Туризм как высшая стадия капитализма

В 1916 году, живя в Цюрихе, Ленин написал одну из наиболее известных своих работ «Империализм как высшая стадия капитализма». Рассматривая историческое развитие капитала, Ленин диагностировал его переход к новой форме существования – империалистической. Основой этой новой формы жизни стала монополия, которая пришла на смену свободной конкуренции, определявшей прежнюю стадию развития капитализма. Монополизация капитала и монополизация территорий привели к тому, что мир оказался поделен на сферы влияния и пронизывающие эти сферы производственные цепочки, начинающиеся с добычи сырья и мобилизации трудовых ресурсов и заканчивающиеся рынками сбыта.

Тот факт, что мир к началу XX века оказался уже не только открыт, но и поделен между лидирующими мировыми державами, стал не только причиной мировой войны, но и привел к тому, что попавшие под колониальный раздел территории стали объектом тотальной хозяйственной эксплуатации. На смену свободной конкуренции между разноплеменными конкистадорами и столкновениям регулярных армий, добывающих для своих метрополий новые земли, пришел крупный и централизованный капитал. Если конкистадоров интересовало золото, а солдат – новые территории, то новые посланцы цивилизованного мира научились превращать в золото все, что можно было обнаружить на этих землях или в их недрах. Сумев капитализировать все, от местных жителей до полезных ископаемых, империализм прошел мимо такого неисчерпаемого ресурса, как человеческие эмоции. Для того, чтобы это произошло, должны были отгреметь мировые войны, колонии должны были превратиться в «равноправных» членов международного сообщества, а торжествующий капитал должен был с ужасом обнаружить себя в тесных границах глобального мира. И как всегда в истории капитала, обнаружение границы, препятствующей дальнейшему росту и продвижению, привело к открытию нового дивного мира, – на этот раз им стал мир туризма.

Мир окончательно превратился в пространство борьбы за расширение рынка туристических услуг и ресурсную базу по добыче новых впечатлений. Империя туризма, в которую превратился современный глобальный мир, смягчила прежние границы, разделявшие его на колонии и метрополии. Если для первой фазы колониализма был характерен вывоз товаров, производимых в метрополии и потребляемых в колониях, а для второй (империалистической) – вывоз капитала, ищущего приложения по всему миру, то туристическая фаза колониализма сделала ставку на вывоз эмоций. Глобальный центр производит скуку, которая, как вакуум, требует заполнения. На помощь приходит глобальная периферия, которая выступает не только как источник природных и трудовых ресурсов, но и как источник новых впечатлений. Таким образом, в одну сторону вывозится скука и деньги, в обратную – фотографии, сувениры и загар (иными словами, новый опыт и новое знание о мире). Проблема не в том, что человека привлекает новизна. Проблема в том, что туристический модус встречи человека с инымоснован на том, что эта встреча облекается в готовые формы, которые предлагает все расширяющийся рынок соответствующих услуг. И чем более сильным становится стремление современного человека к «аутентичному» опыту иного, тем более разнообразными и утонченными становятся формы удовлетворения этой тяги.

Однако мир не всегда был таким. Прежде его нужно было открыть. Причем открыть дважды.

Почему аборигены съели Джеймса Кука?

Но почему аборигены съели Кука?

За что – неясно, – молчит наука.

Мне представляется совсем простая штука:

Хотели кушать – и съели Кука.

Владимир Высоцкий

Вполне вероятно, у гавайцев была масса причин для того, чтобы съесть английского мореплавателя Джеймса Кука. Точнее, для того, чтобы его убить. И все же, почему?

Когда наука молчит, за нее говорит здравый смысл. Прежде всего, не нужно было открывать Гавайи. Что было первой оплошностью Кука, отправленного британским Адмиралтейством на поиски так называемого Северо-Западной прохода, соединяющего Атлантический и Тихий океаны к северу от Северной Америки. Во-вторых, не стоило называть вновь открытые острова – Сандвичевыми. Название не прижилось – и, учитывая судьбу Кука, понятно почему. Между открытием островов (18 января 1778) и смертью Кука (14 февраля 1779) прошло чуть больше года. И этого времени хватило для того, чтобы местные поняли: приплывшие на огромных пирогах с белыми крыльями – совсем не боги. А поначалу именно так и были восприняты англичане во главе с Куком. Предания гавайцев хранили память о боге Лоно, покровителе земледелия и хранителе мира, который некогда уплыл в море, но обещал вернуться на плавающем острове, груженом фруктами и дорогими вещами. Так что сходство было разительное. Дорогих вещей, вроде железных инструментов и гвоздей, хоть отбавляй. А фруктами корабли Кука доверху наполнили сами туземцы. 

Едва покинув Гавайи, европейцы вновь вернулись к знакомым и приветливым берегам, для того чтобы починить поврежденную первым же штормом мачту – подозрительная слабость для богов моря. Более того, вернувшись, они стали жестко наказывать местное население за его интерес ко всему, что можно унести с корабля. Не известно, как квалифицировали его сами гавайцы, но европейцы приняли этот естественный интерес за воровство. В общем, ценностные различия обернулись отсутствием взаимного понимания, которое переросло в конфликт. Теперь это называется «трудностями перевода» (в либеральной версии описания «диалога культур») или «конфликтом цивилизаций» (в консервативной версии).

А все могло бы обернуться иначе, прочитай британские моряки вышедшее в 1755 году «Рассуждение о происхождении и основаниях неравенства между людьми» Жан-Жака Руссо и знай они о его концепции «естественного человека». Институт собственности – вот что испортило современного человека, считал Руссо. Английские же моряки, наоборот, были уверены в том, что именно неприкосновенное право собственности и сделало из обезьяны (вроде тех, что населяли вновь открытые острова) – человека. Пока дело ограничивалось гвоздями, которые опытные в нырянии гавайцы вынимали из обшивки корабля, Кук еще как-то терпел. Но когда с одного из двух кораблей был украден ялик, пришвартованный к якорному бую, капитан окончательно вышел из себя и решил взять в заложники местного вождя. Операция по принуждению к универсальным ценностям вышла из-под контроля, – Джеймс Кук и еще четыре матроса были убиты.

 Чарлз Кларк, командовавший вторым кораблем экспедиции Discovery, в своем судовом дневнике дал описание произошедшего со взвешенной объективностью, достойной английского джентльмена: «Рассматривая все это дело в целом, я твердо уверен, что оно не было бы доведено до крайности туземцами, если бы капитан Кук не предпринял попытку наказать человека, окруженного толпой островитян, всецело полагаясь на то, что в случае необходимости солдаты морской пехоты смогут огнем из мушкетов рассеять туземцев. Подобное мнение, несомненно, основывалось на большом опыте общения с различными индейскими народностями в различных частях света, но злосчастные сегодняшние события показали, что в данном случае это мнение оказалось ошибочным. Имеются веские основания, позволяющие предположить, что туземцы не зашли бы так далеко, если бы, к несчастью, капитан Кук не выстрелил по ним».

По другим версиям, дело решило то, что Кук повернулся к туземцам спиной: напасть на божество лицом к лицу (пусть даже они и стали сомневаться в его божественной силе) они не смогли бы.

Мало того, туземцы отказались выдать англичанам тело погибшего капитана. И только после того, как их поселения оказались подвергнуты бомбардировке, а высадившийся десант довершил начатое пушками, они вернули корзину, в которой было десять фунтов мяса и человеческая голова без нижней челюсти. Так закончилось третьей кругосветное путешествие капитана королевского военно-морского флота Джеймса Кука.     

Последующая судьба гавайцев может рассматриваться как растянутое во времени наказание за это проявление естественности. Процесс цивилизации становился все более мягким и все более безальтернативным. Вслед за морскими пехотинцами пришли миссионеры и купцы. Потом пожаловали этнографы и антропологи. И, наконец, после того, как местные культуры были превращены в фольклор, а коренные жители в его носителей, – пришли турагенты. Что касается неприятной в общем-то истории с Куком, то как и многое неприятное, имевшее место в прошлом, – она уже стала частью туристической аттракции.

Вся эта история могла бы рассматриваться как часть общего сюжета, связанного с историей колонизации и последующего деления мира на первый и третий. Но, во-первых, попав в конце XIX века в сферу интересов США, Гавайи, почти во всем разделив общую судьбу всех колоний, тем не менее, избежали стадии деколонизации с последующим попаданием в Третий мир. А во-вторых, современный массовый туризм оказался более тотальным и беспощадным явлением, нежели былая колониальная политика мировых держав, в связи с чем колонизированным оказался весь мир. Бремя белого человека в современном мире – это уже не киплинговский императив терпения и самоотверженного труда на ниве просвещения колонизируемых народов. Это терпение и труд, с которыми современный человек пытается убедить себя в том, что его страшно тянет к еще не до конца загубленной им природе и руинам уничтоженных им цивилизаций. Пот на лицах отдыхающих – свидетельство об этом труде, который они готовы затратить, неся это порой не за дешево принятое на себя бремя.   

А вот почему аборигены не съели Томаса Кука?

Есть за границей контора Кука.

Если вас одолеет скука

И вы захотите увидеть мир –

Остров Таити, Париж и Памир, –

Кук для вас в одну минуту

На корабле приготовит каюту,

Или прикажет подать самолет,

Или верблюда за вами пришлет,

Даст вам комнату в лучшем отеле,

Теплую ванну и завтрак в постели.

Горы и недра, север и юг,

Пальмы и кедры покажет вам Кук.

Самуил Маршак

История Великих географических открытий, которая преподносится как триумф человеческой тяги к познанию, неотделима от алчности европейских монархов и купцов, стремящихся найти новые торговые пути. История мореплавания неотделима от истории пиратства (вспомним Фрэнсиса Дрейка). История картографирования переплетена с историей колониализма. Встречи с новыми цивилизациями заканчивались их уничтожением. И все же, глядя на историю современного
туризма, озабоченного тем, как превратить мир в один большой аттракцион, задумываешься о том, что, может, гавайцам стоило подождать еще сто лет и съесть также и другого Кука. Не британского мореплавателя, а баптистского священника и проповедника Томаса Кука, придумавшего современный туризм.

Если в столкновении копья и мушкета у первого еще были какие-то шансы, то против рекламного туристического буклета, обещающего райское наслаждение посетителям тропических островов, у местных нет ни малейших шансов. Остается только надеть гавайки, натянуть бермуды, получить образование в сфере туризма и обслуживания и затянуть «Алоха Оэ» под гавайскую гитару.

Происхождение отца современного туризма, несмотря на почти столетнюю разницу во времени, было как две капли воды похоже на происхождение его съеденного однофамильца. Бедная английская крестьянская провинция. Первого материальная бедность и унылость пейзажа вытолкнули в мировой океан, второй сделал свой выбор в пользу моря людского греха. В возрасте двадцати лет Томас Кук стал баптистским священником и яростным борцом с алкоголем и табаком, завезенным в свое время в Европу разными непоседливыми мореплавателями.

Почему человек пьет и курит? Общественное мнение отвечает: потому что ему нечем заняться в свободное время, потому что у него низкая культура быта и отсутствует фантазия относительно собственного досуга. С алкоголем же ты попадаешь в разные истории, не покидая пределов родного дома, а география хорошо знакомой местности обнаруживает бездонный потенциал для великих открытий. До недавнего времени был, правда, и еще один повод выпить, а потом закурить: это было очень дешево. Дешевле, чем многое другое. Как в своем романе «Что делать?» оценил эту ситуацию Николай Чернышевский, характеризуя своего пьющего героя – молодого студента Лопухина: «Пить в России дешевле, чем есть и одеваться». Англия не сильно отставала. Типичная вывеска над входом в паб обещала: «Пьян – за пенни; мертвецки пьян – за двухпенсовик; чистая солома – бесплатно».

Этой зависимости нужно что-то противопоставить, решил молодой проповедник. И проповеди да брошюры о вреде пьянства вряд ли способны на это. На помощь пришли железные дороги. Казалось бы, где трезвость, а где железные дороги? И тем не менее, Куку удалось привлечь на свою сторону и первых железнодорожных магнатов, увидевших в благом деле борьбы с пьянством возможность для хорошей рекламы нового способа перевозок, и тех, кто пожелал сменить утомительный для здоровья отдых за барной стойкой на возможность провести время, стоя на протяжении нескольких часов в вагоне без крыши. Договорившись с владельцами железнодорожной кампании, Кук нанял поезд, чтобы отвезти на нем друзей трезвости и врагов пьянства из Лейстера в Лафборо на квартальный съезд ассоциации трезвенников южных графств центральной Англии. Так 5 июля 1841 года из встречи технологического прогресса и морального облика родился современный туризм. Пить меньше не стали, но стали больше путешествовать, а железные дороги стали одним из главных видов транспорта.

И здесь, как ни странно, можно снова вспомнить о Ленине, который описывал развитие железнодорожной сети как неотъемлемую часть империализма. Прошу прощения за длинную цитату, но у современного читателя не так много шансов познакомиться с этим автором: «Постройка желдорог кажется простым, естественным, демократическим, культурным, цивилизаторским предприятием: такова она в глазах буржуазных профессоров, которым платят за подкрашивание капиталистического рабства, и в глазах мелкобуржуазных филистеров. На деле капиталистические нити, тысячами сетей связывающие эти предприятия с частной собственностью на средства производства вообще, превратили эту постройку в орудие угнетения миллиарда людей (колонии плюс полуколонии), т.е. больше половины населения земли в зависимых странах и наемных рабов капитала в “цивилизованных” странах».

Успех затеянного Куком нового крестового похода на зеленого змия превзошел все ожидания (в течение следующего полувека маршруты этого похода, уже забывшего о своем изначальном предназначении, распространились вначале на всю Великобританию, затем на континентальную Европу, а после и на Новый Свет, Индию, Египет и Ближний Восток, включая такие «экзотические места», как Крым и Кавказ). В одном месте совпало сразу несколько разнородных обстоятельств: развитие средств коммуникации, введение отпуска для рабочих, рост благосостояния широких слоев среднего класса, поиск новых сфер приложения и извлечения капитала. В итоге досуг стал не просто краткой передышкой в труде, но и настоящей социальной и экономической проблемой, которая и была решена с выгодой для всех.

Людей, обладающих свободным временем, но почти не обладающих собственностью, нужно чем-то занимать. Иначе они начинают угрожать политической стабильности государства. Младшие сыновья средневековых баронов, наследовавшие умение владеть мечом, но не замки, становились в течение двух веков почти неисчерпаемым человеческим ресурсом, рекрутируемым в походы против неверных. Нищие испанские идальго, оставшиеся без привычного дела после изгнания мавров с Пиреней, чтобы не нарушать покой только что окрепшей короны, были записаны в конкистадоры – благо конец реконкисты с точностью до года совпал с открытием Америки. Так Европа вплоть до Второй мировой войны отправляла в Новый Свет своих сыновей, не находящих себе места там, где демографический рост решил оспорить географические ограничения. Вторая мировая хотя и остановила этот рост, но одновременно дала толчок к невиданному прежде туристическому буму. Резко обедневшая Европа стала исключительно привлекательна для американцев, а по тем же причинам резко пошедшее в гору американское авиастроение сделало трансатлантические перелеты обычным делом. Собственно, туризм и стал тем ответом, который прежде находили с помощью завоеваний, переселения народов, эмиграции. Избыток людей, товаров, капитала и человеческой энергии пускался теперь в мирное русло туризма. Причем, то, что раньше требовало огромных затрат и было сопряжено с риском для жизни и бытовыми неудобствами, теперь стало источником дохода и оазисом комфорта.

Но вернемся к Томасу Куку и его компании «Томас Кук и сын», сейчас известной как Thomas Cook Group. Решая гуманистические задачи и проявляя при этом коммерческую смекалку, полностью подтверждающую тезис Вебера о протестантском генезисе капитализма, Кук заново открыл мир. Мир как волю к досугу и расширению представлений о нем. Мир как все уплотняющуюся сеть туристических маршрутов. Мир как все расширяющуюся сферу предложений. Организация маршрута и бронирование билетов и гостиниц, гибкая система скидок и дорожные чеки, путеводители и реклама туристических услуг. Все это мир, который сотворил Томас Кук. 

Мир стал ближе, пестрее, доступнее, демократичнее, предсказуемей и однообразней. В свое время аборигены съели Кука, думая приобщиться к той божественной силе, которая обитала в его теле. Возможно, эта сила в нем, действительно, была. Но воплотилась она не в гавайских аборигенах, а в баптистском энтузиасте из Дербиршира. Который вызвал к жизни дух туризма, съевший и аборигенов и весь остальной мир.

Великий поход против туризма

Странно ли, что тебе нет никакой пользы от странствий, если ты повсюду таскаешь самого себя?

Сократ

Меня всегда как-то внутренне смущала та самозабвенная и брутальная убежденность, с которой Владимир Высоцкий пел о том, что «лучше гор могут быть только горы, на которых еще не бывал».

Мне, например, никогда не нравились горы. Точнее, они не нравились мне в том смысле, в каком о них пел Высоцкий. Во-первых, сама идея использования природы как препятствия, проверяющего на прочность характер человека, кажется мне унизительной, причем одновременно – и для природы и для человека. А главное – бессмысленной. Поведение человека, находящегося в специально организованной экстремальной ситуации, говорит только о его поведении в специально организованной экстремальной ситуации. Делать из этого какие-то обобщения – глупо. Просто с каким-то человеком ты не пойдешь в разведку, а с каким-то – в баню или на шашлыки. И горы здесь ни при чем.

А во-вторых, утверждение преимуществ тех мест, в которых ты не был, по отношению к местам, в которых ты уже побывал, только на основании не обязательно оправдывающейся перспективы обретения нового опыта выглядит либо наивным, либо неискренним. Есть в нем какая-то вымученная, напускная бодрость. Стремление опыта обыграть молодость на ее собственной территории. Желание почувствовать себя мужчиной, которое по различным причинам не удается реализовать в обычной жизни. Инфантильный энтузиазм любителей самодеятельных песен про далекие бразильские берега (задумчивые лица, гитара, потрескивание костра на берегу Оки, грезы о Тимбукту…). В общем, есть в этом пафосе новых открытий что-то от тех поз, которые принимают люди, фотографирующиеся на фоне возвышенного лика природы: «Вот он я, а вот мой взгляд, направленный в сторону гор, на которых еще не бывал».

Ключевое слово здесь, конечно, не «горы», а «еще не бывал», или, если быть предельно конкретным, – «еще». «Еще»! – оргиастический стон современного человека: утомление, смешанное с чувством неудовлетворенности, томность, смешанная с жадностью к жизни. Натренированная готовность к неиспробованному встречается с услужливой готовностью его предложить: «Может быть, еще?» Спрос на неиспробованное встречается с предложением того, чего прежде не предлагали. Главное – устремленность в будущее, которое никогда не наступит, потому что в отличие от будущего коммунизма не предполагает достижения конечной утопической цели. Будущее капитализма есть лишь количественное умножение его настоящего. Поэтому на вопрос «Еще?» ответом будет хотя и бессильный, но утвердительный кивок головы.    

За такого рода постоянно возобновляемой целеустремленностью стоит масса достоинств, кроме главного – способности переживать настоящее как то, что в каждый конкретный момент совпадает с горизонтом возможного. Иными словами, либо ты смотришь по сторонам, либо ты смотришь в будущее. Суетливые попытки смотреть в обоих направлениях одновременно приводят к астигматизму, характерному для особо активных. Я не пропагандирую расслабленный гедонизм домоседов или аскетическую установку довольствоваться малым. Речь идет о расхожем мнении, что новое находится впереди, что оно располагается в будущем, что самого интересного мы еще не видели.           

 Об этом твердят нам и турагенты, и знакомые, и Facebook. Туризм превратился не просто в одну из основных форм организованного досуга, но в одну из основных форм организации жизни. Это одновременно и способ потребления окружающего мира, и тип производства новых впечатлений. Каждое впечатление должно быть сертифицировано печатью новизны: в цене все эксклюзивное, но желательно, чтобы при этом было все включено. Что включено? – Все. Напитки и социальный престиж, фотогеничные пейзажи и чувство полноты жизни, красноречивый загар и гарантированный заряд бодрости для новых трудовых будней, сувениры на память и память о том, как я провел лето. Отдыхать нужно так, чтобы потом не было мучительно стыдно перед знакомыми за неумение брать от жизни все, за неспособность пользоваться открывающимися возможностями, за лень, отсутствие фантазии и денег, – иными словами, за несовременность.    

Поэтому осень становится самым утомительным временем в общении с друзьями. Осень стала сезоном сбора эмоционального урожая, временем отчетов о проделанном отдыхе и взаимной демонстрации пухлых фотоальбомов. Режим слайд-шоу на рабочем компьютере, автоматически включающийся во время перерыва на обед и превращающий офисное open space в телеклуб путешественников. Обмен опытом общения с курортным персоналом, меланхоличная память о былом, сосредоточенные думы о будущем, фирменный календарь на стене, безразлично показывающий, что это будущее еще за горами. На нем и нужно сосредоточиться. Прошлое заархивировано в папках с фотографиями, отложилось в рассказах, выпало кристаллами нескольких дорожных эпизодов, застряло в бумажном мусоре музейных буклетов и посадочных талонов. В общем, стало прошлым, делающимся все более тусклым с каждым обращением к архиву и в какой-то момент полностью с ним совпадающим.

Поэтому туристическая индустрия переживет любой экономический кризис. Ведь речь идет не о деньгах, и даже не об отдыхе. Речь идет о нас самих, о нашей человеческой состоятельности и социальной адекватности. Хорошо отказаться от амбиций, признаться себе и окружающим в том, что ты looser и все, что тебе надо, у тебя уже есть, а единственное твое желание – чтобы тебя оставили в покое. Хорошо, но очень трудно. Особенно после того, как о тебе действительно перестают вспоминать, даже как о чудаке и неудачнике. Особенно, если у тебя нет уверенности в том, что ты, скажем, великий писатель. Что тогда остается делать, не очень понятно. Видимо, опять-таки путешествовать. Только задешево и одному.

 Поэтому нужно искать какой-то другой выход за пределы современной индустрии впечатлений и культурной экономики нового опыта. Не сидеть же дома, если почти весь мир превратился в объект туристических предложений, заранее готовый занять эффектную позу для фотосъемки. Есть что-то непристойное в позах египетских пирамид или руин афинского акрополя (особенно теперь, когда греческие реставраторы вдохновились опытом московских строителей Храма Христа Спасителя и Царицыно: после такой «реставрации» уже не понятно, построили здание год назад или за пять веков до новой эры). Я уже не говорю об Эйфелевой башне или Empire State Building. Природные красоты еще как-то держатся, пытаясь настаивать на своем безразличии к объективам зеркальных камер. Но, похоже, это не надолго, и кажется, это чисто женское, то есть показное, безразличие.  

В результате ощущение новизны впечатлений оказывается поддельным. И трудно избавиться от ощущения, что ты здесь уже был и что тебя здесь уже давно ждали. Трудно, но возможно. Это могла бы быть тактика, в чем-то сходная с практической философией сатьяграха, разработанной Махандасом Ганди для борьбы с британским колониальным режимом. Как известно, помимо ненасильственного сопротивления, тактика сатьяграхи опиралась на бойкот английских товаров, что должно было одновременно подорвать экономику метрополии и поднять самосознание еще не родившейся индийской нации. Я не призываю к тотальному бойкоту туристических фирм. Время от времени, и правда, абсолютно необходимо почувствовать себя овощем, лежащим на песчаной грядке у берега моря.

Главное – не просто отказаться от предлагаемых услуг в сфере перемещений, но отказаться от усвоенного туристического формата поведения и восприятия окружающего. Не пытайтесь увидеть как можно больше, не думайте о том, что можете пропустить что-то важное, о чем вас заставят пожалеть более энергичные знакомые. Новое находится вокруг, а не впереди. Количество потраченных денег пропорционально не количеству опыта, приобретенного тем, кто их потратил, а количеству денег, заработанных тем, кто предлагает нам прибрести этот новый опыт за деньги. Возможной альтернативой туризму как индустрии, наиболее успешно колонизировавшей современного человека, может стать перемена оптики. Например, можно попытаться посмотреть на привычную повседневность глазами иностранца, а оказавшись в новом месте, представить его родным. Возможно, тогда мир не устанет нас удивлять. А мы не будем так уставать от отдыха.