Восхождение на Канченджангу

Канченджанга – третий по высоте горный пик мира. Выше нее только Эверест и гора Чогори, известная в Европе как К-2. Канченджанга находится в восточной части Гималаев, на границе Непала и индийского штата Сикким. Если верить тем, кто ее видел, а также тем, кто пытался на нее подняться, это не только одна из самых высоких гор в мире, но и одна из самых опасных.

Народ лепча, живущий у ее подножия, верит, что прародители человечества были сотворены из снега с вершины Канченджанги. Именно поэтому лепча называют себя Детьми Снежных Вершин. С тибетского название горы переводится как «Пять сокровищ великих снегов», по-тому что горный массив включает в себя пять вершин. Под сокровищами же понимаются соль, золото, драгоценные камни, священные манускрипты и непобедимое оружие. Они достанутся благоверным, только когда мир окажется в опасности. Из уважения к духам, обитающим на вершине Канченджанги, те, кто восходит на нее, останавливаются перед самым пиком. Непосредственно на вершине никто никогда не был. Приблизиться смогли человек двести. Погибли около четверти тех, кто попытался это сделать.

В 1963 году тибетский монах по имени Тулшук Лингпа повел на Канченджангу экспедицию из двенадцати человек. Они искали вход, расщелину в реальности, через которую можно было проникнуть в тайную страну вечного блаженства. Его накрыла лавина. В 1992 году Канченджангу попыталась покорить польская альпинистка Ванда Руткевич. Она рассчитывала стать первой женщиной – обладательницей «Короны Гималаев», покорив все 14 восьмитысячников мира. Вниз она не вернулась, тело так и не нашли. Считается, что она замерзла на подходах к пику.

Горы

Мой отец очень любил горы, и в детстве я постоянно слушал его истории о так называемой Польской школе – группе выдающихся альпинистов, которые начиная с конца 50-х произвели революцию в альпинизме, превратив его в спорт на выносливость и выживание. Отец брал меня с собой в походы в Татры – в тех же горах тренировались и легенды польского альпинизма. Мы фантазировали о походах, которые совершим в будущем. Покорим Эверест. Взойдем на гору Уитни. Проедем на велосипедах по Каракорумскому шоссе – одной из самых высокогорных асфальтированных дорог в мире (в National Geographic о ней была целая статья, из-за чего этот план казался особенно привлекательным) – стоит мне закрыть глаза, и передо мной встают все эти маршруты. Прошло уже почти двадцать лет, но я и сейчас вслепую поднялся бы на вершину Рысы, сойдя с поезда в Закопане.

На восьмитысячник я подниматься не собираюсь. Пожалуй, даже и приближаться к ним не буду. Я курю. На большой высоте у меня начинает болеть голова. Самая высокая гора, на которую я регулярно поднимаюсь, не достигает и 1200 метров. Но над диваном у меня в гостиной висит карта северо-восточного Непала. Это красивая старая карта, немецкая, 50-х годов. На ней хорошо видны четыре из четырнадцати восьмитысячников: Эверест, Лхоцзе, Чо-Ойю и Макалу. Отмечены все ледники, снежники, ледяные барьеры и морены. Долины на этой карте коричневые, вершины – голубые.

Сначала можно было считать, что восхождения углубляют наши познания в географии и расширяют горизонты возможного. В предисловии к «Аннапурне» Мориса Эрцога – пожалуй, самой популярной книге про альпинистов – Люсьен Деви пишет: «Альпинизм – это средство выражения человеческих чувств. Он находит свое оправдание в людях, которых он создает, в своих героях». Поднимаясь на вершины, продолжает он, «в борьбе с вершиной, в стремлении к необъятному человек побеждает, обретает и утверждает прежде всего самого себя».

Сегодня немногие альпинисты рискнули бы охарактеризовать свое хобби столь же высокопарно, особенно если учитывать, какой вред оно наносит окружающей среде, какой неистребимый налет колонизаторства оно на себе несет и какое пренебрежение к человеческой жизни оно внушает. И тем не менее Деви, пожалуй, ухватил нечто важное. В восхождении на высочайшие вершины мира есть некий экзистенциализм. Мне кажется, это связано с хрупким равновесием между тренированностью, готовностью рискнуть, претензиями эго и чистой случайностью, характерными для любой экспедиции. И пожалуй, еще важнее, если уж быть честным, постоянная близость смерти. В восхождении на высочайшие и самые опасные вершины мира кроется простая, но мощная в своей изначальности драма. Обычно она разворачивается так: гора грозит. Кто-то один хочет подняться. Всем остальным хочется спуститься. Принимается решение. Во всех великих книгах о горах – «В разреженном воздухе» Джона Кракауэра, «Касаясь пустоты» Джо Симпсона, «Паломничество на Нангапарбат» Германа Буля – есть такой момент. В «Аннапурне» он наступает непосредственно перед подъемом на пик. Экспедиция уже несколько месяцев пытается к нему приблизиться. Если им это удастся, они окажутся первыми, кто покорил вершину выше магического порога в восемь тысяч метров. К этому моменту от всей экспедиции остались двое: Эрцог – богатый, но не слишком опытный скалолаз, собственно и собравший партию, и Ляшеналь, проводник по Французским Альпам, человек, который куда больше умеет, но куда меньше имеет.

Эрцог поставил на это восхождение всю свою репутацию и поэтому готов все принести в жертву. Ляшеналь понимает, что восхождение на вершину чревато обморожением и утратой конечностей. Он спрашивает Эрцога: «Если я вернусь, что ты будешь делать?»

Эрцог отвечает: «Я пойду один».

Ляшеналь принимает решение: «Тогда я иду с тобой».

Вдвоем они поднялись на вершину Аннапурны. И поплатились за это. Эрцогу ампутировали обмороженные пальцы и частично стопы. Ляшеналь лишился пальцев ног. Это бессмысленно и дико. Но, как вступление в брак, война или подлинная ответственность за что-то, это всегда реальный выбор. Такое случается редко. А когда на кону оказываются жизнь и смерть, это завораживает.

1992, Ванда

В 80-е годы слава пришла к молодому поколению польских альпинистов. Именно они заняли ведущие позиции в трудном и крайне опасном деле покорения гималайских вершин – в 70-е главными в этом спорте были британцы, а в 90-е лидерство перейдет к словенцам и русским. В этом «волшебном поколении» выделялись три фигуры. Был Ежи Кукучка – низкорослый, нескладный человек, настоящий медведь, работавший в горах как паровой двигатель, неистощимый и несокрушимый. Он был вторым после Райнхольда Месснера человеком, покорившим все четырнадцать восьмитысячников, но к каждому восхождению он всегда добавлял что-то свое: шел новым маршрутом, покорял пики зимой и без кислорода, взошел на все четырнадцать в течение восьми лет. Был Войцех Куртыка, «альпинист-мыслитель», худой красавец, которого в горах влекла не столько высота, сколько желание найти самые красивые очертания и самые трудные маршруты. Его победы стали возможными благодаря сочетанию отточенной до немыслимого совершенства техники и стиля: Башни Транго, Сияющая стена горы Гашербрум IV, западный склон Чогори. И наконец, была Ванда. Технически она была слабее остальных, но выносливостью превосходила всех – неутомимая Ванда, стальная женщина.

Она первой из поляков покорила Эверест. Внизу недавно избранный папа Иоанн Павел II поздравил ее такими словами: «Должно быть, на то была воля Божья, что мы в один день вознеслись так высоко». Ванда начала свою альпинистскую карьеру с освоения самых сложных маршрутов в Татрах, где находятся высочайшие точки Польши. После этого она освоила Альпы и попробовала себя в горах Норвегии и Советского Союза. В конце концов она принялась за Гималаи.

Ее называли перфекционисткой, рассказывали, что она манипулирует людьми. Решительная, упрямая, отважная, требовательная, холодная, амбициозная, непреклонная, дотошная, замкнутая, расчетливая, напористая, говорили о ней. И с железной волей – что бы ни происходило.

Ванда ушла от первого мужа, потом от второго. Детей у нее не было. «Не хотелось отказываться от гор, поэтому я выбрала одиночество», – сказала она однажды. Ее любовник, который, как она надеялась, станет ее третьим мужем, во время подъема на Броуд-Пик сорвался вниз прямо у нее на глазах. Когда она нашла его на четыреста метров ниже, он был мертв. Вернувшись в Польшу, Ванда зашла к подруге, журналистке по имени Ева, и та спросила, сможет ли она теперь заниматься альпинизмом. «Знаешь, меня уже ничего не держит, и вот теперь-то я полностью реализую свой план».

У Ванды в жизни не было ничего, кроме гор, и это, по словам одного польского альпиниста, было ее «ошибкой». «Она ушла от мужа, бросила семью, не общалась с друзьями. Ей не к кому было возвращаться. Ни профессии, ни работы, ни сада, ни каких-то других интересов у нее не было. Ей некуда было отступать. У нее не было ничего. Она была совершенно одинока, помощи и добрых советов ждать было не от кого». И не он один полагал, что честолюбие ожесточило Ванду. Но как ей было не ожесточиться, если она пробивала себе дорогу в деле, где тон задавали мужчины, часто сомневавшиеся в ее способностях и крайне неохотно бравшие ее на восхождения?

Ванда назвала свой план «Караваном мечтаний». Ей было 49 лет. Она была в форме, но при этом знала, что времени у нее немного. Восемь из четырнадцати восьмитысячников она уже покорила. Теперь нужно было покорить остальные. Она собиралась сделать то же, что Месснер и Кукучка, но по-своему.

Ванда объявила, что взойдет на оставшиеся шесть вершин чуть больше, чем за год. «Ни одной женщине такого еще не удавалось, – писала она в пресс-релизе. – Я буду первой». Ванде оставалось покорить Дхаулагири (8167 м), Манаслу (8163 м), Макалу (8485 м), Лхоцзе (8516 м), Броуд-Пик (8051 м) и Канченджангу (8586 м).

Начать предстояло с Канченджанги.