Пустая оболочка непонятно чего

Артемия Троицкого знают все, кто хотя бы краем застал советский перестроечный винил. На всех легальных пластинках, появлявшихся в конце восьмидесятых и имевших хоть какое-то значение, стояло это имя. Кто он такой, интересовало не слишком – просто имя, которое замечал, разглядывая пустой конверт, пока крутилась пластинка. Тексты, которые этим именем подписывались, были, впрочем, вполне информативными и, главное, совсем не содержали специфически советского интеллигентского пафоса. Таким он и остался в памяти – здравомысленной околомузыкальной фигурой. И пропал...

Как минимум из поля зрения людей, занимавшихся профессиональными делами, приватным думаньем и чтением, – людей, отключенных от телевизора, не ходивших по клубам и не особо заботившихся о том, что происходит на тусовках. Пропал до тех пор, пока позднесовковая тупость, возведенная в куб, вновь не воцарилась во всех сферах российской жизни. И тут появились новости о судах. Реакция была недоуменной: неужели тот самый Артемий Троицкий?

Было очень забавно увидеть Троицкого в костюме презерватива на декабрьском митинге 2011 года в Москве: то же здравомыслие в подборе костюма (он отвечал на туповатую шутку Путина, сравнившего белые ленточки митингующих с «контрацептивом») и тот же в каком-то смысле пустой конверт. Только за двадцать лет за ним стала видна основательность: имя на пустом конверте, как выясняется, всегда появляется на фоне осмысленной движухи, а тексты, подписанные этим именем, напрямую соотнесены с реальностью. Раньше это значило изложить несколько фактов о музыканте. Сегодня – требовать исполнения Конституции. Пустая оболочка, как оказалось, и есть содержательность. Как минимум в России, где с формой (пустой оболочкой) всегда туговато.

Ольга Серебряная

Как вы относитесь к тому, что... Нет, раньше-то и в 50 лет считалось, что уже старик махровый, а 60 – это уже совсем неприлично.

Ну да, если посмотреть со стороны, то неприлично. Но по внутренним ощущениям я совершенно прекрасно себя чувствую. Если бы не какие-то проблемы со здоровьем, и то непонятно откуда берущиеся (по-видимому, от нервов), то вообще все было бы хорошо.

Как вы считаете, не могут ли эти проблемы со здоровьем возникать от неправильных мыслей?

Мои проблемы со здоровьем, я думаю, как раз от неправильных мыслей. Это произошло, когда против меня начались судебные дела. Я попал в какие-то кафкианские шестеренки, и от этого...

С чем были связаны эти судебные разбирательства?

Я же антипутинский диссидент и всегда говорил то, что думаю, причем говорил публично – по радио, телевидению и так далее. В результате я попал в какие-то черные списки, лишился каких-то работ. И вот где-то пару лет назад, в начале 2011-го, в администрации президента было решено меня проучить и заодно на мне испытать, как работает система карательного правосудия в режиме light. На меня свалилось вначале четыре, а потом и целых семь дел – пять гражданских, два уголовных. Весь 2011 год я ходил в суд как на работу. Это было малоприятно, конечно. В принципе, я такой беспечный ездок по жизни, а тут впервые в жизни долго и довольно основательно чувствовал себя тревожно. Думаю, от этой тревоги у меня и начались проблемы со здоровьем. Обнаружились какие-то грыжи в позвоночнике, стала болеть спина, мне стали делать какие-то процедуры, китайцы меня лечили, корейцы меня лечили, но в результате меня вылечили пиявки. С тех пор я абсолютный фанатик пиявок. На меня ставили пиявок, и они высасывали из меня вредные мысли (смеется).

Вы же как раз животных любите, да?

Я люблю животных. С этим была у меня связана определенная душевная травма – эти пиявки мне страшно помогали, а там так принято, что после того, как пиявка тебя насосалась, их выкидывают. Я умолял доктора, чтобы моих пиявок не выкидывали. И она их складывала в банку, и они там просто жили, в этой банке.

На вас майка с надписью «Брат Навального» – очевидно, и вы втянулись в то движение, которое… Вот, мои московские друзья все ходят почти на каждую демонстрацию.

Правильно делают, молодцы. Я тоже хожу.

На что вы надеетесь, когда ходите на эти демонстрации?

Дело в том, что я всегда, сознательно или бессознательно, занимал по жизни абсолютно экзистенциалистскую позицию. Мне плевать, бессмысленно это или нет. Если мое сердце и моя совесть говорят что-то делать, я не слишком задумываюсь над тем, насколько это целесообразно. В данном случае я считаю, что, в общем, это даже полезно. Мне очень нравятся бескорыстно благородные люди. Я преклоняюсь, например, перед диссидентами 60–70-х годов, которые что-то делали в абсолютном вакууме и без какой-либо надежды на какой бы то ни было успех зарабатывали себе при этом не иностранные гранты и медиарепутацию, а отсидки в лагерях и психбольницах. Сейчас ситуация иная. Сейчас нас довольно много, и какая-то динамика в этом процессе есть. Наоборот, я не понимаю мало-мальски умных людей, которые ничего не делают. Для меня абсолютно очевидно, что возможны три сценария. Сценарий первый, прекрасный: мы меняем Россию и с дикими трудами, потерями и жертвами начинаем вытаскивать ее из той безнадеги, в которую она уже давно попала. Сценарий второй: на стране Россия просто ставится крест, и все, что остается от России, – это воспоминания о былой культуре, былом величии, великих
гениях, которые в этой стране жили, а отныне это будет просто какая-то европейская Саудовская Аравия. И вариант третий – эмигрировать. Больше вариантов нет. Соответственно, люди, которые не готовят активно свою эмиграцию и ничего не делают, чтобы что-то изменить, но при этом обладают хоть какими-то мозгами, эти люди мне абсолютно не понятны.

А что вы делаете в этом плане? Вы же не собираетесь уезжать?

Я не собираюсь уезжать, хотя как человек семейный с двумя маленькими детьми я был бы идиотом, если бы на эту тему не думал. Я не осуждаю людей, которые собираются уезжать, но я не считаю, что наша партия окончательно проиграна и наша страна окончательно просрана. Я не имею тенденции как-то преувеличивать свое влияние, свое значение и свою роль в этой протестной работе – просто делаю все, что могу. Я пишу, я говорю, я выступаю.

А вы не боитесь ходить по улице в этой майке?

Я в ней все время хожу, и еще у меня есть пара маек.

А что написано на тех?

На второй майке спереди написано просто «Навальный», а сзади там такое лого: «Измени Россию, начни с Москвы». И третья майка – это я сам слоган придумал, и они ее уже в Штабе включили в серию: «Я голосую за Алексея Нормального». Я хожу во всех этих майках. Когда одна загрязняется, я надеваю другую.

А вы не чувствуете в этой связи... Одно дело, когда вас в 2011 году прижимали, так сказать, сверху. А вы не чувствуете неприязни снизу? Ведь наверняка в России огромное количество людей, которые как раз за Путина или за «Единую Россию».

За «Единую Россию», я думаю, в России нет вообще никого, потому что это партия жуликов и воров. За Путина на самом деле народу очень немного. Счастье Путина не в том, что его очень любят и поддерживают. Счастье Путина в том, что люди просто патологически боятся перемен; русские люди настолько прихлопнуты XX веком, настолько испуганы, настолько деморализованы... Главное на самом деле то, о чем еще Питирим Сорокин писал в двадцатые годы, – отрицательная селекция. То есть это пиздец, конечно. В принципе, всех лучших людей, которые в нашей стране жили, генетически истребили. Начиная с аристократии и духовенства, продолжили всякими революционными пассионариями, евреями, военачальниками, потом во время вой­ны скосили просто всех смелых ребят... Поэтому, собственно, осталась нация испуганных приспособленцев. На 140 миллионов вообще никого не набирается, один Леша Навальный и несколько оголтелых ребят. Ну это же фантастика, так же нельзя! Сильно попортили, конечно, народ.

Готовясь к нашей сегодняшней встрече, я читал много интервью с вами, и там видно, что какое-то время назад – возможно, в связи с вашими действиями против глянцевых «звезд» – вы достаточно пренебрежительно высказывались о Ксении Собчак. Ваше отношение не поменялось?

Поменялось. Я всегда думал, что она девушка фантастически витальная и энергичная. Это, конечно, уметь надо – жить по 20 часов в сутки и все это время тусоваться. Сейчас вдобавок к этому я решил, что она еще и неглупа и обладает правильными авантюрными наклонностями. Я думаю, что Ксения Собчак – просто авантюристка, которая искренне хочет по возможности интереснее прожить свою жизнь и хочет это сделать каким-то не очень банальным образом. Я считаю, что ей это прекрасно удается и свою стратегию она выдерживает. Считать ее каким-то политическим союзником я никак не могу, у нас очень разные взгляды. Я думаю, отчасти это связано и с ее происхождением. Она искренне считает, что власти надо улучшать, их надо воспитывать, с ними нужно работать и так далее. Я считаю, что с нынешними русскими властями диалог в принципе невозможен, я считаю, что их нужно просто убирать – и все.

Но ведь странно получилось, что во всем этом антипутинском движении под эгидой протеста собрались достаточно несовместимые общественные силы.

Не странно. Для меня это абсолютно нормальная история, потому что я прекрасно помню наше молодежное подполье 70-х – начала 80-х
годов. Это был тоже такой melting pot, еще покруче, чем сейчас. У меня были друзья самые разные: это были Харе Кришна, это были православные диссиденты, это были нацисты, это были, естественно, какие-то западники-американисты-либералы и так далее. Это были просто все, это был какой-то fucking Ноев ковчег людей. Но мы все были против советской власти. Потому что мы все ненавидели эту тупость, бездарность, агрессивность и прочее, и прочее. Сейчас абсолютно то же самое. Националисты плюс западники плюс левые плюс антиглобалисты плюс анархисты плюс какие-то там православные диссиденты, которые в оппозиции к РПЦ, Мамонов и так далее. Абсолютно такая же ситуация. Просто эта жирная жопа опять села на наш тонкий слой и всех спрессовала.

Чья жопа?

Жирная жопа гнусной современной российской элиты плюс, конечно, ее репрессивного аппарата и всего остального. В отличие от советской власти, как-бы-идеология не имеет особого значения, но в последнее время они, по-видимому, решили эту ситуацию исправить и, соответственно, призвали на помощь всякий русский шовинизм, гомофобию, православие-самодержавие и так далее. Смесь сама по себе тошнотворная, банальная – притом что работает она очень плохо.

В целом я считаю, что современная русская властная парадигма хуже, чем советская. Я как-то подумал, что при советской власти официальной доминирующей идеологией, естественно, был марксизм, а марксизм, даже если это был ленинизм, это все-таки респектабельная мировая философия, которая имела в прошлом сильных идеологов, мощных мыслителей, каких-то могучих политиков, которая дала человечеству кучу замечательных на самом деле людей – Маркса, Грамши, Че Гевару, героев и так далее. Кроме того, вся эта идеология и вообще пафос Советского Союза был устремлен в будущее. Сами знаете: светлое будущее, построение коммунизма, освоение космоса. Естественно, при Брежневе это все принимало уже какие-то пародийные формы, но изначально это было так: мы строили общество будущего.
Я считаю, что это все же было лучше, чем сейчас. Потому что если марксизм глобален, то то, что происходит в России сейчас, эта новая идеология – это местечковый, убогий национализм, вообще непонятно что. А во-вторых, если раньше думали о будущем, то сегодня Россия – это только прошлое. Это все устремлено в прошлое, вперед к Ивану Грозному.

Но вы же не хотите сказать, что вы тоже были «мы», которые строили будущее?

Трудно сказать. Если говорить просто о моем ментальном состоянии, то я, скорее, отношусь к людям, которые живут моментом и существуют на уровне here and now. Но я всегда думал, скорее, о будущем, чем о прошлом. На прошлое мне, в общем-то, наплевать. Что было – то прошло. О будущем есть смысл заботиться, а из прошлого в идеале надо извлекать уроки. Но у меня с этим всегда было туго.

Но вы же говорили, кроме всего прочего, что вы никогда не имели в жизни цели.

Абсолютно. Сейчас тоже не имею.

Но как же вы тогда соотноситесь с этим будущим, если вы сами не имеете цели?

Я никогда не имел цели, имея в виду свою собственную персону. В детстве я не хотел стать космонавтом, в юности не хотел стать рок-звездой; я никогда не строил в своей жизни никаких планов на будущее – просто жил так, чтобы мне было интересно. Но это не означает, что я никогда не задумывался о том, что вокруг меня происходит и куда все движется, а скорее катится, и под какую такую горку. В этом смысле у меня достаточно шизофренический, я думаю, склад ума в том смысле, что я очень по-разному воспринимаю себя как отдельное существо и весь остальной мир. Например, с моими женами и девушками у меня всегда был удивительный конфликт. Я вообще никогда не вру. Я никогда не вру в том, что касается моей профессиональной, общественной жизни, моей гражданской позиции, моих отношений с друзьями, с деньгами и прочее. Я никогда никого не обманывал, и совесть моя абсолютно чиста. При этом я всегда врал своим девушкам. Изменял, обманывал,
скрывал всякие постыдные факты. И они всегда поражались: как так? Как ты можешь быть абсолютно честным в одном и абсолютно лживым в другом? Я никак не могу себе этого объяснить, кроме как тем, что это абсолютная раздвоенность личности. Поэтому если говорить о себе лично, то никаких целей, никаких амбиций у меня никогда не было, никем я себя не видел и вообще отношусь к себе абсолютно наплевательски. Но если говорить, скажем, о том, что происходит в стране, о том, что происходит в мире, то тут у меня имеются цели, амбиции, огромные желания и прочее. Я хочу изменить мир, я хочу сделать лучше свою страну, хочу обустроить наконец-то жизнь для своей семьи и своих детей.

Каким образом? Начнем с самого большого – каким образом вы можете изменить мир?

Я могу изменить мир таким образом, чтобы влиять на людей в том поле, в котором мое влияние распространяется. Я, конечно же, не спиритуальный лидер и не политический деятель. Мне это не близко, я никогда бы не смог стать таким человеком. Но я стараюсь поддерживать талантливых людей. В принципе, я считаю, что самое полезное, что я сделал – и в этом смысле я немного изменил мир и делал это очень страстно и осознанно, – это то, что я всегда поддерживал талантливых людей.

Вы можете назвать фамилии?

В первую очередь это Башлачев, но до некоторой степени и другие – Гребенщиков, Агузарова, Макаревич, тот же Мамонов, Курехин. Цой, конечно же.

Я все-таки еще хотел докончить. Каким образом – по первому вашему сценарию – что-то может измениться? Как вы себе это представляете? Каким политическим путем – не вооруженным же?

Это делается на самом деле совершенно понятным образом. По­смотрите, что произошло в Со­ветском Союзе в конце 80-х–начале 90-х годов. Была совершенно косная, заскорузлая, традиционная и как бы очень крепко сидящая политическая система, которая в огромной своей части была сметена. Все – начиная от комсомола и КГБ и кончая какими-то
экономическими условиями. В данном случае, я думаю, даже такой сильной ломки не понадобится. Все, что нужно обеспечить сегодняшней России, – это чтобы, грубо говоря, конституция страны работала. Если суды нормально заработают. Если на выборах будут честно подсчитывать результаты. Если все должности начальственные будут сменяемыми. Если будет хоть какая-то мало-мальски эффективная борьба с коррупцией. Если не будут преследовать за инакомыслие. Если не будут требовать взятки и откаты за предпринимательскую деятельность. Это все элементарные вещи. Это не означает, что в России все тут же станет хорошо. Я абсолютно не в восторге от того, что происходит в той же Западной Европе или Америке. В принципе, весь мир сейчас в жопе. Но Россия в этой жопе самое глубокое, самое вонючее место. Нам бы хотя бы чуть ближе к воздуху.

Как бы вы охарактеризовали эту всемирную жопу?

Думаю, я тут ничего нового не открою. Слава богу, имеется много умных людей, которые все это описали и проанализировали, даже отчасти предложили какие-то действия. Я в принципе разделяю взгляды антиглобалистов. Я считаю, что в первую очередь, конечно, необходимо полностью демонтировать и построить на новых принципах экономическую, финансовую систему в мире. Современная банковская система – это просто абсурд, это одна гигантская пирамида. То, как развивается современная экономика, и несправедливо, и непродуктивно. Я даже не говорю об энергетике или экологии. Задачей нынешней цивилизации является выкачивание максимального количества денег для абсолютного меньшинства. Так в принципе быть не должно, потому что это ведет к коллапсу всего человечества. С этим надо что-то делать.

Тема, по которой я много выступаю, – это копирайт, свобода Интернета и так далее. Я, скажем, считаю, что интеллектуальная собственность – это оксюморон. Не должно быть интеллектуальной собственности. Это фантастический, жуткий совершенно тормоз для развития всего человечества.

Вы знаете, что давным-давно уже не было бы никакой зависимости от нефти и газа, уже во всю бы развивались всевозможные источники альтернативной энергии – солнца, воды, ветра, бог знает чего, если бы не простейшая вещь. С начала XX века нефтяные компании целенаправленно отслеживали и скупали все изобретения в области альтернативной энергетики. Они их скупали только для того, чтобы уничтожить. Скажем, если какой-нибудь гениальный инженер изобрел какой-нибудь водородный двигатель, они покупали этот патент, пусть и за большие деньги, только для того, чтобы его навеки спрятать в каком-то сейфе Esso или British Petroleum. Вот к чему приводит интеллектуальная собственность, весь этот копирайт и так далее.

Я хотел, как ни странно, вернуться к Ксении Собчак, а именно к вашим словам о том, что она ищет авантюрные способы интереснее прожить жизнь. Лет десять или больше тому назад вы сказали, что ваша жизнь похожа на авантюрный роман. Какие основные вехи этого авантюрного романа вы бы обозначили?

В принципе, меня всегда больше всего интересовали две вещи – музыка и женщины. Соответственно, вокруг этих двух точек притяжения все мои авантюры и крутились. Были какие-то еще периферийные точки притяжения – скажем, друзья, политика, арт.

Кстати, ссылаясь на Пруста, я хотел бы вас спросить: кого вы цените выше, женщин или друзей? Пруст, конечно же, считал, что женщина намного больше дает человеку, который ввязывается в страсти, чем друзья.

Я мог бы ответить точно так же, если бы у меня не было таких друзей. Но у меня были фантастические друзья. Скажем, тот же Саша Башлачев. Я думаю, ни одна женщина не дала мне того, что дал этот человек и поэт.

И что же он дал?

Когда имеешь дело с гением, причем с таким очевидным и энергетическим, это дает что-то такое, что невозможно описать. Это просто наполняет тебя восторгом, вдохновением, это просто меняет твою жизнь, это заставляет тебя по-другому взглянуть на какие-то вещи. Пока я его не услышал, не проникся и не пропитался его творчеством, все то, что можно обозначить словом «русское», было для меня не слишком важным. Я был абсолютным космополитом, я слушал английскую музыку, читал американскую литературу, смотрел японское кино, любил французскую живопись и прочее. Из русского я ценил Гоголя, Салтыкова-Щедрина и Толстого, парочку авторов XX века типа Платонова и Стругацких, а также кинофильмы Тарковского и Гайдая. (Смеется.) Но в принципе русская культура и вообще вот это русское ядро находились вне меня. Я это воспринимал скорее умозрительно.

А что это такое – русское ядро?

Я не знаю.

Но вы же сами только что употребили такое понятие.

Мне просто очень трудно это сформулировать. Но именно благодаря Башлачеву (притом что теоретически это был человек совершенно не моего разлива) я вдруг в это дело ухнул, и ухнул с головой. Он на самом деле открыл для меня мою страну, причем открыл так, что для меня это стало важнее, чем Джим Моррисон, Джон Леннон, Кэптэйн Бифхарт и Фрэнк Заппа и еще куча всякого народу вместе взятых. Потому что он был гений, и это меня пронзало абсолютно. Я так понимаю, вы увлечены Мамоновым? Так вот, по десятибалльной шкале Башлачев – это 10, а Мамонов – это 1,5. Хотя в принципе Мамонов бьет или бил, наверное, в ту же цель, но Мамонов – человек талантливый, но заурядный, а Башлачев – это космос. Он поэт уровня Пушкина, но при этом еще и рокер. Но это надо было еще и видеть, и быть рядом с ним, потому что это не только явление искусства и литературы – это было еще и явление сродни явления Христа народу.

И все-таки: что это такое – «русское»?

Мне трудно сказать. Это такая штука, которая мною лично постигается скорее чувственно, нежели рационально. Если говорить совсем прозаически, то я просто понял, что в России есть что-то хорошее, вот и все.

В России – как в чем? Как в империи?

Нет-нет-нет. Я думаю, что было бы гораздо лучше, если бы не было вообще никакой Российской империи и если бы Россия была раз в двадцать меньше. Если бы Россия содержала в себе вот эту ядерную часть. Для меня Россия, которую я чувствую и которая мне по душе, начинается где-то к северу от Москвы. Это Ярославская область, Вологодская область, Архангельская область, то есть это Русский Север, это те места. Вот там я чувствую, что это прекрасная страна. Я вижу эти реки, я вижу эти джунгли чертовы, эту тайгу, эти заброшенные по большей части деревни и облупленные монастыри, и вот там вот...

Но, Артемий, ведь пейзаж, о котором вы говорите, не существует сам по себе. Вы его выкладываете. Понятно же, что пейзаж – это наши чувства, наше отношение, обращенное к природе, к деревенскому быту и тому подобное. Сам по себе он совершенно безразличен к нам. То есть вы сами можете вложить в это «русское» что угодно. Может быть, вам кажется, что настоящее русское ядро – это те мысленно представленные женщины, с косой, высокие, белые, полногрудые?

Нет, вовсе не обязательно. Я могу сразу сказать, что в моих женских историях национальная принадлежность не имеет вообще никакого значения, абсолютно. Я был влюблен и в латышских женщин, и в литовских, и в итальянских, и в английских, и в еврейских, и в русских, и в белорусских, и в украинских. Однако мои отношения с русским, наверное, описываются формулировкой love/hate relationship. Есть что-то, что я безумно люблю в России и в русских проявлениях.

Что именно?

Ну опять же, я не знаю, что именно. Я просто люблю и чувствую, что мне это нравится. Или я чувствую, что я ненавижу.

Но не может же быть, что вы не знаете, что вам нравится в этом «российском».

Это вовсе необязательно описывается какими-то формальными параметрами. Возьмем какую-нибудь очень банальную вещь, так называемую «русскую душу», «русскую задушевность» и все такое прочее. Бывают случаи, когда это действительно невероятно умиляет. Невероятно. Какие-то душевнейшие разговоры, обычно сопровождающиеся водкой, какие-то братания, какое-то соединение душ милейшее. А бывает – причем иногда это происходит одновременно и сплетается, как инь и ян, – что от этого уже тошнит. Тошнит и становится омерзительно, и ты видишь, что на самом деле это просто жлобство и лицемерие. Все сплетено. Поэтому я и говорю, что говорить «в русском мне нравятся русские женщины, русская задушевность или русские пельмени, а не нравится русское жлобство, русское пьянство и русская ксенофобия» очень банально. Это как с русскими пельменями. Бывают пельмени, приготовленные охуительно; их ешь и пальчики оближешь. Лучшие я в Вологде ел.

А здесь, в Москве, есть хорошие?

Не знаю. А бывают, опять же, эти пельмени как бы ручного изготовления и так далее, а на самом деле безвкусные и противные, и хочется плеваться. Вот тебе и все «русское».

Хорошо, вернемся к женщинам, ведь вы сказали, что музыка и женщины – это два кита, на которых держится Артемий Троицкий.

По поводу музыки и женщин я могу сказать только то, что они просто наполняют мою жизнь. Принцип самореализации никто не отменял.

То есть вы реализуетесь в женщинах?

Я во многом реализую себя эмоционально в своих отношениях с женщинами, да и в своих отношениях с музыкой тоже. Для чего они мне нужны, я никогда в жизни не задумывался и задумываться не хочу, потому что если чувство приходит, оно съедает тебя заживо, и ты не задаешься вопросом, зачем это нужно. У меня в жизни были одни отношения, которые имели форму брака, которые я обустроил рациональным образом, как бы отвечая на вопрос, зачем это нужно. Я просто решил, что мне нужно становиться на какие-то жизненные рельсы, заводить семью, обзаводиться семейными детьми и так далее, иначе я просто сгину. У меня были такие проблемы, и в каком-то смысле можно сказать, что это был мой кризис среднего возраста, мне было 39 лет, и тогда на самом деле я довел свой организм всякими излишествами до совершенно убитого состояния, попал в больницу, где мне сказали, что еще полгода такой жизни – и будем вас хоронить. После этого я сильно изменил не только образ жизни, но и весь антураж своей жизни; тогда я как раз стал мучиться вопросами, что, судя по всему, я вот-вот помру, а что от меня останется? Ни детей, ни вообще ничего хорошего. В результате я сделал впервые в жизни
некоторые практические выводы касательно себя. Тогда в ответ я как бы сконструировал себе семью, и закончилось это полным крахом.

Да. Но здесь очевидно, что без друзей вы бы могли обойтись, а без женщин вы даже теоретически не могли бы обойтись. Они составляют суть ваших чувств, суть того, как вы живете.

Да. Они мне просто очень нравятся, вот и все. На самом деле я сам для себя не слишком интересен и вообще не склонен к саморефлексии, никогда не интересовался какими-то раскопками своего сознания, раскопками мотивации и прочее. Почему это происходит, я не знаю. Может быть, я подсознательно сам себя боюсь, может, я не слишком умен для этого, может, это просто свойство моего менталитета. Но могу сказать совершенно точно, что анализировать внешний мир и рефлектировать по этому поводу мне в миллион раз интереснее, чем заглядывать внутрь себя и что-то там открывать.

Меня как раз удивляет, что в этом внешнем мире вы что-то понимаете, а в том, что для вас так важно, а именно в своих отношениях с женщинами, не понимаете ничего. То есть в этом смысле вы как бы живете несознательно.

Да, даже спорить не стану. Это на самом деле так. Я действую в этом мире как пустая оболочка.

Оболочка чего?

Непонятно чего, я же говорю, что я себя не понимаю.

Откуда же вы тогда знаете, что вы оболочка?

Вот оболочка, я ее вижу. Она разговаривает, двигается, совершает поступки, а что находится внутри – непонятно. Мне вообще кажется, что там вакуум.

А может быть, там как раз и находится «русское»? Как вы сказали, русское ядро?

Понятия не имею. Нет, я как раз думаю, что русские люди, особенно русские люди, которые относят себя к прослойке под названием «интеллигенция», как раз свою оболочку очень любят расковыривать и находят там много всего интересного и вдохновляющего или, наоборот, депрессивного.

Есть, конечно, другая теория, что все и находится на поверхности.

По поводу меня это справедливо. Я всегда себя считал поверхностным человеком, никогда не считал себя глубоким, и, наверное, именно поэтому на меня производили впечатление такие люди, как Башлачев, или еще какие-то близкие мне поэты и мыслители.

Если у вас все на поверхности, то где же тогда у вас находится знаменитая русская «духовность»?

Понятия не имею. Я не знаю. Не вижу особой разницы между русской духовностью и папуасской духовностью. Я считаю, что или человек озабочен вопросами духа, или он ими не озабочен. Я не озабочен. Я озабочен тем, чтобы быть честным и порядочным человеком. Точка.

Но каким-то образом вы все же попали в русло, так сказать, духовного туризма, когда встречались с Саи Бабой.

При всей моей приземленности и отдаленности от всякой эзотерики, я прожил в ашраме у Саи Бабы две недели, и надо сказать, что это произвело на меня огромное впечатление. Я не знаю, каким образом это впечатление было достигнуто, но то, что это не простой человек и, может быть, вовсе не человек, я ощутил на себе. От него действительно исходило нечто такое, что от других людей не исходит. По-видимому, это называется энергетикой или как-то еще, но это было нечто совершенно бешеное.

Расскажите, пожалуйста, про эту встречу. К тому же он выбрал для разговора именно вас.

Это была довольно замечательная компания, человек шесть-семь. Был архиепископ Нью-Йорка, был Мэтью Фрейд, внук Зигмунда Фрейда – он крупнейший английский пиарщик, жена главного венесуэльского телемагната, ну и в силу ряда причин Россию в этой интернациональной компании представлял я. Так что Саи Баба меня из толпы не выдергивал, а просто была вот такая VIP-аудиенция. Сначала он беседовал с нами всеми за круглым столом и даже раздавал подарки, в результате чего мне достался перстень с огромным бриллиантом. А потом у меня с ним была индивидуальная встреча. Я задал ему несколько вопросов, которые для меня были очень важны, и, получив ответы, последовал его
советам, хотя и не знаю, что он мне сказал бы сегодня.

А что это были за вопросы?

Некоторые из них касались моей личной жизни, но я спросил его также о судьбе России. Надо сказать, что видение России и ее будущего у него было очень мрачным. Он сказал, что это страна, которая находится во мраке, страна, над которой висит совершенно немыслимой темноты и плотности кармическое облако страха, и в первую очередь – страха наказания. Он сказал, что над этой страной надо очень много работать, что это абсолютно запущенная часть мира, если говорить о духовной стороне дела. И с этим был связан мой личный вопрос. Я спросил, что мне делать: оставаться в России или... И он сказал, что мне надо обязательно оставаться в России, потому что ты, он сказал, боец, warrior. И что твоей стране как раз ты очень нужен в таком качестве. Ну я сказал: о’кей, ладно, вориор так вориор, хотя я вообще очень миролюбивый парень. Но я думаю, что он имел в виду warrior не в смысле в табло въехать.

Против кого или против чего вы воюете?

Я бы определил мишени своей ненависти, в первую очередь, как ложь и тупость. Это именно то, что лучше всего характеризует современную российскую власть, да и в общем-то власть во всем мире.

Но ведь не только Россия, но та же Индия имеет свои проблемы с властью, да и, может быть, это тоже не самое безопасное место.

Дело в том, что Индия такая страна, где об опасности вообще забываешь. В России тебе об опасности напоминает абсолютно все; Россия – очень агрессивная страна. Индия, напротив, страна абсолютно расслабленная, абсолютно счастливая, то есть там если какие-то опасности тебя и подстерегают, то это, скорее, будут какие-то вирусы, крокодилы или падающие мосты. Там просто абсолютно иная атмосфера. Из всех стран, где я бывал, я никогда не наблюдал вот этого феномена полного отчуждения, полного отрицания материальных ценностей, притом что там полно и торговцев, и попрошаек, и жизнь вполне материальна, но в то же время видно, что люди по-настоящему живут и прекрасно себя чувствуют, будучи при этом раздетыми и не имея вообще ничего. Они последние деньги тратят на посещение кинотеатров. Я гулял по Бомбею, и все очереди, которые я видел, были только в кинотеатры; причем стоят эти несчастные индусы, в основном мужчины, босые, рваные в очереди в кино, и у всех на лицах блаженные улыбки. Нет, это удивительная страна; по своей внутренней философии страна, абсолютно противоположная евро-американской концепции, – это именно Индия.

А где вы были в Тибете?

Я, собственно, был в Лхасе и немножко проехался по Тибету. Очень, очень смешанное чувство. С одной стороны, там безумно красиво. Скажем, дворец Потала – это не восьмое чудо света, это первое чудо света. Более впечатляющего архитектурного сооружения я во всей своей жизни не видел. Потом еще в окрестностях я заехал в пару монастырей. Все, конечно, замечательно, экзотично, красиво и впечатляет. С другой стороны, Тибет – это же китайская колония, причем самого гнусного типа. Я там в гораздо большей степени, чем на Кубе, почувствовал себя снова в Советском Союзе где-то конца 70-х – начала 80-х годов. Все под колпаком, за всеми иностранцами следят… Познакомился там с молодыми художниками. Давайте, говорю, ребята, приходите ко мне в гостиницу, в единственную тамошнюю роскошную туристическую гостиницу в Лхасе. – Как? Мы не можем туда прийти, нас тут же повяжут, эта гостиница только для иностранцев. В конце концов встретился я с ними таким же образом, как когда-то, будучи юным полудиссидентом-полуфарцовщиком, встречался с западными корреспондентами. То есть я вышел из гостиницы, прошел квартал налево, там меня кто-то ждал, мы сели в такси и так далее. Такая вот конспирация. Особенно на фоне такого благолепия это было очень неприятно.

Артемий, в Лхасе есть такая горка напротив Поталы, и когда я смотрел на замок вечером, я испытывал прямо-таки любовное возбуждение к этому зданию. И вот я хотел задать такой глупый сорокинский вопрос – у него есть текст про семь эрогенных зон Москвы. Поскольку вы, кроме всего прочего, были и редактором Playboy, не могли бы вы назвать мне свои самые эротичные места?

Дело в том, что к этому вопросу можно подходить очень по-разному. С одной стороны, эти эротичные места могут быть связаны с какими-то личными интимными воспоминаниями, с другой стороны, с какими-то эстетическими оценками. Я бы сказал так: для меня, может быть, десятка не наберется. Во-первых, в Москве есть несколько абсолютно фрейдовских фаллических символов. Их можно назвать эротичными, потому что они на самом деле таковы. Это Шуховская телебашня, которая похожа на задранную вверх женскую ногу в сетчатом чулке. Памятник Гагарину, такой робокоп с упавшим яйцом...

Кто-кто? Робо...

Робокоп – ну, это такой американский персонаж типа терминатора. Вот. И это любой из сталинских готических небоскребов. Я, наверное, из них назвал бы тот, который на Котельнической набережной, поскольку на мой вкус он самый красивый и красивее всех расположен, и к тому же я там когда-то жил несколько месяцев, и эта жизнь была как раз полна эротических воспоминаний. Потом я, бесспорно, назвал бы некоторые станции метро – в первую очередь станцию метро «Маяковская», есть в ней что-то очень эротичное[1. Для сравнения – Сорокин называет МГУ и смотровую площадку на Воробьевых горах, ВДНХ, Бульварное кольцо, Ваганьковское кладбище, метро «Красные ворота», Черемушкинский рынок и Новодевичий монастырь, Капотню.].

А что там эротичного?

Мне трудно сказать, там эти мозаики какие-то такие... Там есть маленький бюстик Маяковского. Не всегда же можно так вот объяснить словами, в чем состоит причина эротичности. Вот на метро «Маяковская» тамошняя эротичность меня просто забрала один раз настолько, что я даже там один раз попробовал поздно-поздно ночью, когда пассажиров не было, поезда ходили редко, заняться сексом.

И как, преуспели?

Нет, все-таки поезд пришел раньше, чем я преуспел. Но попытка была.

Я бы сказал, что довольно эротичны фонтаны на ВДНХ, потому что там все эти золотые одетые-полуодетые голые фигурки, мужчины и женщины, и это похоже на какую-то римскую оргию. Что еще, что еще... На самом деле мне кажется странным, что все эти символы, которые я назвал, относятся к коммунистической эпохе. Наверное, просто понимание эротики у меня тоже какое-то советское.

Вот вы человек, который знает массовую культуру по роду деятельности. Как вам кажется, куда в этом смысле мир катится?

Я думаю, абсолютно очевидно, что мир меняется в сторону гораздо меньшей задумчивости, рефлексии и тому подобного. То есть основную проблему, в том числе касающуюся и культуры, и какого-то интеллектуального и духовного развития, я вижу в том, что у людей просто нет времени.

Но они же живут столько же, сколько и раньше – может быть, даже и побольше.

Они живут сколько и раньше, но бюджет времени изменился самым радикальным образом. Для меня абсолютно очевидно, что масса вещей, ведущих к интеллектуальной деградации, сейчас стала занимать гораздо больше времени, чем раньше. Я имею в виду телевизор, бессмысленное времяпрепровождение у компьютера, шопинг, спорт и тому подобное. То есть человечество сознательно все дальше в какое-то гетто загоняет то, что можно считать свободным временем, когда человек принадлежит сам себе, время принадлежит ему, а не каким-то его идиотским функциям типа работы, шопинга, разговоров с психоаналитиком – я уже не говорю про настоящих массовых убийц времени – компьютерные игры и особенно телевизор.

Но ведь и вы, наверное, убиваете время на тусовках…

Больше такого нет. Было время, когда эта тусовка имела для меня какое-то культурное значение, когда это было внове и когда это было важно. Когда это были какие-то подпольные концерты или когда были первые рейвы. В 91-м году помимо рок-концертов я был соорганизатором первых московских рейвов. Это техно-музыка. Такой был легендарный у нас Gagarin Party в павильоне «Космос» на ВДНХ – это был первый рейв в Москве, кислотно-технократическая вечеринка. Но потом я утратил к этому интерес на сто процентов. Я не хожу по тусовкам. Если меня там видят, то либо это какое-то событие, которое я сам организовал и просто пришел посмотреть, что происходит, или что-то, куда меня уговорили прий­ти мои друзья, чтобы я помог или морально поддержал. Но вообще вся эта ночная клубная жизнь и прочая, с чем меня на самом деле ассоциируют... Для меня это совершенно неинтересно, притом что Москва – это большой город, но все равно там постоянно одни и те же лица, которые уже тысячу лет надоело видеть, одни и те же даже выражения лиц, одни и те же настроения, амбиции, слова, темы разговоров. Выражение лица у нас обычно бывает либо провинциально-снобистское, либо возбужденно-кокаинное, либо
похмельно-коматозное.

В самом начале разговора вы сказали, что вы такой вот «беспечный ездок». Но вы ведь помните, чем это там кончилось?

Да. Кончилось плохо, но красиво.

И если уж говорить о том, что все кончается… Когда вы говорите, что сами себе не интересны, а являетесь лишь поверхностью, вас, наверное, не тревожит то, что эта поверхность может когда-то кончиться?

Ну, когда я говорил, что я себя совершенно не интересую, может быть, я все-таки чуть подлукавливал. До какой-то степени, может быть, и интересует – просто не сильно интересует. По поводу смерти – да, до какого-то момента я вообще смерти не боялся. Кроме того, в моей жизни были моменты, когда я находился от нее на волоске. И тонул, и клиническая смерть у меня была. Как-то очень спокойно я это воспринимал и стал относиться к этому более тревожно в последнее время, и это связано только с одним – с семьей и детьми. Мне не хочется оставлять детей без своего внимания. Я думаю, это довольно серьезный сдвиг в моем сознании. Может быть, это заставит меня чуть более серьезно относиться к самому себе, не знаю. Однако пока что этого не происходит.