Пауки с точки зрения натуралиста

Кирилл Глебович Михайлов (род. 1961) – персона исключительная, и эта исключительность определяется не только его знакомством с большим количеством таких замечательных созданий, как пауки, но и его связью с еще по крайней мере двумя совершенно иными сферами деятельности, а кроме того, исключительностью личности, способной все это в себя вмещать, а вместив – связывать.

Нижеследующее интервью прекрасно представляет Кирилла Михайлова как арахнолога. Автор этих строк специально интересовался пауками, а в старших классах школы даже разводил в течение двух лет пауков-крестовиков в комнате, в которой он жил со своей матерью в коммунальной квартире. Тем не менее это интервью и для него оказалось интересным своим подбором примеров. Совокупность этих примеров – не знаю, хотел ли этого сам Михайлов – может рассматриваться как своего рода введение в социальную бионику: параллели и контрасты жизни пауков и людей совершенно очевидны. Тем самым все содержание рассказа приобретает не только арахнологический, но и общечеловеческий смысл. То, что так получается, может быть, даже без специального стремления к этому, очень ярко характеризует личность Кирилла Михайлова.

Но Михайлов не только арахнолог. Он очень интересный и глубокий типолог, и это особенно близко и важно автору этих строк. В середине – второй половине 1970-х годов Сергей Мейен и подхвативший его начинание Юлий Шрейдер в сотрудничестве с единомышленниками заложили основы таксономо-мерономической версии типологии. Этой ветвью знания занимается не очень большой круг исследователей, и все они на виду. Иногда кажется, что она может прерваться. И вот в начале 1990-х появляется человек явно другого поколения, который принимает эстафету, и при этом не просто принимает, а вносит свой очевидный вклад в развитие этого круга идей. При этом Кирилл Михайлов – представитель того поколения, которое (как это было сформулировано мною в статье¹, вызвавшей еще до ее публикации бурную дискуссию) впервые в культурной памяти Европы обладает распределенной структурой ценностей. Именно это делает его столь разносторонним и определяет наличие у него еще одной неожиданной грани.

Кирилл Михайлов – действующий предприниматель, соучредитель «Товарищества научных изданий КМК». Конечно, сейчас эта сторона его деятельности по степени известности и воздействия на умы людей перекрывает – причем на многие порядки – две другие. «КМК» издает несколько (в разные годы – разное число) научных журналов по биологии, монографии по биологии, сборники трудов биологов-классиков и выдающихся современных биологов, становящихся классиками, работы по истории и другим наукам. Эти издания являются частью того расцвета некоторых направлений биологии, который характерен для российской науки последних трех десятилетий. Даже сейчас очевидно, что уже выпущенные книги и журналы являются и будут являться еще по крайней мере полстолетия (характерное время появления нового поколения обобщающих трудов), т.е. до 2070-х годов, источником смыслов для фундаментального образования биологов. К их числу принадлежат и издания классиков, отдаленных от нас не одним столетием, такие как трехтомник научных сочинений И. В. Гёте по ботанике, минералогии, акустике, геологии. Связь их с типологическими интересами Кирилла Михайлова очевидна.

Примечательно, что эти три грани личности Михайлова существуют в трех разных временах: время арахнологии – это характерное время систематической дисциплины с его довольно плавным течением, измеряемым годами; издательская деятельность происходит здесь и сейчас, но получит отклик через несколько десятилетий в будущем; работа же типолога открыта вечности.

Сергей Чебанов

Когда я думаю о пауках как неспециалист, я обращаю внимание на свое отношение к ним. Отношение очень двусмысленное, поскольку они повсюду встречаются, их можно наблюдать и удивляться. С другой стороны, они бывают не очень симпатичные, что-то в них есть некрасивое, отвратительное и пугающее. Самое главное – пугающее. Вы, насколько я понимаю, рассматривали возможность стать историком, но все-таки выбрали путь специалиста по паукам. Как вы решили себя этому посвятить?

Моя мама заканчивала Московский университет в 1948 году, как раз кафедру генетики, очень удачно, и попала под знаменитую сессию ВАСХНИЛ: ей пришлось переучиваться шестой год, поскольку та генетика, которой она занималась до 1948 года, была запрещена. Но так или иначе она биолог. Соответственно, вопроса, кем быть, у меня не стояло. Я точно хотел быть биологом. Я ходил в кружок для школьников при нашем Московском зоопарке, а потом у меня возник там некий конфликт.Я был в 7-м классе. И после этого решил заниматься историей, поскольку историей у меня интересовался отец. Но когда мне было семь лет, отец с матерью развелись. Он историк механики, довольно известный. Это совсем другая наука, но тем не менее к истории отношение имеет. Я собирался поступать на исторический факультет, в 10-м классе честно ходил на курсы для поступающих – по истории, по русскому языку. Готовился. И вдруг последней зимой у меня что-то в голове перемкнуло. То ли я осознал, что там сложный экзамен по английскому языку, который на тот момент я плохо знал, то ли еще какие-то факторы... Я резко перешел обратно на биологию, стал готовиться на биологический факультет и чудесным образом туда поступил, несмотря на то, что у меня уже тогда было плохое зрение. Сейчас у меня минус пятнадцать, тогда было минус девять. А таких уже не брали, нужно было минус восемь, поэтому мы с мамой пошли в поликлинику Московского университета, нам там эти минус восемь нарисовали, и меня приняли. Слава богу, у нас там было три отделения – одно из них называлось физиолого-биохимическое, туда надо было минус пять. А меня взяли на второе отделение. И как-то так получилось, что мама стала меня подталкивать, чтобы я занялся чем-нибудь связанным с космосом, какие-то там водоросли запускать в космос – это очень перспективно, интересно, а мне это было совсем безразлично. Я очень увлекался книгами, ходил по букинистам, были какие-то небольшие деньги – мне родители, конечно, помогали, – и я купил «Определитель пауков» Тыщенко, книжка 1971 года. И как-то меня это заинтересовало. А потом я имел беседу с одним очень уважаемым профессором, ботаником, и он стал спрашивать, чем, собственно, я буду заниматься дальше. Я сказал: «Ну, или медузами, или червяками какими-нибудь, или пауками». Он сказал: «Пауки – это здорово, у нас в Москве пауками никто не занимается». Это была середина первого курса, он меня сподвигнул на это дело, и я пошел на кафедру энтомологии. Вот такой, казалось бы, пустяк, слово одного человека, уважаемого ботаника, которого я ценил, не то чтобы повернуло всю мою жизнь, но произошла некая бифуркация, и после этого путь был более-менее ясен. Другое дело, что он был совершенно не перспективен, потому что когда я окончил Московский университет, я попал сюда, в Зоологический музей. Я любил ковыряться с коллекциями, но тут ставок не было. Я пять лет работал экскурсоводом – представляете, по три экскурсии в день водить! Я этого врагу не пожелаю.

Если мы представим мир как единое целое, то человек, животные и насекомые в нем как-то связаны. Так вот, оказывается, что человек может установить отношения не только с большими животными, которых он употребляет в пищу, но и с хищниками, и с маленькими насекомыми – некоторые буддисты, например, не убивают комаров. А есть такой человек, Кирилл Михайлов, который занимается пауками, то есть между пауками и этим человеком есть некие отношения. Пауки могут этого не знать, но тем не менее, с точки зрения стороннего наблюдателя, какое-то взаимодействие есть.

Да, теперь уже есть. После стольких лет произошло некоторое сближение. Вначале этого не было. Да, есть, наверное, что-то в образе жизни – может, я тоже плету какую-то паутину, стараюсь цепляться за разные дела, чтобы выжить. Вполне возможно – я думал об этом когда-то. Но в целом тут, конечно, буддизмом и не пахнет, потому что на самом деле вопросы биоэтики мы стараемся обходить стороной. Но музейная работа, конечно, предполагает массовое убийство животных. Сейчас с птицами и зверями в основном довольно строго: они поступают уже из зоопарка, когда умирают. Еще пятьдесят лет назад отлично всех стреляли, и никто даже не задумывался, что это как-то нехорошо. Да что я вам буду говорить, вы сами знаете, что до какого-то года проводились всемирные выставки трофеев, у кого голова лучше, рога – вон висят рога. Это от предыдущего хозяина остались. Я думаю, что на лося это не очень похоже, какой-то крупный олень. В 50-е годы он был убит, и никто даже не задумывался.

Но все-таки можно считать случайностью то, что вы стали исследователем пауков, а можно считать, что есть судьба, которая привела вас к паукам.

Ну да. Или, может, некоторое наследственное упрямство, потому что в 90-е годы тут было очень тяжело и меня выпихивали, в том числе и за границу. Первая жена говорила: «Можно по еврейской линии уехать в Германию», а я уперся, не поехал. Но те, которые уехали, не выглядят очень счастливыми, а я все-таки имел возможность заниматься своим делом, хотя бы частично. Просто меня воспитывали не мама с папой, а дедушка и бабушка по материнской линии. Мама-то работой занималась, ей было некогда, она каждый день в свой институт вирусологии ездила. Я был на попечении бабушки и дедушки; скорее всего, от дедушки перешло такое упрямство. Он был инженером.

Можно ли сказать, что пауки, мужские особи, тоже упрямые? Я читал, что они тратят очень много энергии, когда нужно спариваться.

Ну, не знаю, они живут недолго: как правило, если самка живет, допустим, год или два, то самцы живут несколько недель. Это во-первых, а во-вторых, они, может быть, и упрямые, но я бы сделал акцент на их самопожертвовании. Дело в том, что во многих случаях самка их просто съедает после спаривания. Пауки же хищники, ей нужен белок для созревания яиц, яйца требуют много материала и энергии. А самец после спаривания становится вялым и часто от самки просто не убегает, она его хватает, убивает и съедает. Есть даже случаи – правда, описаны гораздо реже, – что самец сам прыгает в челюсти, в хелицеры самки, это называется посткопуляторное самоубийство самца. А в отношении энергии ничего не могу сказать. Они ее, конечно, много расходуют, зато и живут недолго. Собственно, им даже питаться не очень нужно, поскольку их паутина обычно и меньше, и хуже построена. Если они вообще строят паутину, потому что есть пауки бродячие. У тех, которые строят паутину, у самцов она гораздо меньше и хуже, чем у самок, потому что она вообще им меньше нужна. Они живут мало.

Тем не менее они играют в довольно замысловатые игры, самец может принести...

Свадебный подарок, конечно, да. Это описано, причем для нашего европейского паука Pisaura mirabilis, пизауры удивительной. Она живет по всей Центральной Европе, и у нас в России, и на Украине, в лесостепной и степной зонах. Там действительно самец берет какую-то мушку, заматывает ее в паутину и выдвинутыми педипальпами или передними ногами дает ее самке. Самка, соответственно, вцепляется в эту добычу. Самец еще подергает для верности, чтобы удостовериться, что она, так сказать, хорошо вцепилась, и после этого уже неспешно приступает к спариванию. Таким образом он действительно может спасти свою жизнь. Причем, естественно, ученые уже делали кучу экспериментов, муху отбирали, заматывали в паутину какой-то маленький камушек или щепочку, что-то несъедобное, но поскольку это ритуал и цепь инстинктов, то самка все равно в это вцепляется. Единственное – меньше держит. То ли распознает, что это несъедобно, не знаю, но в конце концов все-таки начинает бросаться на самца, и ему приходится убегать. Вполне наш паук, только под Москвой его нету, он чуть-чуть южнее.

Я читал, что у самцов, которые приближаются к самке, есть несколько задач. В частности, конечно, не быть съеденными. И еще: они должны доказать своей самке, что они правильные самцы. И бывает, что самцы стремятся к одной и той же самке.

Это конкуренция. Она есть, да.

У них довольно много забот.

Несомненно, но главным образом самцы подают разного рода сигналы. Например, визуальные... Хотя пауки на самом деле плохо видят, в основном они ориентируются на всякие вибрации, колебания почвы, какого-то другого субстрата или колебания воздуха. Но есть одно семейство пауков-скакунчиков: очень красивые, яркие пауки, в тропиках их много. Вот они действительно хорошо видят, и там самцы ярко окрашены, у них специальный разноцветный пушок на ногах вырастает, волоски какие-то, и они делают очень красивые демонстрации, танцуют перед самками. Это они сигнализируют, что «я свой». Те пауки, которые видят плохо, бродячие пауки, барабанят ногами или брюшком по субстрату, по листочкам или по почве с определенной частотой и амплитудой, характерной для каждого вида, и самка опять же воспринимает, что это свой самец. Если паук сидит в паутине, он за эту паутину дергает, тоже определенным образом и с определенной частотой, чтобы было понятно, что это свой.