Лицензия быть убитым

Мне было двенадцать лет, когда мы с друзьями узнали, что у одного иностранного дипломата в Риге есть все фильмы про Джеймса Бонда. Мы уже раз десять видели не слишком удачный «Вид на убийство» (1985) со староватым Роджером Муром и один из бесчисленных документальных фильмов о знаменитом агенте, но даже этих крох хватило, чтобы заронить в детские души фантазию и жажду узнать побольше про 007. Мы тайком договорились с уборщицей, что при каждой уборке квартиры она будет выносить нам две кассеты. За несколько часов мы их переписывали и возвращали на место. За пару месяцев накопилась полная коллекция, на тот момент 16 фильмов.

Недавно к пятидесятой годовщине экранного Бонда вышла на экраны 23-я часть бондианы «Скайфолл», на сей раз о борьбе Бонда с чокнутым бывшим коллегой Сильвой, замыслившим выложить в Интернет имена тайных агентов НАТО. Режиссер Сэм Мендес согласился снять этот фильм в нехарактерном для себя жанре в обмен на право свободно распоряжаться героями.

Так Бонд и его противник стали клиентами кинематографического психоанализа, а проблемы их подсознания решаются в Скайфолле – поместье посреди пустоши на самом севере Шотландии. Чтобы развеять любые зрительские сомнения, рядом со Скайфоллом похоронены родители агента 007, а взлетевшее на воздух поместье явно призвано символизировать отказ Бонда от прошлого ради нового пути.

Как и в двух предыдущих фильмах, новый Бонд (Дэниел Крэйг) борется уже не со вселенским злом, а с мелкими мерзавцами, которые финансируют небольшую террористическую организацию в африканской глубинке или намереваются приватизировать водные запасы Боливии для продажи втридорога тем же боливийцам. Сам шпион низведен до реликта холодной войны, ранимого человека или попросту «тупого орудия» (по оценке главы британской контрразведки MI6 в исполнении Джуди Денч в фильме «Казино Рояль», 2006). Ничто уже не напоминает об экстраординарном снобе, эрудите, ценителе искусств, знатоке этикета и оголтелом сексисте, причем особо опасном – интимная близость с Бондом обернулась летальным исходом для трех четвертей его экранных подруг. От фантасмагорического образа, покорившего в 1962 году британского пролетария в «Докторе Ноу», почти ничего не осталось. Но в отличие от фильмов про Гарри Поттера (единственный киногерой, по доходности превзошедший агента 007), бондиана, похоже, может продолжаться бесконечно.

И тут возникает вопрос: почему авторы фильма отказались от старого Бонда, которого они холили и лелеяли десятилетиями? Для меня, например, феномен Бонда всегда означал самобытный, но неизменный схематизм. Теперь, когда бондиана слилась с голливудским action film, на ее самобытность указывают только три цифры 007, позаимствованные литературным отцом Бонда Яном Флемингом у автобусного маршрута Кентербери–Лондон.

Взаимную игру и повторяемость предыдущих фильмов бондианы называют схемой Бонда. Ее изучением занимается целая плеяда семиотиков и теоретиков (именуемых «бондологами»). Открывает схему Бонда устойчивый образ самого агента. Бонд впервые появился на экране (фильм «Казино Рояль», снятый телеканалом CBS в 1954 году, правда, не входит в канон и не имеет номера, и официальная бондиана начинается с фильма «Доктор Ноу» и учреждения кинокомпании EON) уже в образе видного, интеллигентного и, самое главное, очень опасного мужчины. «Боль и убийство – часть моей работы», – говорит Бонд своему врагу Ле Шиффру. Опасность Бонда – одна из редких черт, сохранившихся и в «Скайфолле», где на вопрос, что он знает о боли, агент отвечает – совершенно все, что о ней можно знать. Именно опасностью, скрытой в образе 007, Ролан Барт объясняет, почему Бонд стал не только магнитом для женщин, но и иконой для геев.

В старой бондиане, в отличие от последних фильмов, Бонд никогда не был психологически уязвимым. О его детстве известно мало: родился в Германии 11 ноября 1920 года в семье шотландца Эндрю Бонда и швейцарки Моники Делакруа, родители погибли при несчастном случае в горах, когда Джеймсу было 11 лет. Именно отсутствие эмоций и хладнокровное отношение к своему прошлому позволили ему стать агентом МИ-6. Ни в одном из фильмов Бонд не допускает никакой сентиментальности. Он спокойно соблазняет невинную девушку в «Живи и дай умереть» (1973) и убивает давнего друга в «Золотом глазе» (1995), если того требует общее британское дело. Статистика подтверждает, что его отношение к ближнему подчинено работе: за все экранное время бондианы он сексуально использует более 50 женщин и в среднем убивает 16 человек за фильм. Из видимых проявлений слабости Бонда можно вспомнить разве что скрытые слезы в финале фильма «На секретной службе Ее Величества» (1969), когда единственная законная супруга умирает у него на руках, и изредка всплывающий кошмар о невинном японце, застреленном им в Рокфеллер-центре из небоскреба напротив.

Так что никакого сравнения с чередой кризисов и сантиментов последних трех фильмов. Да и сам 007 в финале 21-го фильма «Казино Рояль» (2006), пустив пулю в ногу негодяю мистеру Уайту, вместо коронного «My name is Bond, James Bond» произносит: «Name is Bond, James Bond», превращаясь тем самым из единственного и неповторимого Бонда в «какого-то» Бонда.

Флеминг, создавая в январе 1952 года героя своих романов, позаимствовал имя и фамилию у знаменитого американского орнитолога Джеймса Бонда, чья книга о карибских птицах стояла у него на полке. Образ Бонда, в свою очередь, был списан с начальника парижского отдела МИ-6 Уилфреда Дандердейла, в перерывах между секретными поручениями ценившего красивую жизнь, лимузины и изысканные вина. Классический Бонд ездит на Aston Martin, носит часы Rolex или Omega и очень разборчив в еде, предпочитая в основном черную икру под Dom Pérignon как минимум десятилетней выдержки. Правда, Бонд способен оценить и столетний шерри, причем неплохо разбирается в специфике его производства.

Естественно, что по сравнению со своим прототипом Бонд гораздо интенсивнее перемежает удовольствия и секретные миссии, его работа больше напоминает не служение британской короне, а следование какому-то философскому учению. Если попытаться отнести Бонда к определенной философской традиции, то лучше всего, пожалуй, подойдет ярлык «эпикуреец-консеквенциалист». Он четко видит причинно-следственные связи между людьми и фактами, сознает, что некоторые удовольствия могут печально кончиться, но отказываться от них не намерен. Возможно, упор на раннюю смерть родителей, который делают некоторые исследователи Бонда, позволяет им вести речь о признаках ницшеанского сверхчеловека. Однако с тем же успехом эти признаки можно списать на наличие «лицензии на убийство» – права вершить судьбы других людей. С ними Бонд поступает по ветхозаветным «понятиям»: убивает только тех, кто пытается убить его, и надувает только тех, кто надул его.

Несомненно, отношение Бонда к жизни во многом определялось исполнителем роли агента (Коннери, Лэзенби, Мур, Далтон, Броснан, Крэйг). Мне ближе Тимоти Далтон, который шагнул в образ агента 007 прямо со сцены Королевского Шекспировского театра и превратил его в реалистичного гамлетовского страдальца с проступающим в суровых чертах лица фатализмом. Шону Коннери, начинавшему бондиану, удалось создать притягательно противоречивый персонаж, в котором животное и брутальное уживается с образом утонченного интеллектуала из Парижа времен Сартра. Роджер Мур на фоне Коннери был ироничнее, любвеобильнее и вообще большим гедонистом. Возможно, поэтому он преждевременно постарел – в последних фильмах Мура стали называть «дедушкой Бондом».

Умберто Эко, между прочим, сам страстный «бондолог», очень важное место в системе бондианы отводит противопоставлениям – личностным и ценностным. Бонд против Злодея, Злодей против Женщины, Женщина против Бонда, Запад против Советского Союза, англосаксы против всех остальных, алчность против идеалов, любовь против смерти, случайность против плана и т.д. И все же противостояние Бонда и Злодея доминирует; негодяй является извращенным зеркальным отражением Бонда: во-первых, он некрасив и увечен или по меньшей мере уродлив – в противовес атлетичному и подтянутому агенту. Так, например, у доктора Ноу вместо рук металлические протезы; Эрнст Блофельд, центральный антагонист Бонда в нескольких фильмах, лысый и со шрамом, а у симпатичного в целом Франсиско Скараманги три соска. Отталкивающая внешность органично дополняется душевными качествами вроде оголтелого садизма. Бондовским злодеям свойственны и специфические сексуальные наклонности, причем они обязательно проявляют гомосексуальность, асексуальность или фетишизм в отношениях с агентом. Если отбросить парочку обаятельных убийц-геев Мистера Винта и Мистера Кидда из фильма «Бриллианты навсегда» (1971), наиболее явным гомосексуалистом является уже упоминавшийся агент Сильва из «Скайфолла», откровенно домогающийся беззащитного Бонда на затерянном китайском острове.

Высказываются предположения и о скрытой импотенции злодеев в связи с попытками лишить Бонда второго важнейшего оружия. В фильме «Голдфингер» остзейский немец Аурик Голдфингер (между прочим, уроженец Риги) пытает Бонда, медленно двигая луч лазера между его ног. Редкий случай, когда невозмутимое лицо Шона Коннери исказилось гримасой неподдельного ужаса. Тем же путем идет и Ле Шиффр из «Казино Рояль», лупящий узлом веревки по гениталиям обнаженного агента.

 Злодеи противопоставляются 007 и в национально-расовом плане. Возможно, тому виной ностальгия британцев по утраченной империи, но каждый вставший на пути Бонда однозначно «не отсюда». Полковник Тан Сун Мун – переоперированный в белого северный кореец («Умри, но не сейчас»), доктор Ноу – китаец («Доктор Ноу»), наркобарон Мистер Биг – психопатичный вудуафроямаец («Живи и дай умереть»), вдобавок в фильме его играет чернокожий африканский еврей. Но по большей части злодеи либо садисты с немецкими корнями и нацистским прошлым (наш земляк Голдфингер и иже с ним), либо отмороженные русские панслависты из дочерних организаций КГБ. Даже французский промышленник Макс Зорин в «Виде на убийство» в конце концов оказывается мутантом, плодом нацистских экспериментов, и одновременно подручным КГБ, замыслившим взорвать Кремниевую долину. Часть этих утонченных убийц, тронувшихся умом идеалистов и экзальтированных террористов относится к наднациональной «империи зла» SPECTRE – Special Executive for Counter-intelligence, Terrorism, Revenge and Extortion (Специальное управление контрразведки, терроризма, мщения и вымогательства). Но ярче всего вознесение злодеев над их этнической принадлежностью раскрывается в глобальности их злокозненных планов – уничтожить планету (или по меньшей мере ускорить ее самоуничтожение) и построить качественно новый мир.

И хотя сам Бонд не чужд некоторых излишеств, особенно по части подруг и напарниц со странными именами (только вслушайтесь – Солитер, Чуми, Мэйдэй, Пленти O’Тул, Пусси Галор или Строберри Филдс), он не извращенец, иначе он бы мало чем отличался от злодея.

 Однако решающим атрибутом злодея служит мегаломаниакальный штаб (где-то в космосе, на дне стамбульского Золотого рога или на вершинах Альп), где он сидит и ждет, когда 007 заявится его истреблять. Это позволяет вести речь о столкновении двух кардинально разных стилей – злодей-домосед в своей ненормальной статичной среде против мобильного Бонда, за один фильм умудряющегося побывать как минимум в пяти странах на трех континентах. Возможно, в «замкнутости» злодея на своей базе кроется причина определенного одиночества, поэтому Бонду неизменно попадается «болтливый злодей», щедро делящийся своими планами, воспоминаниями детства или, скажем, демонстрирующий коллекцию (награбленного) искусства и тем самым постоянно откладывающий «на потом» момент изничтожения Бонда. Неудивительно, что, когда злодей из 11-го фильма «Мунрейкер», бывший офицер вермахта граф Хуго фон дер Дракс, говорит агенту 007: «Мистер Бонд, вы игнорируете все мои попытки запланировать вам интересную смерть!», возникает подозрение, что злодей осознанно стремится пережить свой разгром. Взаимное уважение соперников проявляется в остроумных интеллигентных диалогах и в том факте, что ни тот, ни другой не убивает конкурента тут же на ровном месте. Знаменательно, что мы всегда становимся очевидцами благородной жертвенности злодея, принимающего смерть и позволяющего Бонду в очередной раз победить.

У зла все четко распланировано (за исключением легкомысленного отношения к Бонду), ибо в системе Бонда все противопоставления вписываются в очень точную игру. Британский писатель Кингсли Эймис сравнил эту форму повествования с игрой, построенной не на логике или основах реальной психологии, а на предельно формальных правилах. И точно так же как сам образ Бонда является точной машиной, драматургия действа построена как механизм, повторяющийся в каждом следующем фильме.

Сама фабула игры сродни сказкам братьев Гримм – королевство МИ-6 с королем М и рыцарем Бондом, Злодей в роли дракона и томящаяся в неволе принцесса. Эко сравнивает эту схему с заранее предсказуемой шахматной партией и разделяет на четкие драматургические этапы. M делает ход, отправляя Бонда неведомо куда крушить неведомые планы. Бонд делает ход против слабейшей пешки Злодея, обычно с летальным исходом. Злодей делает ответный ход другой пешкой. Бонд убивает и эту пешку. Две женщины, подвластные Злодею, делают ход, являясь Бонду, чтобы его соблазнить. Бонд делает ход против обеих женщин, избавляя от травм прошлого одну и уничтожая другую. Злодей делает ход, захватывая Бонда в плен (с женщиной или без). Болтливый Злодей с манией величия раскрывает свои замыслы и делает ход, пытая Бонда (с женщиной или без). Бонд делает ход, срывая план Злодея, и делает дополнительный ход, убивая его или наблюдая за его смертью, непременно очень мучительной. Бонд наслаждается победой с женщиной, которую неизбежно потеряет. Разумеется, у этой схемы множество вариантов и дополнительных деталей, поскольку меняется количество злых героев и женщин, но в целом правила остаются неизменными. Это позволяет зрителю, знающему все «фигуры» и ходы наперед, чувствовать себя очень комфортно.

«Лицензию на убийство», 16-й фильм, завершивший мою детскую коллекцию шпионских фильмов, многие поклонники и критики считают последним фильмом про настоящего Бонда. Последним фильмом, спродюсированным основателем EON Альбертом Брокколи. Последним фильмом холодной войны. Все последующие злодеи бондианы – супербогатые маньяки с частными армиями, акульими бассейнами и планами по уничтожению мира – стали пародиями на самих себя. Да и сам образ Бонда, раньше служивший наглым ответом на левизну общества, доказательством, что люди любят именно то, что они, по собственным уверениям, не любят – буржуазность, утонченный вкус, атрибуты высшего общества, – стал ошметком «конца истории». Еще несколько фильмов Пирс Броснан пытался реанимировать образ «гламурного шпиона», возникающего из ниоткуда для решения наших проблем и уходящего в никуда, а популярность тем временем набирали мрачные американские, «похожие на нас» киногерои с очень похожими именами: Джейсон Борн из трилогии про Борна и Джек Бауэр из сериала «24 часа». Новые создатели Бонда решили следовать зрительским настроениям, исключив юмор, причудливые шпионские приспособления и проекты глобального зла в пользу мрачного реализма. Прежняя система Джеймса Бонда при всей своей банальности была для киномира явлением уникальным и неповторимым, и вот теперь в сопровождении мрачных призраков Скайфолла Бонд превратился в одного из окружающих нас серых людишек, променяв «мартини-водку, взболтать, но не смешивать» на пресную хейнекеновскую мочу.