два его последних фильма.

«Акварель» (2019) посвящена воде во всех ее формах: нет ни одного кадра, в котором не было бы воды. Трещит арктический лед, тропический ураган сметает все живое, жалкий кораблик дрожит в океане, взбаламученном штормом. Есть уникальные кадры, снятые под айсбергом: отважный оператор умудрился нырнуть под ледяной остров, рискуя жизнью. «Акварель» – технический эксперимент: 96 кадров в секунду вместо привычных 24, а для записи звука было использовано 118 дорожек. Подобные опыты ставил в Голливуде Питер Джексон, снявший «Хоббита» в формате 48 кадров в секунду, и Джеймс Кэмерон, призывавший коллег отказываться от устаревшего 24-кадрового стандарта и переходить к более совершенному варианту – 60. Но до 96 кадров в секунду до Косаковского еще никто не добирался.

В фильме «Гунда» (2020) на экране нет ни одного человека, мы видим лишь животных, жизнями которых люди распоряжаются, – одноногого цыпленка, быков, коров, а главными героями становятся норвежская свиноматка по имени Гунда и ее поросята. Драма о свинье, горюющей по убитым детям, становится приговором человечеству, возомнившему, что ему позволено держать в рабстве и пожирать других обитателей планеты. Вряд ли среди ровесников режиссера, запечатленных в фильме «Среда 19.07.1961» (1997), найдутся столь же убежденные веганы. Вслед за Артуром Кёстлером, утверждавшим, что человек – это ошибка эволюции, наблюдательный Виктор Косаковский изучил антропоцентричный мир и пришел к выводу, что ему не существует оправдания.

Дмитрий Волчек

Интервью было взято в рамках Artdocfest Riga; видео этой беседы размещено на сайте Artdocfest.

Я хотел бы напомнить вам ваше же высказывание, что в мире есть более важные вещи, о которых снимать кино, чем Путин. Было бы интересно, если бы вы назвали несколько…

Которые важнее Путина?

О которых стоило бы снять кино.

Ну он же только проявление зла. Само зло же существует, значит, оно уже выше Путина. Например, почему я снимал «Гунду»? Я представил себе, что мать Навального – как эта свинка Гунда, извините за такое грубое сравнение. Я проснулся после операции и первое, что увидел, – мать Навального. И подумал, что вот мать. У нее отобрали ребенка. Хотят его убить. Мучают его, пытают. И никто не может ей помочь. Точно так же и Гунда. У нее отобрали ребенка, она ходит растерянная, смотрит на нас и как бы говорит: «Что вы делаете?»

Я решил объявить голодовку. И много людей позвонили мне и сказали: «Виктор, молодец». Ну такие люди, вы знаете, хорошие. И вдруг мне звонит человек, которого я всегда расценивал как друга всю мою жизнь. И он говорит мне: «Ты-то за Навального не переживай. За него переживают его покровители из Америки». Я просто никак не мог понять: хороший человек, я его люблю и долгое время дружу с ним, а тут такое говорит! То есть видите, вопрос не в Путине.

Я, например (это не связано с голодовкой), много раз пытался худеть. Похудею я, килограмм 15–20 сброшу, но проходит месяц-два, и мое тело возвращается в свою комфортную зону: вот оно привыкло быть таким. Я еще раз, оно – опять. То же самое и Россия. Приходит человек – Горбачев, например – и говорит: «Давайте сейчас говорить правду!» Ну немножко так похудели и потом обратно в комфортную форму возвращаемся – в диктатуру, в авторитарный режим, когда глава – святой, вне закона, может делать что захочет. Когда нет ни судов, ни парламента, ничего.

У Платона – помните, в «Государстве»? – вначале описано несколько гра- даций, как государство может развиваться. Одна из самых примитивных форм государства – это когда твой друг всегда прав, а твой враг всегда неправ. По-моему, мы живем в этой формуле и не можем из нее вырваться. Поэтому я думаю, что если бы меня избрали президентом России – вот взяли бы и сделали такую ошибку, – то что бы произошло? Первые пять лет: жители всей страны стали бы вегетарианцами. И стали бы потихоньку снимать документальное кино. Вторые пять лет: все стали бы веганами, запретили бы вольерную охоту и стали бы снимать только арт- и документальное кино. Потому что так устроена система. Кто бы ни пришел туда… А уж тем более когда приходит чекист. Как это может быть, что каждая вторая семья наверняка пострадала от чекистов, а мы при этом могли избрать чекиста? Могли же? Могли. Значит, не в нем вина. Значит, есть какая-то общая система, по которой мы…

Виктор, извините, я вас прерву. Когда вы говорите, что ваш друг вроде хороший человек, но тут, когда он звонит, в вас зарождается сомнение, такой ли он хороший, – это значит, что вы даже своего друга не знаете, а теперь хотите мир изменить. Вы не знаете ближнего, а хотите уже менять…

Ничего подобного. Во-первых, я хочу вас разочаровать. Я с вами соревноваться не могу. Вы умный человек, вы философ.

Ну кустарный философ.

Стоп. Внимание. Вы – философ. Я вижу, как вы выглядите, как вы смотрите… А я не философ. Философ не может быть режиссером. Режиссеру нельзя быть умным. Вот обратите внимание: большие режиссеры в конце жизни все портят свою биографию. И знаете почему? Потому что начинают использовать ум. До этого они использовали талант, инстинкт, все что угодно. А тут начинают использовать ум. И превращается это все или в какое-то морализирующее бла-бла-бла, или вообще стыдно смотреть.

Чем же это отличается от вашего последнего фильма? Я намекаю на «Гунду», которая точно такое же морализи…

Разве я произнес хотя бы одно слово?!

Нет.

Вот именно! В «Гунде» нет ни одного слова именно поэтому. Я боялся, что стоит мне открыть рот, как я превращусь в банального идиота.