Общенародная профессия

Улица с восточной стороны похоронного бюро Чэнду, я провожаю в последний путь одного поэта. К похоронному бюро примыкает потрескавшейся стеной довольно просторная чайная, дела там идут неплохо, восемьдесят процентов посетителей – пожилые люди. Рассказывают, одна пожилая женщина так переволновалась, проиграв в маджонг, что у нее подскочило давление, и она рухнула прямо под стол – в больницу отвезти не успели, так сразу заняли очередь в похоронное бюро.

Здесь я и встретил господина Чжана Даолина 66 лет – старшего специалиста по подготовке тел при похоронном бюро в одном уезде района Чуаньдун[1. На востоке провинции Сычуань.], который в 1993 перебрался в Чэнду. Вечером 30 сентября 1995 года, когда в воздухе уже пахло осенью, я закончил это неформальное интервью, будучи на тот момент знаком с господином Чжаном уже более полугода.

Закатное солнце окрасило половину неба красным, когда я,выходя из чайной, наткнулся на процессию, загородившую переулок. Легкая музыка и грациозный танец создавали атмосферу «десятилетнего сна Янчоу»[2. Образ из стихотворения последнего великого танского поэта Ду Му (803–853) «Сожаление» (пер. на рус. А. Сергеева включен в сб. «Поэзия эпохи Тан (VII – Х вв.)» / Под ред. Л. Эйдлина. – М.: Художественная литература, 1987. С. 394).]. Как оказалось, то была совместная репетиция Сычуаньской музыкальной академии, школы музыкальной драмы и школы танца – подготовка к государственному смотру.

Господин Чжан, которому в его годы уже недоставало пары зубов, поспешил распрощаться с траурной музыкой и присоединиться к веселью молодежи, а я вежливо отказался.

Мастер Чжан, давно вы этим занимаетесь?

Почти 40 лет, пора бы уже и на покой. Работал в одном и том же похоронном бюро с самого основания. Как в 1957 году закончил профшколу прикладного искусства, так сразу и приехал. Тогда же все были против «правых», если не согласен с распределением – сразу «правоуклонист». Тогда все было очень неспешно: в штате десяти человек еще не набралось, в месяц по несколько тел всего сжигали, включая бесхозные. Несмотря на то, что центр всеми силами был за кремацию – председатель Мао, министр Чжу Вэй, председатель Лю, премьер Чжоу – все выступали с лозунгом «за кремацию, за идеологическое изменение общества» и подписывались на прошении о передаче тел государству в научных целях, но китайской традиции погребения в земле много тысяч лет, и изменения давались с трудом. Обязанностей у меня было немного – руководитель назначил ответственным за стенгазету. Так, то одно, то другое – стал развивать свои навыки и умения.

Но это не имело отношения к вашей специальности.

Политическое направление создает эпоху, политика – первая и общая специальность для всех. 1958 год – время расцвета литейных производств, народ тогда выходил с инициативами перестройки крематориев в литейные производства. Говорили, что мы в год и нескольких тел не сжигаем, а литейные производства – это вклад в «лучшее и прекрасное»[3. «Лучшее и прекрасное» – лозунг, под которым Китай стремился обогнать сталелитейную промышленность Англии и Америки.]. Начальник возражал, что печи по конструкции разные. А народу что – для них разницы между литьем и сталепрокатом нет. Обвинили в противостоянии «большому скачку»[4. Большой скачок» – программа Мао Цзэдуна в кратчайшие сроки достичь в Китае коммунистического изобилия.], сграбастали начальника, натаскали руды и кокса. Повезло, что партком уезда сам успел приехать. Только тогда сумели убедить толпу и уговорить оставить одну печь маленькую. С тех пор в бюро стало веселее: людей не кремировали, зато производили кривое литье. Мне в такой толкучке работать приходилось. С женой здесь встретился, она была членом молодежной организации. Почти забыл тогда, что моя профессия – тела подготавливать.

Когда эта профессия стала востребованнее?

За три года стихийных бедствий в нашем уезде от голода погибло несколько десятков тысяч человек, даже гробы не могли делать, в циновки заворачивали и сюда приносили. Во второй половине 1960 года мы уже не справлялись, начали работать в ночную смену. Тогда было не то что сейчас – рычаг повернул, кнопку нажал, автоматическая подача, закрывание заслонок и только пепел на выходе. Тогда кремация была тяжелым физическим трудом: завернутое тело надо загрузить, иногда электрозатвор отключался, языки пламени вырывались. Закоптишься дочерна, еще и родственники умершего за спиной рыдают, будто ты сам душегуб.

Разве вы не гример? Как вышло, что пришлось загружать тела в печь?

Это ж все от голода умершие, какая им там красота. Сначала я высунутые языки обратно в рот заталкивал, куском ваты забивал, и держалось, потом уже вообще внимания не обращал. Это, знаешь, как хворост на растопку – связал вместе, и ладно. Потом наступила весна 1961 года, когда вообще концы с концами не могли свести. Толпы народу просто так по полям бродили – искали, чего бы в рот положить. Кору ели, стебли, даже насекомых. Мол, может и на лысой горе найдется что пригодное. Некоторые люди, как шли по горе в поисках еды, так падали и не вставали уже. Мы тогда грузовик подгоняли к подножью горы и ждали, пока народ из пятерки – помещики, кулаки, реакционеры, бандюги, правые – ходил искать тела. А они тоже голодали еще как – как еды не стало, так они совсем головы повесили, исхудали, чего делать, не знают. Потом наш партийный секретарь издал указ тела собирать, связывать длинной веревкой, чтобы они сами друг друга тянули вниз – и правда, прилично сил тогда сберегли.

А вы не голодали?

Гарантированный паек у нас все-таки был, но для желудка совсем неубедительный. Нашей организации в уезде уделялось особое внимание, нельзя, чтобы с печами разлад вышел. Наступил 1962 год, люди начали друг друга есть, трупы с горы стали без конечностей попадаться – то рук нету, то ног, на спине и на ягодицах тоже иногда недоставало, руководителю пришлось быстренько решать. Народные ополченцы тогда днем спали, выходили ночью, хватали несколько людоедов и судили их. Ну, ты сам подумай, с чего бы им людей есть? Не потому, что человечина вкусная, а потому что едят пустые лепешки и глину, пухнут с голоду, ноги уже волочить не могут – потому и балуются человечиной.

Вы еще выдержали, я в 1962 году сильно болел, чуть не умер, потому особенно боялся голода. У меня отец тогда в аппарате работал, потихоньку пайки экономил и домой таскал, сам там непонятно что ел и пил. У него в штатском пальто в карманах лежали рядом две ручки и суповая ложка – как увидит, что кто-то чашку держит, сразу с улыбкой ложку доставал и шел пробовать. У него глаз был острый, никто от него спрятаться не мог, и потому дали прозвище с намеком «начальник-радиолокатор».

Да уж, твоему отцу непросто пришлось.

Не будем об этом говорить, так много лет прошло. Каково было возвращение, твоя профессия совсем пришла в упадок?

Впоследствии ритуальное бюро расширили, добавили траурный зал при поминальном доме, как войдешь с бокового входа, сразу была комната для подготовки покойного. Как закончились бедствия, так советские ревизионисты больше не могли у нас на шее сидеть, и в ритуальных услугах все вернулось на круги своя. В тот год искусство гримера было в почете, уровень культуры повысился, благосостояние тоже увеличилось, и спрос на услугу, естественно, вырос; если обычный человек был, то даже гражданскую панихиду не проводили, только обычную церемонию прощания – в этом случае нужно было покойника умыть, причесать, в рот ваты положить, румянами подкрасить – вот и вся подготовка тела.

Так просто?

Не совсем. Нужно было, чтобы ритуалы соответствовали прижизненному положению человека. Если следовать полному ритуалу подготовки, нужно тело хорошенько промыть, обработать специальными антисептическими и консервирующими благовониями, переодеть в новую одежду, уложить волосы. Кроме того, нужно слегка помассировать кожу на открытых участках, начиная со лба, потом – щеки, губы, шея и руки. И так – несколько раз, пока кожа не «оживет». Надо чтобы она была упругой, как у живого. Затем надо нанести слой масла для богатого лоска; только тогда получится настоящий и правильный уход, и ритм при этом необходимо соблюдать размеренный. Цвет лица нужно сделать правильным и однородным, брови, рот, нос – все очень важно, и глаза должны быть закрыты так, чтобы создавалось впечатление, будто покойный безмятежно спит. Вот представь себе: умирает обычный человек – тело нужно оставить дома на два-три дня, подготовить погребальный покой и все обряды. К тому времени, когда тело попадет в похоронное бюро, конечности уже закостенеют, щеки ввалятся, а если жара стоит, то еще и запах может появиться. И если теперь семья захочет проводить обряд, то подготовить тело будет довольно трудно. Поэтому, чтобы таким делом заниматься, нужно быть сильным и телом и духом. Нужно уметь проводить вскрытие, как хирург. Нужно знать, где что находится. Нужно привести лицо покойника, искаженное гримасой, в нормальное состояние. Надо уметь создать легкую улыбку на его лице.

Это профессия для смелых.

Какая там смелость, это дело тренировки; если не справляешься, то это от отсутствия опыта – дело мастера боится. Многие авторы писали о происшествиях в морге, а я здесь столько лет провел и такие истории знаю, с приведениями! В разгар «культурной революции» кто-то решил меня напугать – вынесли загримированное тело и поставили у дверей дежурки. Подождали, пока я ночью встану в туалет сходить. Возвращаюсь, а труп на меня повалился так, что у нас с ним поцелуй получился. Я тогда испугался, но хорошо, что сам же его гримировал – в призрака не поверил. Оттолкнул его, отнес обратно и запер на замок. Неприятное ощущение у меня тогда вызвал только полный рот формалина. Почистил зубы да и вернулся в строй.

У меня волосы дыбом встали, а вам хоть бы что.

У меня от рождения талант к такой работе. Во времена «культурной революции» здесь было оживленно – присылали тела, завернутые в красное знамя. Хунвэйбины, угрожая винтовками, заставляли приводить в порядок их соратников. От некоторых тел, когда их обмывали, вода красной становилась. Вылавливали тела из ванн, дыры в теле и на месте глаз лейкопластырем заклеивали, одевали в военную форму. Был один из поголовья хунвэйбинов, которого свои же и прирезали: зубы стиснутые, глаза выпученные – хоть полдня дави, на место не встанут. Мне только щипцами удалось веки в нормальный вид привести. Рот закрыт, как на щеколду, щипцами не откроешь, когда открывал, зубы ломались.

Вы прямо как слесарь.

Нет уж. Я с этой слесарной работой чуть в обморок от запахa не упал. Взял зубную щетку рот ему почистить. А оттуда – куча личинок: язык сгнил. Я бегом кинулся оттуда глотнуть свежего воздуха. В конце концов, вернулся хорошо ему зубы почистить, ведрами заливал средство от тления, такая вот подготовка. Потом пришлось туалет мыть. Потратил весь вечер, но грозная физиономия, с которой он всплыл, превратилась во всем знакомую улыбку. Хунвэйбины были растроганы моим усердием, даже красную нашивку на рукав прицепили. Повыкрикивали несколько лозунгов «в наставление рабочему классу», потом записали меня в члены партии.

Я тоже тронут. Только почти все родственники, приходящие в похоронное бюро, глубоко погружены в горестные мысли о жизни и смерти. Далеко не все могут оценить то, как ты превращаешь «гниль в одухотворенность». В прессе это тоже особо не освещается. Кажется, людям вашей профессии особенно и не хочется посвящать других в свою жизнь.

Бессмысленно. Пусть даже и приходят больше, пусть даже журналисты все силы приложат, все равно никто эту профессию не оценит. В прошлом году я открыл лавочку, переехал, сменил обстановку, разорвал отношения с соседями, с которыми с детства был знаком. Сейчас никто не знает, чем я занимался, и ты тоже мое имя направо и налево не рассказывай, иначе найду и засужу.

Все так серьезно? Можно, я ваше имя заменю на кого-нибудь из бригады?

Можно, так пойдет. Как-то раз подружка моего сына непонятно как узнала, что я занимаюсь таким бизнесом. Ни в какую не хотела приходить к нам домой. Но сын меня уважал. И она поняла, что вся семья зависит от моего дохода. Поэтому мне не перечила. Эх, все мы когда-нибудь умрем… но никто, пока жив, не хочет об этом думать и инстинктивно избегает смерти. Я это понимаю, поэтому, когда готовлю тело, тоже не думаю о смерти, а думаю о работе.

Вы, так сказать, выше превратностей человеческой судьбы, ведешь отшельническую жизнь? Я как-то в гонконгском фильме видел такой сюжет: сторож в морге так напился, что ему привиделось бесчисленное количество трупов. Кончилось тем, что он с трупами драться стал.

Не люблю фильмы про мертвых, я комедии люблю, смех прибавляет десять лет жизни. Был всего один раз, когда у меня покойник вызвал какие-то чувства. Одна девочка попала в автомобильную аварию. Когда сюда привезли, половины черепа не было. Когда я прикасался к ее маленькому тельцу, такая тоска на сердце была. Вымыли тело, я начал восстанавливать ее миленькое лицо, заклеил затылок, вернул на место скальп, обработанный медицинским раствором. По волоску перебрал ее волосы, стянул растрепанную косичку, чуть-чуть румян добавил, одел в белое платье – и такой милашкой стала, что я аж разулыбался. Накрасил ее французской тушью, чтобы глаза прямо бездонными были. Так увлекся работой, что даже не услышал, как начальник постучал. Представь себе, я с упоением создавал произведение искусства, и что в результате?

Даже представить не могу.

Все, кто был в траурном зале, обнимали этого маленького ангелочка, плакали и целовали ее. А я с краю стоял, даже и не надеялся, что кто-то меня заметит, что стакан воды мне даст. Я только стоял и молился, чтобы мое творение прожило подольше – хоть еще одну ночь, чтобы я сам мог на нее еще посмотреть, принести ей цветы или игрушки. Но ее так быстро в крематорий унесли! Я отошел всего на час! Разрушение красоты неизбежно.

Не расстраивайтесь, мастер Чжан. Умирая, красота оставляет след в сердце. Такой след невозможно стереть. В мире не наберется и нескольких человек, которые смогли бы найти красоту в смерти. Теперь вы передали мне это ощущение. Когда мы грустим об угасании красоты, она становится вечной.

Ты писатель, умеешь красиво говорить.

Я говорю правду. В истории было много того, следов чего теперь уже не найти, но ты помнишь о существовании этих вещей. Как миг «прощания всемогущего Бавана с любимой»[5. Сцена из музыкальной драмы «Князь прощается с наложницей», одной из самых известных в репертуаре пекинской оперы.]. Вы помните только песню бедного Бавана, эту трогательную сцену – возрождаешь старинную песню, каждый раз представляешь ее по-новому, наделяешь ее новым смыслом. Боишься, что однажды сказанные красивые слова исчезнут. Так же и ваши заслуги – это мало к обществу относится.

Однако, я старею, глаза и руки уже не те. Я, конечно, не очень понимаю, о чем ты говоришь, но предполагаю, что ты меня сейчас хвалил, меня еще никогда так красиво и непонятно не хвалили. Сейчас тела готовить уже сложно. Никто не хочет этим заниматься, а молодые люди, которые хотят, смотрят на это как на источник заработка. У меня уже сил нет. Чем заниматься, когда уйду на покой? Я не умею в кости и шахматы играть. Сплетничать тоже не умею. Все мои темы для разговора сводятся к покойникам. Кто такое захочет слушать?

Можете завести собаку или кошку, рыбачить, например, можешь – развлечения для независимого человека.

Я боюсь заводить с кем-то отношения, а кошки и собаки тоже ведь живые существа. Когда долго живешь с кем-нибудь, нелегко пережить, что рано или поздно они тебя покинут. Так много хороших и красивых людей умерло. И хоть я буду из кожи вон лезть, чтобы привести их в порядок, это будет лишь недолговечная иллюзия. Я больше не хочу ничего терять. Люди больше всего боятся не смерти, а постоянных потерь. Достигнув определенного возраста, оглядываешься и понимаешь, что уже больше не в силах терять.

Из моего бывшего руководства первым умер секретарь. В начале этого года, ему еще 70 лет не было. Я готовил тело. У него была страсть врожденная – коллекционировал приглашения на свадьбу, а после 50 начал коллекционировать извещения о смерти. Вся комната была ими увешана. Он говорил, что у китайцев очень бедное воображение: даже в извещениях о смерти всего пара кривых предложений. Пишут по двум стандартным формам, поэтому такие вещи никогда ни гроша не стоили.

Вот чудак.

Да уж, а самое чудное то, что он сам написал извещение о собственной смерти, распечатал потихоньку несколько сотен экземпляров и хранил вместе с завещанием. После его смерти эти извещения так и не отправили, потому что никто прочитать не смог.

В какой форме было? Я так предполагаю – в жанре древних скорбных строф в память об усопшем, да?

Возможно. Там было восемь предложений по четыре иероглифа, половину из которых я не знаю. Там еще по всему тексту были знаки препинания для обозначения пауз, видимо, сам читал не одну сотню раз. Жалко, что ему не довелось самому зачитывать.

Мастер Чжан, вам бы найти себе развлечение, успокоиться немного. Рыбалка вполне себе занятие для пожилых людей, у меня дома есть легкая удочка, стоит там без дела, заржавела уже – прихватить вам в следующий раз?

Как в детстве на рыбалке – палка вместо удочки. Сам привязываешь леску и крючок. Просидишь полдня возле какой-то речки, чтобы не меньше нескольких десятков рыбешек поймать. Сейчас уже мелкие речки пересохли. А те, что побольше, грязные совсем: с бумажной фабрики столько отходов посливали – не то что рыба с креветками, человек уже нормально жить не может.

Ну, сходите в парк порыбачить – возвращайтесь к радостям жизни.

Неудобно. Другие рыбу кормят, а ты тут рыбачить придешь – очень некрасиво. Я вот думаю, на пенсии совсем тоскливо. Вернусь в похоронное бюро, буду консультантом по подготовке тел