Что значит быть живым?

«Прохожий, я хочу тебе что-то сказать, – гласит древнеримская надпись на надгробии, – остановись и прочти это. Это обычное надгробие для необыкновенной женщины. Родители назвали ее Клавдией. Она всем сердцем любила своего мужа. Она родила двух детей. Одного она оставила на земле, второго – под землей. Ее речь была приятной, а смех чистосердечным. Она содержала дом. Она пряла шерсть. Я все сказал. Продолжай свой путь».

Две тысячи лет спустя надгробия сообщают нам столько же или даже меньше о том, что значила жизнь тех, кто под ними лежит. А что еще можно сказать сегодня? Этот римский текст суммирует античное представление о том, что смысл жизни – сама жизнь, ее сохранение и передача. В нем признается, что природа изо всех сил старается сделать так, чтобы жизнь не кончалась. Женщина рождается с двумя миллионами яйцеклеток. Мужчина при эякуляции выделяет сорок миллионов сперматозоидов – по крайней мере, так было до начала нынешних экологических проблем. Обыкновенная оса может произвести от 800 до 3500 личинок из одного яйца. Чингисхан считал, что он должен не только завоевать бóльшую часть Азии, но и «взять в руки свои жен и дочерей врагов», став отцом максимального количества детей, так что его потомками являются примерно шестнадцать миллионов человек.

Однако для природы люди – еретики. Как правило, они уделяют выращиванию потомства только четверть жизни, возлагая тяготы воспитания на посторонних. Они не хотят, чтобы дети были копией родителей, и каждое поколение оказывается новой вариацией человечества. Иногда они забывают, что семья важнее всего на свете, что дети приносят больше всего счастья и что величайшая гордость в том, чтобы хорошо их воспитать. История знает внезапные и длительные периоды падения рождаемости. Население Месопотамии утроилось в период ее процветания, но после спада творческой активности и веры в будущее сократилось в десять раз. Население Египта, составлявшее меньше миллиона в 3000 г. до н.э., выросло до пяти миллионов во времена Христа и упало до полутора миллионов к 1000 г. н.э. После вторжения испанцев население Мексики упало в десять раз не только из-за болезней, но и из-за охватившего всех отчаяния. Китайская политика «одна семья – один ребенок» противоречит человеческим инстинктам, при этом Греция, Италия, Испания по собственной воле одновременно сократили рождаемость до уровня куда ниже китайского. В Германии 30% женщин бездетны, среди женщин с высшим образованием это число еще выше. Значительное количество людей – монахи и монахини. Список тех, кто оставил после себя исключительно духовное наследие, включает Леонардо да Винчи, Бэкона, Декарта, Ньютона, Локка, Беркли, Юма, Канта, Кейнса, Генделя, Бетховена, Чайковского, Луи Армстронга, Марию Каллас, Жоржа Брас­сенса, Джейн Остин, Уильяма Блейка, Рёскина, Оливера Уэнделла Холмса, Магритта, Сьюзен Энтони, Флоренс Найтингейл, Симону де Бовуар, Коко Шанель, Кэтрин Хепбёрн, Грету Гарбо и, разумеется, Иисуса. Они не прислушались к предостережению философа Мэн-цзы, который жалел тех, у кого нет семьи, – ведь им некому пожаловаться.

Если в пустыне идут обильные дожди, там все расцветает и появляется пища, из-за чего стремительно растет популяция саранчи. Сбиваясь в кучи, особи постоянно трутся друг о друга, сцепляются лапками и, возбуждаясь, меняют окрас с однообразно серого на желтый, оранжевый или зеленый, как будто открывая для себя моду и косметику. Сначала они собираются в стаи, а потом образуют рой, в котором может быть до 60 миллиардов особей. Они уничтожают любую растительность в радиусе нескольких тысяч километров, а потом умирают от голода. Люди тоже размножаются, уничтожая леса и истребляя обитателей океана, но не считают, что вымрут, подобно саранче, когда процветание закончится.

Своеобразие людей в том, что они (или многие из них) считают, что со смертью жизнь только начинается. Когда Моцарт говорил, что цель жизни – смерть, он имел в виду, что жизнь на земле – краткое путешествие по сравнению с вечной жизнью на том свете. Кто-то считает, что это путешествие в рай, другие – что душа по многу раз перерождается в новом теле. Древние египтяне верили, что мертвецы становятся космическими туристами, которые сопровождают Солнце в его ежедневном путешествии. Будда говорил, что цель жизни – спастись от неизбывного страдания, однако для свободы обычно нужно умереть несколько раз. Награда жизни, если верить еврейским пророкам, состоит в том, чтобы весь народ «отошел к отцам своим». Многие цивилизации верят, что предки оберегают потомков. Умирание стало высшим искусством – сложнее, чем жизнь. Испанский драматург Кальдерон писал: «Весь самый величайший грех / Для человека есть родиться». Во времена, когда жизнь была короткой, как истлевший огарок, размножение и загробная жизнь значили куда больше, чем теперь, когда брак откладывают до тридцати, а ожидаемая продолжительность жизни приближается к сотне лет.

Однако отчаяннее всего человек бунтует против того, что «смысл жизни» будто бы навсегда определен природой или Богом и существует независимо от наших желаний. Противоположное мнение состоит в том, что каждый человек должен истолковать дар жизни в соответствии со своими идеалами и чаяниями. Вопросу о смысле жизни придается новая формулировка: на место «С чем надо смириться?» приходит «Чего ты ждешь от жизни и что ты с ней сделаешь?». Какова цель не жизни вообще, а твоей жизни? Теряет смысл идея, что цель в жизни у всех одна, – теперь ты задаешь ее сам. Желание берет верх над покорностью.

Идея прогресса вдруг становится весьма полезной: человек прибегает к ней, чтобы наделить свою жизнь смыслом и таким образом избежать мучительного одиночества. Раньше человеку хотелось быть похожим на родителей – работать, вступить в брак, есть и одеваться как они. Теперь ему надо быть лучше. Жизнь уже не путешествие по медленной реке, текущей испокон веков, а, скорее, лабиринт из длинных и крутых лестниц, и будущее человека зависит от его способности карабкаться по ним не падая. Не стоит считать себя лишь связующим звеном между предками и потомками – нужно добиться успеха, о котором твои родственники не могли и мечтать. Но как выбрать? Как провести следующий месяц, год, десятилетие?

Согласно точному подсчету какого-то профессора из Южно-Калифорнийского университета, у людей существует 135 целей. С таким обилием можно смириться, обратившись к мысли американского психолога Абрахама Маслоу (1908–1970), который построил простую пирамиду потребностей. Сначала удовлетворяются физиологические потребности, находящиеся в основании пирамиды: еда, секс и сон. Выше располагается потребность в безопасности, любви, уважении, а на вершине – потребность в самореализации. То есть цель человека – развить все свои скрытые качества, которые не проявлялись из-за того, что он был слишком занят удовлетворением низших потребностей. «Потенциал человека безграничен, и если правильно им пользоваться, жизнь превратится в райскую мечту», – писал Маслоу. Он изучал биографии знаменитых людей, чтобы узнать, как они достигли совершенства. «Почему мы все не Бетховены?» – спрашивал он. Он предполагал, что все мы можем стать Бетховенами – или почти все. Теория Маслоу оказалась весьма популярной, ее оптимизм воспринимался куда лучше, чем мрачные заметки Фрейда о невротических симптомах. Более того, Маслоу был не просто профессором, жившим в башне из слоновой кости, – он родился в семье русских евреев, которые незадолго до этого иммигрировали в США. У его родителей не было высшего образования, и они хотели, чтобы все семеро детей добились большего успеха в жизни. Маслоу познал жизнь простого рабочего: у его семьи был завод по производству винных бочек в Калифорнии. Ему удалось свести неясные желания поколения, не понимавшего, что делать со своей свободой, в пять ясных потребностей, которые каждый мог обнаружить в себе. Элементы этой схемы до сих пор присутствуют почти во всех областях знания – от теории труда и бизнеса до образования и феминизма.

Маслоу – прекрасный пример того, как мысль ученого часто значительно упрощается последователями. Он жаловался близким, как мало в жизни самореализовавшихся людей: только 2% населения могут достичь этого состояния, но и они, если присмотреться, оказываются «несовершенными», «плохо адаптированными», му­чающимися от тревоги и чувства вины или «способными на невероятную бессердечность и полнейшее безразличие». Даже если они были замечательными любовниками, «хороший брак невозможен, если ты не готов терпеть выходки партнера». В детстве Маслоу пришлось противостоять антисемитизму и деспотичной матери, поэтому особых иллюзий он не питал: при всем желании улучшить мир он скептически воспринимал возможность осуществления своей мечты. Он был разочарован в студентах и переживал, что его теория не может объяснить Гитлера, нацистов или коммунистов.

К тому же Маслоу считал, что понять его способны лишь единицы. У всех его коллег – сплошь умных профессоров из Европы, сбежавших в США, – были свои теории, и никакого согласия между ними не было, ибо академическая среда поощряет критику: каждый забирал у другого то, что годилось самому. Психиатру Курту Гольдштейну (1878–1965), который незадолго до того популяризовал термин «самореализация» в США с другими коннотациями, не нравилось, что Маслоу позаимствовал его терминологию. Но на самом деле эта идея восходит еще к Аристотелю, и с тех пор многие философы переиначивали ее на свой лад. Необычность Маслоу в том, что он прямо заявлял, что понимает недостаточность эмпирической базы своих теорий, так как они основаны лишь на «подробном анализе трех-четырех десятков человек и не слишком подробном сотни-другой». Такие эксперименты были «низкокачественными и неточными, – писал он. – Я вполне готов признать это, даже с радостью признаю, поэтому меня беспокоит, что так много людей охотно поглощают еще сырые результаты моей работы». С применением теорий Маслоу на практике тоже не все так просто. Он сам утверждал, что «самореализованные» творческие люди часто бывают своенравными, непослушными и «безумными, потому что любая новая идея сначала кажется безумной». «Я рассказал об этом одной компании, но я не знаю, как начальство должно обращаться с творческими людьми, склонными доставлять неприятности. Но это и не мои проблемы». Он оставил этот вопрос начальству в надежде, что они отнесутся к управлению как к «психологическому эксперименту», потому что, по его словам, они не менее «духовны», чем «профессионально одержимые верой» поэты и интеллектуалы, просто говорят «на другом языке» и «прячут свой идеализм под маской жесткости, спокойствия и эгоизма».

Эти оговорки и неясности не помешали американцам, а потом и всем остальным ухватиться за идею самореализации как главного пути к успеху и процветанию, как будто талант – это новое эльдорадо, где каждый обретет богатство и удовлетворение. Неудачные попытки что западных, что восточных мудрецов превратить невеж и грешников в героев самореализации быстро забылись благодаря усилиям Дугласа Макгрегора из Массачусетского технологического института и Питера Друкера (он недавно прославился своим исследованием «Дженерал Моторс»), которые благословили эту всеобщую панацею. Теперь ее можно найти в любой программе тренингов персонала, которая обещает сделать из слушателей образцовых лидеров. Гуру нью-эйджа 60-х превратили психологическую теорию Маслоу в фастфуд, добавляя ее во все свои мистические рецепты, из которых она в сильно разбавленном виде перекочевала в тысячи популярных книг о том, как стать богатым, счастливым и знаменитым. Как гласила реклама одной из таких книг, достаточно лишь «понять, что ты можешь стать кем хочешь, делать что хочешь и обладать чем хочешь». Бетти Фридан (она изучала психологию в то самое время, когда «гуманистическая психология» Маслоу входила в моду) использовала этот язык в своей знаменитой «Тайне женственности»: «Проблема, у которой даже нет имени, – то, что американским женщинам не позволяют в полной мере развить свои задатки, – вредит физическому и духовному здоровью нашей страны сильнее, чем любая известная болезнь». «Позитивная психология», последовавшая за «гуманистической» и называющая Маслоу в числе своих вдохновителей, уже академическая дисциплина, которая учит людей быть счастливыми, «развивать свои сильные стороны» и «находить ниши, в которых можно лучше всего проявить свои положительные качества». Не в последнюю очередь иерархия потребностей Маслоу дала акулам рынка готовую формулу для убеждения своих подчиненных в том, что труд помогает им «самореализоваться». Главная цель жизни – стать собой и наслаждаться этим. Получается, что единственное, чем человек может в полной мере обладать, – это собственные чувства, поэтому их надо оберегать от критики, чтобы не дай бог не задеть. Но является ли защита своей идентичности высшей целью? К чему приводит культивирование самооценки?

Нет оснований считать, что сегодня живет больше Бетховенов или меньше тиранов и дураков, чем в прошлом. Никто пока не доказал, что раз столько гениев, пророков и художников жили в бедности или подвергались преследованиям, то лучший путь к вершинам – жить на хлебе и воде в тюрьме или на чердаке. Не первый раз в истории человек отправляется в это одинокое путешествие в поисках смысла в самом себе. ХХ век сделал этот путь еще труднее, убедив нас в том, что у людей нет спутников, кроме собственного эго, а союз образуют лишь одинокий сперматозоид и отчаявшаяся яйцеклетка.

Достичь самореализации не значит жить полной жизнью. Может ли человек, знающий свои ограничения, довольствоваться лишь надеждами на реализацию своего явно несовершенного потенциала при помощи скудных талантов? Самореализация, оказавшаяся официальной идео­логией многих народов, ставит своей целью освободить человека от того, что мешает ему «стать самим собой», но она не может быть целью человечества в целом. Те, кто правит миром, пытаются самыми разными способами сделать человечество счастливым, богатым, сильным или свободным, но редко когда дают ему то, что оно хочет, и рано или поздно они примутся искать новый эликсир. Счастливые люди обычно эгоисты. Богатство не делает человека автоматически добрым. Власть не просто портит – она заражает манией величия. Свобода важна, но теряет смысл, если не знаешь, что с ней делать. Типовые рецепты улучшения жизни редко дают положительный результат. Пирамида, на которую мы взбираемся, осторожно выбирая каждый уступ, чтобы поставить ногу, весьма ограниченная метафора для жизни. Когда мне было 12 лет, я залез на пирамиду Хеопса и, как все туристы, написал на камне свое имя, но после этого делать было уже нечего – только спуститься.

Я не могу знать, в чем смысл жизни, пока каждый человек не расскажет мне, что ему удалось найти или потерять. Я наблюдаю лишь крохотную частичку вселенной и не могу представить себе общую картину, пока не узнáю, что видят другие. Быть живым – значит не только то, что у тебя бьется сердце, это подразумевает и то, что ты знаешь, как бьются сердца других и о чем они думают. Самая страшная угроза всему живому – это rigor vitae, окоченение разума, которое подавляет любопытство, заменяя его серой рутиной. Это страшнее, чем rigor mortis, трупное окоченение, потому что человеку кажется, что он еще жив. Но человек, который не способен порождать новые мысли или вдохновляться тем, что думают другие, жив только номинально.

Невозможно поменять взгляд на жизнь, не поменяв взгляд на смерть, и это наконец произошло после того, как мы изучили процесс умирания под микроскопом. Смерть оказалась не такой, как мы думали. Плодотворная беседа не просто повод приятно провести время в хорошей компании, она незаметно происходит – в форме, о которой мы узнали только недавно, – в нашей плоти и крови. Наше физическое выживание зависит от диалога между клетками, из которых мы состоим. Клетка жива только потому, что устанавливает связи с окружающими ее клетками. Каждый день в нашем теле умирают миллиарды клеток, и это происходит не от старости – наоборот, они совершают нечто вроде самоубийства. Клетки рождаются со способностью к самоубийству и совершают его, если перестают получать сигналы от соседей, или продолжают жить, если удается установить связи с другими клетками, чтобы образовать нечто большее. Они постоянно преобразуются и объединяются, а их белки подстраиваются друг под друга, как танцоры в балете. Каждая клетка может разрушить саму себя за несколько часов, и решение о таком самоубийстве принимается, если у нее раз за разом не получается установить связи с окружающими клетками: смерть – расплата за молчание. Это означает, что наше тело постоянно обновляется и огромное число клеток исчезает, как листья с деревьев по весне. Наш ум тоже способен сбрасывать идеи, которые заимствует у других.

Не только клетки способны на самоубийство в одиночестве. Люди, чересчур увлеченные созерцанием собственного пупка, тоже многое упускают в жизни. Дар жизни предполагает желание установить связь с бесконечным многообразием природы и другими людьми. Восхищение их фантазией и остротой ума может перерасти в привязанность, и чем больше таких привязанностей, тем более мы живы. Если я нахожу в другом человеке интересные качества и вдохновляю его на что-то как никто другой, я делаю жизнь богаче. Любая встреча двух людей, если это не формальность, это возможность сделать нечто небанальное, придумать что-то новое. Если другие внушают мне страх и я не знаю, о чем мне с ними говорить, а им со мной, или мы не сочувствуем друг другу, то оказываемся в той же ситуации, что и клетки, которые утратили цель своего существования. И хотя страх так же неизбежен, как голод, существуют более или менее элегантные способы справиться с ним. Одна из жизненных задач – изучать страхи и пытаться их вытеснить.

Пусть институты, правительства и компании, которые стремятся искоренить любые ошибки, вызванные темпераментом, гневом, скукой, случайностью, или иные бытовые неприятности, продолжают считать, что частные разговоры значат меньше, чем заявления о миссии и обязательные правила поведения. Пусть ораторы превращают толпы людей в тучи саранчи. Однако человеческое общение пробуждает ум, смягчает страхи и создает неожиданную синергию, отчего перед миром открываются новые возможности. В болтовне недостатка нет, но болтовня еще не диалог, способный пробудить ум. Сейчас для общения возможностей больше, чем когда-либо, но больше и препятствий для него. Как бы идеально ни работали новые технологические изобретения, они не победили гнетущие человечество страхи. Поэтому опыт отдельного человека, его пробы и ошибки играют ключевую роль в понимании жизни.

В 1085 году английский король «провел обстоятельную беседу с советниками и разослал гонцов по всей Англии, в каждое графство, чтобы узнать, сколько у каждого лендлорда земли и скота». Так появилась «Книга Судного дня», перепись того, что тогда значило больше всего: собственности. Сегодня пришел черед составить другую перепись. То, как хорошо мы понимаем окружающих, а они нас, важнее, чем собственность. Надо составить гораздо более толстую книгу, где бы было записано, что люди ценят, во что верят, чего боятся и на что надеются. Дать людям избирательное право – лишь начало пути. Каждому человеку есть что сказать помимо галочки в бюллетене. 81% американцев признаются в ходе опросов, что хотели бы написать книгу и уже знают о чем. Эту мечту вполне можно воплотить. Публичные библиотеки, столько сделавшие для самообразования масс, сейчас находятся под угрозой закрытия. Не воспользоваться ли им этим моментом, чтобы стать чем-то новым: не только выдавать книги, но и создавать их? Они могли бы помочь людям составить и сохранить тексты о себе, о смысле своей жизни, о том, чем бы они хотели поделиться с окружающими. Именно в библиотеках люди могли бы узнавать о талантах и надеждах соседей, о которых они сейчас знают лишь понаслышке или не знают вообще. Библиотекари в одном из величайших городов мира уже согласились поучаствовать в таком проекте.

Эта книга является моим вкладом. Я надеюсь, что, подслушав мои разговоры, читатели захотят вмешаться и возразить, захотят написать собственные книги, в которых расскажут о своей точке зрения, о прошлом, которым дорожат, и о будущем, на которое можно надеяться в настоящем.

© Theodore Zeldin. The Hidden Pleasures of Life: A New Way of Remembering the Past and Imagining the Future. MacLehose Press, 2015.