Я – волк

В «Коллекции интересных людей» журнала RL – или, скорее, Пятигорского – свое заслуженное место теперь занял исследователь поведения животных Ясон Бадридзе. В мире людей он знаменит как «человек, живший с волками»; в мире волков – как вожак стаи, вырастивший и вернувший в природу множество волков и тем самым заслуживший еще один помпезный титул – «отец ста волков».
Научные интересы Бадридзе связаны с онтогенезом мышления (!) волка; особое внимание он обращает на способности волка к экстраполяции, стараясь угадать, какой ход она примет.
Однако главная причина широкой популярности ученого – его безумный проект: стать членом волчьей семьи, чтобы «на своей шкуре» изучать в дикой природе поведение волков. И хотя в общество диких волков Ясон Бадридзе вживался неоднократно, самые теплые чувства у него сохранились к семье из шести волков, членам которой он дал имена: главная пара волков Нико и Манана, старшие (в 1974 году, когда Ясон присоединился к семье) братья Гурам и Брюзга и их сестра Рухи, а также старый волк Нестор.
Рассказывая о своей жизни среди кахетинских волков, Ясон старается описывать ее в правильных этологических терминах, хотя слушатель невольно думает о волках Ясона как о героях эдакой грузинской «Книги джунглей». Отвечая на вопрос о привычках, которые ученый перенял, живя с волками, он упоминает навыки, которые можно назвать животными (плавные движения, стремительная реакция на ситуацию, понимание того, что за спиной находится другой волк), однако не может не признаться, что больше всего его впечатлила «верность» волков. Человек с сильным именем Ясон отвечает им тем же.

У. Т.

Волками я начал заниматься в 1974 году, до того довольно долго занимался физиологическим механизмом поведения.

    Поведения животных?

В основном кошек. Университет я окончил по специальности «физиология человека и животных», но дело в том, что в советский период этология как наука была запрещена.

    Это еще почему?

А потому что родоначальник этологии Лоренц в книге «Так называемое зло» пришел к выводу, что агрессия, как все биологические потребности, может накапливаться и потом выплескиваться. И это как-то перекликается с теорией войн Мальтуса, так что, конечно, в Советском Союзе это должны были запретить. Но у нас был гениальный академик Иван Соломонович Бериташвили, который основал здесь, в Тбилиси, Институт физиологии. Мне приходилось с ним часто общаться по работе, и вот как раз он понял, что я очень интересуюсь поведением. А я с детства обожал собак. Мне очень хотелось работать с собаками, но они очень многое потеряли в контакте с человеком.

    А может быть, приобрели?

Ну, с одной стороны приобрели, а с другой – потеряли; разные формы поведения стали у них рудиментарными или вообще исчезли.

    А как мы можем об этом судить – у нас же нет «контрольных» собак?

Контрольные – это одичавшие собаки. И мне приходилось иметь с ними дело: когда застрелили всех волков, с которыми я жил, весь ареал заняли одичавшие собаки.

    Но, может быть, одичавшие собаки еще и помнят, что они были домашними?

Генетическая память, конечно, есть.

    Хорошо, но ведь все равно мы не можем сказать, что они как раз те собаки, от которых возникли домашние.

Нет, собаки возникли от волка – это уже факт. Если вы сделаете генетический анализ, то это волк. Поэтому раньше латинское название домашней собаки было Сanis familiaris, волка – Сanis lupus, а сейчас домашнюю собаку называют Сanis lupus familiaris. Значит, это уже подвид волка. Независимо от того, это чихуахуа или волкодав.

    Кстати, а кто умнее – собака или волк?

Есть даже такая статья, где именно так вопрос и поставлен: «Кто умнее?» Они изучали способность к обучению у домашних собак и у волков и сделали заключение, что собаки умнее, потому что они от хозяина большему могут научиться, чем волки от человека. И что от человека собаки обучаются, а от другой собаки – нет. Ну, в той стране, видимо, нет бездомных собак, потому что бездомные собаки друг от друга обучаются идеально. А волки, которые жили со мной, то есть которых я вырастил, идеально обучались, наблюдая за мной. И дикие волки идеально обучаются друг от друга. Если волк социализирован на меня, он...

    Будет у вас обучаться.

Конечно. Так же и собаки. Уличные собаки идеально обучаются друг от друга. А домашняя собака социализирована на хозяина. Поэтому она учится от хозяина, а не от тех собак. Это я к тому, что когда ставишь эксперимент, он должен быть адекватным. То же самое по счету – какой-то умник доказывает, что итальянский цыпленок умеет считать слева направо. Я, когда обучал волков оперированию множеством, естественно, ставил ориентир начала отсчета с левой стороны, потому что я так привык. Но это не значит, что они считают слева направо.

    Да. Мы остановились на том, что контрольная группа поведения собак – это одичавшие собаки.

Одичавшие собаки. И там очень интересный процесс идет. Например, с третьего поколения у них восстанавливаются все те поведенческие элементы, которые до этого были утеряны. Они даже размножаются раз в год, а не два. В последнее время появилось огромное количество одичавших собак, а также и волкособачьих гибридов. Когда у волков остается мало потенциальных половых партнеров, они выходят к собакам и с ними скрещиваются. Они очень часто уводят собак, просто уводят. Не для того, чтобы съесть, а уводят к себе в группу.

    Что значит «уводят»? Договариваются, что пойдем, мол, с нами?

Нет, просто когда у собаки течка, она может и к волку уйти, а кобель за течной волчицей куда хотите уйдет. Кстати, одичавшие собаки в третьем-четвертом поколении становятся рыжими.

    Отчего это?

Я не знаю, почему так. Это вообще катастрофа – вот эти гибриды и одичавшие собаки, потому что они не ограничивают свою территорию, съедают все вчистую. Каждая группа животных обитает в определенном ареале и там уже пересекается с соседними группами животных: идет как бы такое ранжирование – одна группа доминирует, они уже могут ходить по территориям остальных, низкоранговых, групп. У волков – четко своя территория, рядом – нейтральная, промежуточная... Есть такой очень крупный волчатник Дэвид Мич – он определил, что когда возникают конфликты между семьями, их границы начинают перекрывать друг друга. А в норме… ну вот представьте себе рыболовную сеть. Ячейки – это как бы персональные территории семей, а нитки – это нейтральные зоны. С любой точки, идя по этим ниткам, можно попасть в любую точку. У меня возникла мысль посмотреть, как эти границы вообще устроены. Ведь я это представлял так, что вот, допустим, дерево одна семья метит с этой стороны, вторая – с этой. А оказалось, что так не бывает, расстояние между границами до трех километров. И самое интересное: ведь олени тоже не дураки, в основном они собираются в этих нейтральных зонах, куда ни один волк не выходит, и размножаются там же. И вот возникает вопрос: хорошо, если олени живут там, куда волки не ходят, то чем же волки питаются?

    Ну да, чем?

Оказалось, что между оленями тоже идет очень мощная территориальная конкуренция, и низкоранговых они вытесняют на волчьи территории.

    То есть при помощи волков они как бы регулируют свое состояние?

Да, здоровой популяции. Так что волк для поддержания наивысшего уровня генетических способностей для копытных – идеальный инструмент. Единственное, что где-то раз в четыре года, когда семья растет, волки кого-то изгоняют. Это, между прочим, важно и для человека, человек и любые животные – социальные животные. Они могут переносить определенное количество социальных контактов. Потом собратья начинают их раздражать, из-за этого нарастает конфликт. Выгоняют, как правило, стариков и молодых, и те выходят в нейтральную зону. Такое разделение бывает, как правило, весной – непосредственно перед или сразу после рождения волчат, когда в семье прибавление. И эти звери, которые уже или еще не могут добывать крупную жертву, остаются в нейтральной зоне и подбирают новорожденных оленят, косулят и так далее.

    Да.

Я не раз слышал вопли, что волки весь приплод уничтожают... Ну, весь не весь, но существует очень интересный механизм компенсации. Если у лактирующей матери отобрать олененка, то на следующий год вероятность появления близнецов несравнимо повышается. Именно во время лактации, не после. Это страшно интересный механизм. Так что на следующий год все эти потерянные оленята, так сказать, возместятся. Да и вообще, волки не могут, скажем, истребить какой-то вид копытных. Ведь они на добывание пищи затрачивают определенную энергию. А если им приходится затрачивать больше энергии, чем раньше, они обязательно переключаются на другой вид.

    Батоно Ясон, расскажите, как вы вообще оказались в семье волков? Как это возможно?

Это сумасшествие, конечно, но логика была такая, что в процессе приучения они увидят меня первыми. Значит, сперва нужно было их приучить не только к моему внешнему виду, но и к запаху. Я из дому взял куски старых простынь и пеленки. Важно было, чтобы материал был контрастным, белым, а волки боятся всего нового, особенно если это сильно контрастирует со средой. Значит, мой запах плюс контраст. Было понятно, что они его будут избегать. Я эти куски материи носил на себе, чтобы пропитать своим запахом, и клал возле тропинок, где они ходили. Вначале они эти тряпочки обходили издалека.

    То есть вы уже их видели?

Нет, я видел следы. Я эти куски материи менял каждый день, поскольку запах быстро менялся – они к ним быстро привыкали. Но они должны были привыкнуть именно к моему запаху. И в какой-то момент, через месяц-полтора, они начали эти тряпки рвать... А раз они рвут, значит, их раздражает их вид, а не запах. Тогда я на каждую тряпку начал класть кусок мяса. И еще через месяц они стали это мясо съедать. Тут стало ясно, что они моего запаха уже не боятся, привыкли. И в этот период у них начался гон.

    Что началось?

Брачный период. Они начали выбирать логово, где волчица будет рожать. И вот они пошли в сторону, где, как я обнаружил, есть потенциальное логово. Я знал, что они будут возвращаться, и ждал их у этой тропинки. И вот они шли – впереди шла волчица.

    То есть это первый раз, когда вы их увидели?

Да. Впереди шла волчица, а за ней мужчина, скажем так.

    А почему так? Мужчина же должен идти первым, он же должен...

Ну, это у нас, у людей, а влюбленный волк идет за любимой волчицей. Это было потрясающее зрелище: волчица идет впереди, а он время от времени голову кладет ей на круп, на ходу это все происходит. Такая форма ласки. И тут они оба меня увидели. Волчица остановилась, а он просто стоял так...

    Сколько метров?

Это было неполных метров 100, наверное. Тогда этот волк пошел прямо на меня. Подошел метров на пять, смотрел-смотрел, поднял нос – когда они рычат, у них кончик носа приподнимается, становятся видны зубы...

    Ой, какой кошмар! Вы испугались?

Это было очень волнительно, скажем так. Настолько, что у меня язык онемел и мурашки побежали. Очень неприятно. Волк смотрел-смотрел, показал мне зубы, два раза рявкнул. Притом они умеют зубами щелкать, такой звук, как от кастаньет. Повернулся и ушел.

Тогда стало ясно, что они уже ко мне привыкли.

    Почему это стало ясно?

Потому что он не стал кидаться на меня. Он мне просто «объяснил», что ближе к волчице продвигаться не надо. И тогда они ушли…

    Извините, что прерываю – значит, это и был доминантный волк, так сказать, самый главный?

Да. Ясно, раз он с беременной волчицей ходил, это мужчина-доминант. В семье только доминанты размножаются, больше никто. А раз уж доминанты на меня реагировали так нормально, без паники, то ко мне привыкли и годовалые. Они же так обучаются: смотрят на старших и понимают, что раз те не волнуются, значит, им тоже волноваться нечего.

    А они к вам подходили?

Один раз ко мне подошел матерый. Я спал в овечьей бурке и слышу, что на меня льется вода. Думал, дождь, но, оказывается, стоит волк, поднял ногу и меня мочой метит. Поведение мечения – очень интересная вещь. Волков раздражает посторонний запах, и они всегда стараются посторонний запах перекрыть своим собственным.

    То же самое делают и собаки, когда поднимают ногу у столба?

Да. Причем они стараются не только перекрыть запахом, но и выше сделать. Такой заочный спарринг между собаками... (Смеется.) Я видел одного пуделя: он так подходит к столбу, снизу начинает нюхать, нюхает-нюхает, никак не кончается – высоко. А этот мальчик, видно, был с характером – он передними лапами поднялся по столбу и, стоя на задних лапах, уже пытается переметить выше. (Смеется.) А это же показатель. Во-первых, запах, там все гормоны видны, можно понять, доминант или не доминант, чего больше – адреналина или норадреналина. Ну и размер. Вот иногда можно наблюдать, что некоторые собаки настолько поднимают ногу, что кажется – сейчас перевернутся.

    И волки делают так же, да?

Да. Вернее, собаки делают так же.

    Но ведь на территорию одной семьи другие волки не заходят?

Нет, почти не заходят – только в конфликтных ситуациях.

    Таким образом, они с такой «вызывающей» меткой встречаются редко.

Очень редко. Только при конфликтах. Но внутри группы тоже бывают конфликты: молодые растут, кто-то всегда норовит стать доминантом.

    Но вы ведь, например, в принципе смогли бы и выше пописать?

Я не пытался это сделать в дерево. Правда, один раз, когда мы вышли метить территорию... Притом что они всегда меня перемечивали. Когда мы вышли на границу, а границу надо метить, я сдуру, не подумав, решил, что я им помогу. (Смеется.) И тоже начал... дерево. Когда матерый это увидел, он взбесился. Пошел на меня рычать и моментально это дерево переметил. (Смеется.) Я очень испугался, он мог меня вообще кастрировать! (Смеются.) Поэтому когда я читал у Фарли Моуэта, что он метил вокруг своей палатки и волки эту границу не переходили, – такое в природе просто невозможно.

    Почему?

Потому что это их территория, они не переносят чужие запахи. То есть это просто такой пиар-ход: американцы готовились к проекту восстановления волков, и, чтобы создать имидж спокойного, любимого волка, была написана эта книга. Моуэт создал образ Ангелины, гениальной волчицы. Для человека, который не изучает зверя, такое животное, не переходящее метку, кажется очень понятным.

    Да.

Но что интересно: я, обиженный и оскорбленный, что они меня пометили, иду к речке помыться, возвращаюсь и вижу: матерый и еще один молодой волк лежат на моей бурке на спине и трутся. Тогда я этого еще не знал, а то еще более обидно было бы. Оказывается, такую реакцию вызывает специфический рефлекс: собаки и волки имеют привычку вываливаться в очень вонючих, пахучих веществах. Но на этой моей бурке... Зачем? А потом я понял, что сырая овечья шерсть пахнет неприятно.

    Правда.

Потом, она грязная – сколько месяцев я в ней спал. А что делать, если этот запах нельзя перебить мочой? Тут у них возникла шикарная идея: этот запах надо нанести на себя – вот тогда жизнь сделается прекрасной. Они сами становятся носителями этого запаха.

    То есть носителями запаха мокрой шерсти овцы.

Да. Сейчас я вам покажу фотографии. Вот, смотрите последовательно: волк, овцы. Овцы невероятно любопытны – подходят, нюхают, а волк пугается. Тут волк в панике, а дальше – уже смывается. Надо было видеть выражение лица этой овцы, от которой волк убегал. На второй раз она уже на него сверху вниз смотрела: козявка!..

    Это молодой волк?

Это волк, который никогда никого не убивал. Он ел только мясо, причем без шкуры – это очень важно.

    Да... И похоже, что овцы, судя по фото, тоже волка в своей жизни еще не видели.

Да. Похоже на то.

(Смеются.)

    Подождите, это вы цирк устроили этим пастухам?

Да. Они не поверили... А я поспорил на десять овец. Если волк поранит хотя бы одну овцу, то я плачу за 10 овец, если нет, то они мне 10 овец. (Смеется.) Пастухи вообще поверить не могли, что это волк – они все меня стыдили, что я испортил немецкую овчарку.

    Хорошо, а что это доказывает?

Казалось бы, хищнический инстинкт, да? Вроде как у волков должна быть врожденная ассоциация между живым объектом и пищей.

    Да.

Но оказалось, что это абсолютно неправильно. Что такого хищнического инстинкта у волков и других крупных хищников в принципе нет. Есть другие важные врожденные реакции, на базе которых может развиться хищническое поведение. В двадцатидневном возрасте появляется положительная реакция на кровь, запах крови, волчонок принюхивается, старается ее лизнуть. А на 25-й день появляется реакция преследования движущихся объектов.

    Мячик, скажем?

Мячик, камушек, палочка. Они гоняются. За крысой тоже: побегут, схватят, но у них челюсти не сильные, поэтому они эту крысу могут придавить, но крови не будет. А если крови нет, они поиграют-поиграют и через какое-то время потеряют всякий интерес. Они, даже голодные, не съедят ее. А если они прихваткой к 30-му дню, когда зубы у них уже очень острые, прокололи шкуру, то всякая активность останавливается, они начинают вынюхивать проколотое место, и вот после этого они могут съесть.

    Без вашей помощи?

Без вашей, без моей помощи. Природа так интересно устроена... Вот мать первый раз приносит мышь, и они начинают с ней играть, а объект игры – это предмет для конкуренции. И вот один схватил, второй подбежал, тоже схватил, а этот не дает, они растянули и порвали эту мышь. Надо видеть их физиономию, когда они, скосив глаза, смотрят: запах почувствовали. Это потрясающее зрелище! Достаточно одного раза, потом они будут охотиться и на мышь, и на кролика, и на все что хотите.

    Но тогда получается, что их охота, скажем, на косуль – вещь чисто условная.

Да, они этому обучаются.

    А если их попробовать кормить чем-то другим, каким-то суррогатом мяса, скажем, соевым, они будут это есть?

Своих волков я кормить соей не пробовал, но тогда ведь был период, когда я вообще мясо купить не мог, и поскольку я сам видел, как дикие волки едят ежевику, то мне один колхоз подарил грузовик нестандартных помидоров, которые нельзя продавать на рынке. И мои волки питались помидорами. Правда, на следующий год в этом вольере вырос лес помидоров (смеется)... но они ели.

    Но они же, наверное, не могли наесться этими помидорами!

Другого выхода не было, надо было чем-то кормить.

    Но вы же не будете утверждать, что волков можно сделать вегетарианцами.

Конечно, нет. Разве что в каких-то обстоятельствах... Допустим, волк во время охоты повредил ногу. Одиночка-волк. Что-то же надо есть? Заполнить чем-то желудок. Вот тогда он ест, скажем, ежевику.

    Кстати, а волки как-то лечатся? Травами всякими…

Один из самых популярных способов – это когда в желудке накапливаются неперевариваемые кости, они начинают есть траву, которая в желудке эти кости обволакивает, а потом их отрыгивают. Такой способ опорожнения желудка. В разных ситуациях, в общем, много видов трав, которые они едят.

    Хорошо, мы остановились на том, что они к вам привыкли.

Да. А уже после этого я обнаружил старика.

    Подождите, их сколько было всего?

Значит, волчица...

    Да.

...волк...

    Да.

...три переярка. Все думали, что там пять волков. Оказалось, шесть. А шестой был старик. Ему по виду было лет десять, это не очень старый волк, но этот еле ходил. Видно, у него было что-то вроде артрита. Он в основном сидел. И этот старый волк, так же как и молодые, по примеру доминантов на меня реагировал нормально.

    Прошло уже сколько времени?

Четыре месяца. Я туда попал еще до начала брачного периода, потом начался брачный период, и в конце мая уже появились щенки. Это тоже было чрезвычайно интересно, как щенки на 18–20-й день начинают выходить из логова. Как они их выманивают. Оказалось, что они щенков несколько дней не кормят, те в логове голодные пищат, визжат, но выйти боятся. А мать лежит где-то в метре от логова. Иногда так голову засунет в логово, а щенки, как мне представляется, думают, что она сейчас залезет и они будут есть. Но не тут-то было. Она их облизывает и опять возвращается, ложится где-то в полуметре-метре от логова. В конце концов, когда щенки уже не могут выдержать голода, они выскакивают из логова...

    Все вместе?
Кто-то самый смелый выбегает первым, а все остальные моментально бросаются за ним. И присасываются к маме. Это вообще очень волнительный момент был: я заметил, что все они в напряжении, чего-то ждут. А мама сутки их не кормила, все поскуливание шло из логова. Лежит и ждет. И вот в конце концов из норы появились такие очаровательные мордочки. Помню, что я даже сам от восторга поскуливал. Мать подползла к ним, лизнула, вернулась назад и опять легла. И тогда они решились – заковыляли к маме; все их окружили, обнюхивали…

В общем, если перевести на человеческую логику, сначала волчата очень боятся открытого пространства. И каким-то образом их надо заставить выйти. Через неделю они уже бегают вокруг логова, а потом потихонечку расстояние между логовом и мамой растет, и волчата начинают осваивать эту территорию. Интересно, что когда они начинают уходить дальше, то всегда контролируют, где мама. И если испугаются, то уже бегут не в логово, а к маме, там забираются под брюхо. Где-то в двухмесячном возрасте они осваивают приблизительно 300–400 квадратных метров.

    И мама их знакомит с какими-то знаковыми объектами – ну, там, скала какая-нибудь, ручей?

Да. От того логова ручей был на расстоянии где-то 900 метров. Маленьким волчатам, пока они сосут молоко, до 45 дней, эта вода абсолютно не нужна. Но там был большой камень, а они должны узнать, что это такое. Подойти они боятся, но постепенно расстояние до камня все сокращается. Потом они подходят к камню, начинают обнюхивать. От страха уписаться могут. А раз запах мочи, значит, это их собственный запах, это в следующий раз их уже успокаивает. Потом – и это самое главное – они смотрят по сторонам и запоминают большие предметы. Допустим, большой камень или дерево. Когда они это несколько раз видят, они понимают, что это не двигается, всегда на одном месте. И когда они осваивают территорию дальше, они могут бежать обратно уже к этому большому предмету. Это называется «освоение территории методом перебежек».

    Страшно интересно, как волчица сообщает волчатам, куда идти, – воем?

Да. Вот представьте (рисует), в одной точке логово и где-то недалеко от него волчата. А родитель где-то далеко призывно воет.

    Да.

А это – тропинка, она идет, потом поворачивает, здесь идет зигзагом. И на каждом повороте тропинки воет родитель. Он воет.

    Да.

Это и есть классическая экстраполяция направления движения. Волчата запоминают направление воя – откуда он идет. Где-то в четыре-пять месяцев этот зигзаг уже формируется у волчат в воображении, они легко находят.

    Получается, что когда волчонок идет по тропе, он вспоминает вой и понимает, что должен свернуть?

Свернуть, да.

    То есть волк как бы дает такое нотное расписание пути?

Да, карту такую.

    Карту, где интервалы между воем означают те расстояния, которые он должен пробежать, и уже потом менять направление.

Да.

    Это мне напоминает «Тропы песен» Брюса Чатвина, где аборигены находят путь в джунглях, когда поют, то есть песни как бы образовывают тропинки, по которым они продвигаются. Непонятно, как вой волчицы может быть одновременно и такой топографической картой...

Ну, знаете, эти ментальные карты вообще очень интересная вещь. Вся карта собственной территории идеально сидит в мозге. Идеально!

    Вы говорите о волках или...

О волках. В основном-то я занимался онтогенезом. Каким образом новорожденный волчонок, который представления не имеет, что происходит на свете и как надо жить, становится таким...

    Матерым волком?

Матерым волком, блестящим охотником. Так вот, я занимался онтогенезом поведения и онтогенезом мышления.

    Что вы называете мышлением у волков?

Первая форма, которую мне пришлось изучать, – это экстраполяция направления движения.

Эксперименты очень простые. Две ширмы, между ними расстояние, волк видит две миски: в одной пища, другая – пустая. Миски начинают расходиться и в какой-то момент исчезают из поля зрения. Если волк спрогнозирует, где появится мясо, он обойдет ширму с той стороны, откуда должно появиться мясо. Но тут очень странная вещь: такие экстраполяционные задачи волки могут решать с первого раза, а многократно они этого делать не могут, допускают ошибки.

    То есть на каком-то четвертом разе волк начинает ошибаться?

Да. Настолько эта задача ему действует на нервы, что он начинает огрызаться и потом не хочет в эту комнату входить.

    То есть он обиделся?

Процесс мышления вызывает очень сильное эмоциональное напряжение.

    А, он устает?

Устает. И у меня возник вопрос: почему они ошибаются? Ведь на нормальной охоте волку тоже приходится решать экстраполяционные задачи десятки раз подряд, потому что олень или, там, заяц убегает, скрывается, появляется, а волки ни разу не допускают ошибки. Это оказалось очень интересно. У моих волков был один большой вольер, и в нем было очень много круглых непрозрачных предметов. А во втором вольере, кроме поилки, ничего не было. Так вот, как только волки начинают ходить, они тут же и начинают играть, а одна из форм игры – это преследование: один убегает, второй преследует. Убегающий, как правило, скрывается за эти непрозрачные предметы. Преследующий сперва повторяет путь убегающего, а потом, где-то в возрасте четырех месяцев, начинает срезать путь. Убегающий скрывается, а преследующий обходит предмет и встречает его уже там.

    Да, ясно.

К пятимесячному возрасту такие срезания пути преследования доходят до 80%. Причем не постепенно, а это такой взрыв от 5% до 80%. И когда я начал ставить эти экстраполяционные задачи, волчата все решали с первого раза. Дальше я этим животным, которые жили в обогащенной среде, даю 30 задач подряд. Ни одной ошибки. А те, которые выросли в бедной среде, могут решить с первого раза, но никак не могут этого сделать многократно. Как это объяснить? Вся соль оказалась в игре. Волчата начинают понимать ситуацию, и когда там, в игре, скрылся волчонок, другой срезал путь преследования и понял, что это здорово. Но что общего между той игровой ситуацией и экспериментом? С первого взгляда ничего общего нет. Но оказывается, что волчата начиная уже с четырехмесячного возраста находят логические связи между двумя разными ситуациями.

    То есть мыслительная деятельность у них развивается как раз посредством игры?

Да. Почему вообще игра возникает? По нескольким причинам. Одна причина – это необходимость выплеснуть куда-то энергию. Это потребность регулирования энергии.

    Да.

Вторая – когда уже идут какие-то психоэмоциональные процессы и очень сильно растет напряжение, которое можно снять только игрой. Или наоборот: эмоциональное напряжение слишком низкое и надо его поднять, – в этом случае тоже играют. Во время игры у них, кроме прочего, формируются приемы, которые им пригодятся в драке или во время охоты. Интересно, что если фиксировать те места, куда они друг друга кусают во время игровой борьбы, и те места, куда они целятся на олене, то это одни и те же места.

    Вы упомянули, что вместе с волками участвовали в охоте. Расскажите, как это было.

Первая охота... Значит, мы сидим, рассвет только-только начинается, а старый волк всегда сидел наверху, на небольшой возвышенности. И вот он что-то рявкнул, и все сбежались к нему – начинают друг друга обнюхивать, какое-то обсуждение.

    А вы сидите? Вы не сбежались?

Нет, я там сижу.

    Почему? Ведь если вы нормальный член семьи, вы тоже должны побежать?

Нет, здесь очень важный момент: я входил в их социальную систему как посторонний наблюдатель.

    Они не пытались как-то вас завлекать?

Нет, я сам. Потому что если бы я попытался войти в социальную систему, я должен был бы получить какой-то ранг. А получить ранг – это только зубами.

    Ну вы же могли, там, скажем, палкой...

Нет, тогда это нечестно. (Смеется.) Но самое главное – мне это не нужно было. Ведь если бы я, допустим, получил там доминирующий ранг, они бы зависели от меня. Так что я просто был наблюдателем.

    Но все же – как что они вас воспринимали?

Мое присутствие им было выгодно. Во-первых, когда я к ним приезжал, там под страхом смерти не имели права появляться егеря.

    «Под страхом смерти». Вы что, стреляли по ним?

Нет, я без оружия, топорик и нож были только, больше ничего.

    То есть...

Мордобой был. А тогда я был в феноменальной форме.

    Хорошо. Значит, волки вас воспринимали как такого урода, который тут рядом. Там старый, а здесь у нас еще один.

Еще один. Но мое присутствие им было выгодно.

    Как вы это узнали?

Это я потом понял. Ведь когда я приехал туда, я егерям под страхом мордобоя запретил появляться в этом районе. Они же волков стреляли, деньги на этом зарабатывали.

    То есть волки осознали, что благодаря вам на них перестали охотиться? Но это же значит, что они ваше присутствие должны были каким-то образом экстраполировать во времени – вот было время, когда на нас охотились, а теперь на нас уже не охотятся.

Да. Но это широко известно физиологам, которые изучают условные рефлексы – не люблю это понятие, но... Допустим, дается какой-то сигнал через минуту, потом – через две минуты. Потом – через час...

    Дают пищу.

...дают пищу. Да. И они, получив этот сигнал сейчас, знают, что через час будет пища. Или на второй день. И там приблизительно то же самое было: я появился, и дальше уже никто на них не охотился.

    Но это же с одного раза!

Это больше одного раза, я же там четыре месяца с ними возился. Вот я появился – и исчез запах от капканов, звуки выстрелов... Они моментально это схватывают.

    При этом для них не имело значения то, что вы человек, который тоже связан с этой же охотой.

Нет, поскольку эти четыре месяца им показали, что при моем появлении те исчезают, а мое присутствие им ничем не вредит.

    А если бы провели там такой эксперимент, что вместо вас там бы около них поместили какого-нибудь тапира, какое-то животное, которое бы согласилось там с ними жить? И на них перестали бы охотиться. Интересно, они его присутствие тоже приняли бы, так сказать, с такой симпатией?

Да. Скорее всего, если только этот объект несъедобный.

    Ну понятно!

Я как раз был несъедобный.

    Хорошо, тогда продолжим про охоту.

Значит, старик рявкнул...

    Кстати, а как они вообще относились к этому старику?

Я до сих пор никак понять не могу: что их заставляло этого старика кормить и вообще выносить рядом с собой? Он еле ходил, лежал на одном и том же месте. В основном лежал. Единственное, у него был блестящий слух. Он выл и очень часто сообщал им, что где-то там олень или косуля. А так – все время лежал. И остальные за ним ухаживали; Гурам его часто блошил, они приносили ему мясо с охоты, отрыжку давали.

    Кто такой Гурам?

Так я назвал одного из годовалых в честь моего погибшего друга, мы вместе альпинизмом занимались. Он даже был на него немножко похож – высокий, светлее других. Так вот, когда я болел, он мне мясо принес – подошел, в глаза посмотрел и в полуметре от меня мясо отрыгнул.

    А как он узнал, что вы больны?

Так я сильно хромал, ногу сильно повредил, лежал, не мог их сопровождать на охоту.

    Вы ему дали даже имя: можно ли сказать, что у вас образовалось нечто вроде дружбы?

Мне очень импонировало, что когда я сидел и рыдал, они мимо меня туда-сюда ходили, но этот обязательно проходил очень близко. Настолько, что часто задевал меня хвостом. Вот почему-то между нами была такая связь... Он боком потрется, проходя мимо, или так хвостом заденет.

    Да, но это вряд ли объясняет, почему этот ваш Гурам принес вам мясо.

Ну они же кормили старика, который на охоту не ходил. И тут я подвернулся, член стаи. Как бы.

    И если вы член стаи, то вы – волк?

Я – волк. Да.

    И говорить по-волчьи вы тоже умеете?

Поскуливать, подвывать могу, да.

    Скажите, а какая информация, как теперь говорят, может быть передана воем? Например, они могут предупредить, что приближаются охотники?

Могут.

    Воем?

Что воем – не гарантирую, но лаем – да. Есть определенные формы лая, обозначающие тревогу.

    Это будет тревога лишь для волков или для других тоже, если они будут поблизости?

Конечно! Такие сигналы – врожденные. Есть два репертуара воя: врожденные и приобретенные. И на эти врожденные звуки – врожденная реакция. Например, звук опасности – это такой фыркающий лай. Щенки его услышат – разбегутся, хотя их никто этому не учил. Есть приобретенные формы воя, это вроде диалекта, скажем, кахетинский волк вряд ли поймет волка из другой части Грузии. То есть я не могу сказать, как формируется диалект, но он точно формируется, и даже можно обучать волков разным типам воя, несущим разную информацию. Один раз меня канадские волки оскорбили: я пытался с ними поговорить, разошелся всякими выкрутасами, но, в общем, по-грузински выл, а им это...

    До лампочки.

Абсолютно до лампочки. (Смеется.) А мой друг, канадский профессор Джон Теберж, вот он кларнет такой, низкие ноты, запустил, без всяких вариаций, моментально они ему ответили. На меня не реагировали. А потом я все-таки их обманул.

    Как?

Я был там со своей дочерью, а дети же у меня с волками выросли, поэтому она поскулила как волчонок, и вскоре уже волчица прибежала.

    А вы можете немножко повыть для нас?

Ну, не знаю, давно не... (Отправляет пуделя Машу в другую комнату, воет.) Вой каким-то образом все-таки сильно возбуждает.

    Сколько модуляций у воя? С разной информацией?

Я не могу вам цифру назвать, но это довольно большое количество.

    Значит, можно приглашать, можно предупреждать, можно общаться между собой. И можно на луну, например, выть.

Да, но на луну – это не просто так. Полная луна какое-то воздействие имеет, волки каким-то образом эмоционально возбуждаются. Но этот вой все равно информативен с точки зрения контакта с членами группы.

    Батоно Ясон, вы только что сказали, что ваши дети «с волками выросли». В каком смысле?

Просто волки какое-то время жили у меня в квартире.

    Но как же там воняло тогда?

Ну, искусство требует жертв. (Смеются.) Чуть с ума не сошел... Но не было выхода. Ведь постановка вопроса была такая: зачем волков изучать, когда их надо убивать? Все приходилось делать на собственные деньги: и волчат покупать у охотников, и кормить, поэтому я занимался регулированием двигателей автомобилей, чеканкой, подрабатывал. Но в том, что касается детей, волки идеально себя вели, особенно когда годовалые, когда у них формируется родительский инстинкт.

    Сколько было вашим детям тогда?

Где-то пять лет.

    И вы не боялись их отпускать вместе?

Нет. Я просто детей научил не выдергивать руку, когда они берут зубами. Потому что если выдернуть, они инстинктивно... Вы не можете представить, что они там устраивали – четыре волка и мои дети...

    То есть у этих волков родительский инстинкт и они хорошо различают маленьких и взрослых?

Конечно! Инфантильный запах почти у всех одинаков. А родительский инстинкт у них формируется к моменту, когда в семье появляется новое поколение. Это очень важная вещь, поскольку они тоже участвуют в воспитании.

    Кстати, а эти волки видели телевизор у вас дома?

Нет.

    Это я к тому, что животные по-разному ведут себя с телевизором, да и с монитором компьютера. Я смотрел трогательный сюжет в интернете, когда бедная собачка, увидев другую собаку в мониторе, с надеждой заглядывала за монитор, но – увы...

А вот у меня был случай, когда пудель моего друга, Нэнси, шикарная собака была, детей обожала. Мы смотрим фильм «Профессионал», если не ошибаюсь. Там такой сюжет: отец боксер, без денег абсолютно, жена его бросила, оставив сына, и вышла за миллионера какого-то. Отец не знает, как заставить ребенка уйти к маме, и решает, что ребенок должен его разлюбить. И там такая сцена: он его убеждает в чем-то, а потом дает ребенку пощечину. И пудель увидела, что ребенка обидели – так мы еле отняли телевизор у собаки! (Смеются.)

    Вспоминая тот случай, когда Гурам вам отрыжку предлагал, а также случай, когда волки вас спасли от медведя, рискуя собственной жизнью, я хотел спросить: можно ли подобные «альтруистические» действия объяснить биологически?

Мне очень не нравится объяснение, которое можно прочесть в энциклопедиях, что это поведение во вред себе. Наоборот, кого-то защитить – биологическая потребность. Когда человек кидается в огонь ради ребенка, он же не думает, что он может ожоги получить, он кидается в этот огонь потому, что это потребность – защитить ребенка.

    То есть это для него хорошо?

Альтруизм ведь не человек придумал, это эволюционно выработанная потребность. А раз это биологическая потребность, значит это рационально. Реальная, биологическая потребность. Судя по всему, то же самое у животных. А почему нет? Влезая куда-то, волки никогда не защищают своих щенят в логове: пока те не начали выходить из логова, их от охотника не защищают. А взрослого члена семьи будут защищать. Почему? Судя по всему, потому что у самки, защищающей волчат, вероятность выжить довольно низкая, а если она не выживет, то для популяции это будет очень плохо.

    Хорошо. Но давайте теперь вернемся к вашей первой охоте.

Где мы остановились?

    Что старый дал сигнал.

Да. Старик рявкнул, все к нему подошли. Они там «совет в Филях» устроили, матерый куда-то пошел, потом вернулся и посмотрел так глаз в глаз каждому. В том числе и мне.

    И сколько секунд длился такой взгляд?

Ну, секунды максимум три. И вот как только он в глаза посмотрел – я не знаю, я ни о чем не думал, я вскочил, надел рюкзак...

    Батоно Ясон, я не могу поверить. Вы же рациональный человек, вы что же – на самом деле не понимали, что вы делаете?

Не понимал. Ничего не понимал. Бывали моменты, когда я не понимал, зачем и что я делаю, но мои действия оказывались абсолютно в десятку.

    Вы говорите про ситуации, так сказать, в гражданской жизни или в жизни с волками?

С волками. Потом я уже поставил специальный эксперимент, чтобы понять, что происходит. У меня просто создалось впечатление, что, кроме звуковой, запаховой, существует еще одна форма коммуникации. И я поставил эксперименты, которые показали, что если в помещении присутствует знающий зверь, обучение незнающего происходит в два-три раза быстрее.

    Это как?

Я поставил эксперимент, когда волк должен обучаться соединить свет и звук с пищей. И для обучения волка, чтобы он уже не ошибался, нужно было где-то десять экспериментов. Но если этого обученного волка оставить в комнате и ввести нового волка, который первого не видит и не слышит, – а у меня там был микрофон с чувствительностью от 5 Гц до 35 кГц, и он не фиксировал никаких звуков, – то второй волк обучается за пять экспериментов. Может быть, из-за пищи волк начинал волноваться, слыша соответствующие сигналы, и мысленно представлял то, что должен был сделать. Но как это передается, совершенно не понятно.

    Ладно, вернемся опять к охоте. Значит, он на всех посмотрел, тут вы встаете... А дальше что происходит?

Дальше – мы идем. По тропинке, он первый, за ним остальные.

    На каком расстоянии друг от друга?

До пяти метров.

    Они, наверно, рысью, а вы?

А я трусцой. (Смеется.)

    Но если это происходило еще до рассвета, как вы передвигались в темноте?

Нет, в абсолютной темноте по этим тропинкам, естественно, я не передвигался. У них ведь зрение несравненно лучше, притом шикарнейшая вестибулярная память позволяет им передвигаться, как мне представляется, даже если они глаза закроют, – они ведь идеально знают все эти тропы, повороты.

    Странно, они каким-то образом понимают. Но ведь память такая штука, которая как бы не является мыслью, которую можно тянуть во времени. То есть они идут и одновременно должны вспомнить, что это именно то место, да?

Да. Притом впереди идущий и в конце идущий в разное время попадают в ту точку, где им надо повернуть. Еще Бериташвили изучал вестибулярную память в 20-х годах.

    Но ведь у вас, когда вы вышли с волками на охоту, не было такой памяти?

Естественно, не было.

    То есть вы просто шли за ними?

Я за ними шел.

    Но вы же понимали, что идете на мокрое дело.

Конечно. Но я не знал на какое. Не знал, куда мы идем, на кого выйдем – на оленя, косулю, кабана.

    Хорошо, и вы, значит, идете по тропинке...

По тропе. А когда уже рассвело, вижу, что к этой тропе подсоединяется другая тропа. И вот на этой тропе уже четко видны следы оленя, а дальше следы уходят куда-то вправо. Матерый остановился, не доходя до поворота. Все смотрят на него. Разворачивается, опять так глаз в глаз каждому смотрит и уходит прямо в чащу. Не по тропе, а в чащу. Остальные продолжают идти по тропе, а я пошел за ним в эту чащу. И вижу... Тогда я первый раз оленя увидел в природе. Силуэт, большой какой-то силуэт. А волк так опять на меня посмотрел и начал идти в сторону оленя, обходя его со стороны. И почему-то – не знаю почему – я тоже рванулся, но с другой стороны. Значит, матерый обходит оленя и выгоняет его на тропу, а я вышел на тропу ниже его. Значит, олень прямо на меня – тоже неприятное чувство было. Но как только меня увидел, притормозил, и этого было достаточно, чтобы волк его догнал, а уйти в чащу с такими рогами уже невозможно. С другой стороны – спуск. Олень побежал вниз. Волк его догнал, прыгнул на круп, зубами держится, ну и вольтижировка такая классическая происходит: матерый несколько секунд был на этом крупе, так, в бок прыгнул, а олень потерял равновесие, упал, а встать уже не успел.

    А остальные волки?

А остальные, молодые, оказались уже за мной. Значит, вышел бы я на тропу или не вышел, ситуация та же – они закрывали тропу.

    Значит, они добили его... И?

Матерый вскрыл оленя, несколько кусков проглотил, прилично съел, дальше уже подпустил остальных. А я сижу и смотрю. Все это часа полтора приблизительно длилось. Они наелись и легли поодаль от оленя, метрах в двадцати, наверное. Я сижу. А матерый начинает на меня смотреть, хвостом помахивать. Один раз посмотрел, второй раз посмотрел. Тут мне пришло в голову, что, может, попробовать срезать кусочек мяса. Ведь я на тушенках был в основном – до сих пор видеть не могу тушенку. Я встал, так тихо, медленно подошел, срезаю куски, а он так посмотрит на меня, хвостом махает, никаких проблем. Килограмма два срезал.

    И куда вы это мясо?..

Потом уже там, где всегда огонь разводил, поджарил.

    Ага, хорошо. А что потом, когда все поели?

А потом они начинали заглатывать большие куски и куда-то уходить. Возвращаются, опять заглатывают, уходят. Я пошел за ними, оказалось – они где-то на расстоянии метров двухсот копают ямку, достают из желудка мясо и носом закапывают. Раньше считалось, что это так, ничего серьезного. В конце концов оказалось, что они начинают интенсивно запасать пищу именно к периоду, когда волчица на сносях или когда уже щенки. Они запасаются где-то 30–40 килограммами мяса, чтобы обеспечить стабильной кормовой базой и волчицу, и щенков. Они должны быть постоянно сытыми.

    И мясо это не портится?

Нет, не портится – мясо не переваренное, но там слизь, такая оболочка, видно, это что-то бактерицидное. Этими запасами они пользуются в случае неудачной охоты. И мне интересно было, сколько времени между удачной охотой и следующей. Оказалось, несколько дней. Если охота опять удачная, они все равно запасаются. А вот когда они добывают косулю, следующая охота начинается уже через 4, максимум 5 часов. Если вторую косулю добыли, то практически все мясо запасают.

    То есть когда собака зарывает кость, это у нее атавизм?

У собак это рудиментарное поведение. Волки запасаются после еды. Собака может запасаться и до еды, и после еды. Очень интересно, как волки эти кладовки потом находят. Оказалось, что местонахождение той кладовой, которую они сами сделали, они могут помнить не больше четырех часов. А каждый волк делает три-четыре кладовых, причем на большом расстоянии друг от друга. Что такое четыре часа, да? Зачем же они тогда запасаются? Оказалось, что когда им надо найти это мясо, они сперва идут к тому месту, где убили оленя, и начинают искать вокруг на приличном расстоянии. И тут уже вероятность нахождения своих или чужих кладовых настолько велика, что им не требуется загружать мозг запоминанием кладовых.

В этологии описаны случаи, когда животные что-то не способны запоминать – при общей феноменальной памяти. Например, у цыплят, когда они вылупляются, одинаковая реакция на летящий над ними силуэт – они затаиваются. Потом обучаются, что это силуэт листа и он не страшен, не нападает. Они обучаются не затаиваться. А если это силуэт хищной птицы, которая не нападает, они не способны научиться, что это не нападает. Значит, есть какие-то, скажем, неспособности, которые невероятно выгодны.

    Поразительно! Но если волки не способны помнить расположение этих кладовых дольше четырех часов, то что же они помнят дольше?

Все что хотите.

    Но ведь по сравнению со многим другим, что они должны запоминать, запомнить кладовки кажется такой мелочью.

Так их много, при этом они должны помнить, где осталось, а где больше нет. Значит, это двойная нагрузка. И вообще, для запоминания требуется большая энергия и эмоциональное напряжение. Зачем их тратить, если вероятность случайного нахождения своей или чужой кладовой очень высока?

    Ясон, согласны ли вы, что человек – единственное существо, осознающее свою смерть?

Да, вполне. У волков нет представления о смерти, а есть, скажем, оборонительная реакция, но это не значит, что они боятся смерти. Они боятся запаха смерти. Есть такое химическое вещество, которое вырабатывается непосредственно перед смертью и после тоже – еще до того, как появляется трупный яд.

    У людей тоже?

У людей тоже, да.

    А почему же они не боятся запаха смерти от того животного, которого они только что убили на охоте?

Там запах другой.

    А как волки относятся к умершему? Они бросают его?

Умирающий, как правило, уходит. Если он останется, они просто меняют район на то время, пока его птицы, грызуны, падальщики не съедят.

    Тот старик, который ушел, он понимал, что уходит умирать?

Судя по всему, моя собака то же самое сделала.

    Что сделала?

Я с ней гулял, это было зимой, ночью. Она идеально меня слушалась. Но тут – повернулась и пошла. Я зову, не обращает внимания. Я потерял ее, пошел по следу и нашел уже мертвую.

    Но вы ведь говорили, что волки очень переживают из-за смерти близких?

Утрату.

    Но это может и не означать смерть?

Конечно, нет. Это «скучание» по тому, кого им не хватает.

    Хорошо. Значит, один случай, когда волк уходит. Но ведь они гибнут и как-то иначе?

Да, у меня несколько волков погибли... Четырех я убил.

    Зачем вы их убили?

Тогда я только начал заниматься ручными волками и совершил очень грубую ошибку. Я их тогда приучал к охоте, к дикому мясу, и вот один раз я этот кусок косули положил близко к тропинке. А по ней должны были возвращаться деревенские коровы. Я этого не учел, пришлось косулю оттаскивать, а тут они уже взбесились. Один на меня напал.

    Как справиться с волком?

Придушить.

    Придушить?

Самый бескровный метод – придушить, пока тот не потеряет сознание. Но тогда я не рассчитал и шейные позвонки повредил. Позже уже я научился волков слегка душить: они теряли сознание, а потом приходили в себя.

    И?

И больше уже не пытались меня кусать.

    Что происходит, когда волк нападает?

К счастью, они в основном идут в лицо.

    Прыгают, то есть?

Да. А когда они в воздухе, они фактически беспомощны. Можно за шею схватить или ударить…

    Кстати, что делали остальные, когда один на вас набросился?

Остальные, пока я с ним боролся, наворачивали это мясо. (Смеется.) Конкурента убрал.

    А потом, когда вы справились?

Между прочим, испугались. Ну и они уже не такие голодные были, решили, что лучше не связываться.

    Скажите, батоно Ясон, а вам не кажется, что после жизни с волками вы как-то изменились?

Конечно.

    И что конкретно изменилось?

Ну, во-первых, в движении. Ни одного резкого движения. Знаете, все так – быстро, но невероятно плавно.

    Как айкидо какое-то.

Да-да. Это раз. Потом, самое важное – это умение доверять. Каким образом они доверяли мне, каким образом они улаживали внутрисемейные отношения? Все эти отношения у них строятся на доверии.

    И как это вы наблюдали в себе?

Судя по всему, у меня то же самое появилось, потому что я очень... Ну как вам сказать, надо других спросить, кто со мной контактирует.

    Волков?

(Смеется.) Нет, людей, кто помнит до и после.

    Ваш соотечественник Мамардашвили как-то сказал, что человек – это бесполезная страсть. То есть он такая страсть, которая не имеет никакого объяснения, она – сверх того, что человеку нужно. Если говорить про волков, не наблюдали ли вы что-то, что необъяснимо в русле этих биологических целесообразностей?

(Думает.) Ничего такого я не замечал и думаю, что ничего такого и не может быть.

    Подождите, а когда волк идет за волчицей и кладет голову на круп...

Да.

    ...это же нельзя объяснить как биологическую необходимость.

Это потребность социального контакта. Такой формы социального контакта.

    А он смотрит добрыми глазами на нее? Можно так сказать?

Есть несколько видов социального контакта. Есть визуальный, тактильный, запаховый, звуковой... Почему, когда волк уходит куда-то далеко, он начинает выть? Это попытка как раз установить контакт друг с другом. Они же социальные звери, у них невероятная потребность в контакте.

    Подождите, они ведь не все время воют?

Не все время.

    Может быть, у них есть потребность в одиночестве?

Потребность в одиночестве, то есть потребность выхода из социальной системы появляется тогда, когда количество членов и количество социальных контактов превышает переносимость индивида. Кстати, у человека так же. Поэтому если очень большие рабочие группы находятся в одном помещении, обязательно возникают какие-то неприятности. Я смотрел, как это происходит в Москве, в метро. Утром рано, когда люди заходят в метро, им все равно, где сесть. Они заходят в пустой вагон, и им абсолютно все равно, какая между людьми будет дистанция. А вечером все стараются сесть подальше друг от друга, они друг друга раздражают. И между прочим, это обеспечивает стабильность численности группы. Максимальная численность поддерживается за счет потребности в реализации определенного количества социальных контактов. Если их больше, в группе нарастают конфликты, и в конце концов какая-то часть изгоняется.

    Когда вы возвращались из леса (а вы говорили, что больше трех месяцев кряду трудно), вы возвращались к чему?

Возвращался в семью. (Смеется.) А вот когда возвращался туда, в лес, то состояние радости моих волков вызывало у меня такую эмоцию, вот до слез просто. Скажем, я выпустил одну группу моих волков, прошло девять лет, и лет пять я за ними уже не наблюдал. Как-то я поехал на Триалетский хребет проверить, волки или собаки взяли верх. В свое время волки очистили это место от собак. Вот. И наткнулся на знакомый след. Почему знакомый? Я сам удивился: не хватало ногтевой фаланги. И тут я понял, что это уже точно мои звери, которых я девять лет тому назад выпустил. Я вопил там, выл, орал, неделю ходил. Никакого результата, а через неделю, утром, на рассвете, смотрю – пара волков выходит, мои. С моими ошейниками, с надписью, с гравировкой.

    Что там было написано?

Что я обязуюсь за волка заплатить в два раза больше денег, чем государство.

    Да.

И они не подошли, но, выйдя на меня где-то метров на десять, начали между собой играть. Это был такой восторг, они два дня там рядом с моей палаткой бегали, ходили и потом ушли. Это было нечто потрясающее, невероятное!

    То есть мы говорим про некоторую близость к вам, близость социальную.

Социальную, да. Конечно.

    И как они конкретно это проявляют?

Подходят обязательно плечом так или прыжок делают на меня, чтобы лицо вылизать. Лицо и рот для них очень хороший ориентир. Молодые волки всегда пытаются вылизать углы губ. Это у них инстинктивное: когда мать или отец отрыгивают мясо, они вылизывают углы их губ.

    То есть это такой знак?

Да, ближе этого уже не может быть ничего.

    И они это делали и с вами?

Да.

    А вы им?

Ну, я ответить им отрыжкой уже не мог. (Смеются.) То, что они вылизывали сами, было уже вполне достаточно