Элвис вышел

В конце пятидесятых, когда Элвис Пресли стал звездой, я только родилась, к тому же в Советском Союзе, из-за чего мои первые поп-воспоминания никак не соответствуют средним показателям западного мира. Родившийся на 12 лет раньше меня в Швеции поэт Юрис Кронбергс, например, ясно помнит, как шел с другим латышским мальчишкой Янисом Залитисом по улице где-то в Вестерторпе и из открытого окна звучал Пресли (цитирую источник): «авабабалула авабабалу тудифруди аваруди», и Янис торжественно объявил: «Знаешь, что это? Это рок-н-ролл!» Для меня же первой песней на чужом языке, прочно отложившейся в голове, стала «Ciao, ciao, bambina» в медовом исполнении итальянца Доменико Модуньо (должна признаться, что имя мистического певца я выяснила совсем недавно). Этот сингл – были в ту пору такие гибкие грампластинки с записью на одной стороне – дни напролет крутили наши стильные соседи по Юрмале. Шестидесятые годы, спасибо цензуре, тоже не слишком расширили мои понятия о зарубежной популярной музыке: несколько дежурных французов – Азнавур, Монтан, Пиаф, полтора британца – Том Джонс (со своим бесконечным «уай-уай-уай-Дилайла») и переименованный в Энгельберта Хампердинка («ит... вааз... зe.. ластволцвизью...») живущий в Америке Арнольд Джордж Дорси, ну и пара тщательно отобранных «прогрессивных» американцев вроде слинявшего в ГДР Дина Рида (а Элвис, чей репертуар, телодвижения и манеру исполнения за «порчу молодежи» осуждала та же правоверная Америка, которая сегодня его боготворит, к таковым не относился никак). Позднее, разумеется, были невесть где добытые записи Beatles и Rolling Stones, Дженис Джоплин, Саймона и Гарфункеля, ELP, Electric Light Orchestra, Queen, Led Zeppelin, Pink Floyd... Ну, и в таком духе. Элвису Пресли, на мой продвинутый взгляд, в этом списке места не было. Да и с чего бы вдруг? Обрюзгший тип с бакенбардами и коком, в темных очках и клешах с блестками, кривляющийся в Вегасе и поющий какую-то слащавую муть. Правда, 16 августа 1977 года, в день смерти Элвиса, когда весь мир поп-культуры погрузился в траур, плакала и я. Но по совсем другой причине – утром того же дня умерла моя бабушка.

Когда годом позже началась моя жизнь в Америке, оказалось, что без Элвиса вполне можно обойтись и там. В закопченных дымом сигарет и травки жилых комнатах, где мы, сидя на полу или на переживших невесть сколько поколений студентов казенных стульях, трепались и слушали музыку, звучали – да, Элвис, только не Пресли, а Костелло, Residents и Snakefinger, Фрэнк Заппа и Джо Джексон, Дэвид Боуи и Лори Андерсон, New York Dolls, Talking Heads, Flying Lizards, Captain Beefheart, Pere Ubu, Clash, Devo, B-52s. В этот музыкально столь разнообразный и плодовитый период мы стремились поразить друг друга чем-то еще более «альтернативным», «свежим» и «некоммерческим». В одной из этих жилых комнат под пластмассовым горшком с синтетическим цветком, который мы с помощью аэрозольных красок превратили в нечто совсем психоделическое, почетное место занимал (и занимает по сей день!) громадный бюст Элвиса (похоже на расписной фарфор, но наверняка это какой-то материал подешевле) с печально склоненной головой. Я всегда считала это китчем и тонкой издевкой над американской иконой и только относительно недавно узнала, что его владелец на самом деле об Элвисе – во всяком случае, раннем Элвисе – весьма высокого мнения.

Мое мнение об Элвисе изменила, точнее, поубавила скепсиса растущая любовь к американской музыке roots – госпелам, луизианскому зайдеко, но особенно блюзу. Блюзу «неочищенному», «исконному», какой еще играют 70–80-летние черные старички кое-где в кабачках в дельте Миссисипи (а чаще, пожалуй, где-то в Европе). Из разговоров с некоторыми из этих ветеранов выяснилось, что они Элвиса Пресли не то что не презирают, а временами даже гордятся как одним из своих. Молодец! Бешеная слава, бешеные деньги, красотки табунами (разве не мечта каждого музыканта? Да что там музыканта – любого нормального мужика!). Жаль только, что так рано и плохо кончил. Кроме того, как ни хотелось мне «удержать» их в миссисипских джукджойнтах (сельских кабачках, где, судя по описаниям, рекой течет самогон «белая молния» и под гитару и губную гармошку пляшет до упаду местный люд, но которых в действительности уже и не осталось), в эти разговоры вновь и вновь вкрадывалась городская реальность – Мемфис со своей знаменитой Бил-стрит – ближайшее место, где можно заработать пригоршню долларов.

Все перечисленное понемногу выстраивалось в систему, именуемую закономерностью, и я стала слушать записи Элвиса, читать про него книги[1. Лучшая из мне известных написана Питером Гуральником – капитальная двухтомная биография (1200 страниц!): «I. Последний поезд в Мемфис: восхождение Элвиса Пресли (1994)» и «II. Беспечнаялюбовь: закатЭлвисаПресли(1999)», – Peter Guralnick. I. Last Train to Memphis: the Rise of Elvis Presley (1994); II. Careless Love: the Unmaking of Elvis Presley (1999). Энтузиаст блюза Гуральник в 60-е годы написал курсовую работу о Катулле и легендарном блюзмене Роберте Джонсоне и с тех пор продолжает исследовать и описывать американскую поп-музыку и ее историю, упорно избегая субъективных оценок и стремясь избавить факты от шелухиразнообразных мифов и легенд.], пока, наконец, не решила посетить Мемфис (казавшийся мне безнадежно коммерциализированным) и дом-музей Элвиса Грейсленд в восьми милях от центра – во времена покупки дома это было за городом, в глуши. «...And my traveling companions/Are ghosts and empty sockets/I’m looking at/ghosts and empties/But I’ve reason to believe/We all will be received/In Graceland».[2. «И мои попутчики/Призраки и пустые глазницы/Я смотрю на призраков и пустоту/Но у меня есть повод верить/Нас всех все же примут/в Грейсленде», – поет в своей лучшей, по собственному признанию, песне Пол Саймон, присоединяясь к большей части американской нации, считающей это место святыней.]

Mемфис приятно поразил не только тем, что это одно из немногих мест, где Миссисипи можно увидеть во всей красе (по большей части вид на великую американскую реку и доступ к ней перекрывает высокая дамба), но и трогательным увяданием и совсем не характерной для крупных городов Америки последних десятилетий суровой индустриальной эстетикой. У него просто нет денег на постоянные косметические операции, характерные для более богатых южных городов вроде Атланты. Здесь не нужно искать последнее издание карты города и очень просто найти все, что нужно – будь то мотель «Лорейн» (теперь Музей гражданских прав), где в 1968 году застрелили Мартина Лютера Кинга, или магазин тысячи мелочей А. Шваба, открывшийся в 1876 году на Бил-стрит под девизом: «Если этого нет у Шваба, значит, вам это не нужно» (здесь можно купить такие нужные вещи, как надеваемый на голову зонтик, рогатую шапку Брунгильды, ловушку для живых комаров и «лягушачий джем»), или знаменитая студия звукозаписи Sun. Ее белый владелец Сэм Филлипс не только любил (что для Юга 40–50-х годов было чрезвычайно смело, а с финансовой точки зрения совсем опрометчиво), но и записывал музыку черных, надеясь «скормить» ее своим братьям по расе и попутно открывая такие таланты, как Карл Перкинс, Рой Орбисон и Джонни Кэш, не говоря уже про ярчайшую из этих звезд – Элвиса Пресли. Некоторые закусочные бережно хранят «столик Элвиса», и, разумеется, повсюду продаются связанные с ним сувениры, особенно в районе той части 51-го шоссе, которая теперь называется бульваром Элвиса Пресли. По ту сторону музейного дома расположился целый лабиринт сувенирных лавок (плакаты, книги, майки,  книги, бейсболки, галстуки, кружки с портретом Элвиса, автомодели, любимые рецепты Элвиса и т. д. и т. п., но самых китчевых элвисов, как у моего знакомого, лучше все же искать в раю китча и музыки кантри Нэшвилле, в двухстах милях на северо-восток), ресторанов и увеселительных заведений. Тут же названный в честь известного хита Элвиса отель Heartbreak (музыка и фильмы Элвиса 24 часа в сутки, портреты на стенах, все оборудовано так, как, по мнению владельцев, понравилось бы самому Пресли), филиалы музея, где выставлены автомашины и оба самолета Элвиса.

Все это собственность фирмы EPE – Elvis Presley Enterprises, вплоть до 2005 года принадлежавшей трасту Элвиса Пресли и его единственной дочери и наследнице Лизе Марии Пресли. Сегодня контрольным пакетом (85%) владеет медийно-развлекательная фирма CKX Inc., а Лизе Марии принадлежат остальные 15% и сам Грейсленд с большинством находящихся там вещей. Сегодня Грейсленд, привлекающий 600 тысяч туристов в год, приносит недурную прибыль. Все это мне спокойно объясняет средних лет женщина со странным именем Лавонна Го, работающая в фирме архивариусом. Лавонна, по образованию библиотекарь, переехала из Калифорнии в Мемфис только для того, чтобы «быть ближе к Элвису, моему кумиру с детства». Она очень сердечна и охотно отвечает на вопросы, но при этом тщательно взвешивает каждое слово, чтобы даже в мелочах проявлять неослабную лояльность фирме. Самое важное из сказанного ею: «Знаете, не считайте Грейсленд музеем – в первую очередь это дом, дом Элвиса и его семьи. И мы хотим, чтобы посетители чувствовали себя в гостях у Элвиса».

«В гости к Элвису», или, как предлагает брошюра, «открыть своего внутреннего Элвиса», на расстояние сто метров возит автобус. После недолгой очереди (на дворе февраль – 73-й день рождения Элвиса уже отмечен 8 января, а до «недели Элвиса» в середине августа еще далеко) у последнего поворота с огромным видом Грейсленда на стене приходит время фотографироваться. Фотография будет ждать при возвращении (кажется, 10 долларов, фото для бумажника на несколько долларов дороже, есть и магнитики на холодильник...). Можно, конечно, и не покупать, но это будет очень странным поступком. Потом нам выдают наушники и электронный приборчик, где с вкраплениями прямой речи Лизы Марии (пусть и с перерывами, но она провела в Грейсленде первые девять лет жизни) и самого Элвиса записан рассказ о помещениях и объектах Грейсленда, каждый из которых имеет порядковый номер (нажав соответствующую кнопку, можно выбрать английский, немецкий, итальянский, французский, японский, португальский или нидерландский язык), и можно отправляться в путь. По совету Лавонны Го выбираем «платиновый тур» за 32 доллара с человека. Пакет включает: 1) осмотр имения Грейсленд в сопровождении аудиогида; 2) оба построенных по спецзаказу Элвиса самолета; 3) музей автомобилей Элвиса; 3) Sincerely Elvis – выставка комбинезонов; 4) «Элвис в темноте» – если что-то не успели осмотреть в рабочее время Грейсленда. Высшая категория – VIP-тур – стоит 68 долларов, но из описания трудно понять, в чем же состоят VIP-привилегии, за исключением сувенирного пропуска за кулисы. Еще более полный опыт Элвиса? Еще более полный внутренний Элвис? Кстати, Elvis Presley Enterprises тщательно избегает показывать Элвиса полным в телесном значении этого слова – в Грейсленде и его сувенирных лавках обитает исключительно стройный, слегка экзотический красавчик («жгучий брюнет» Элвис от природы имел пепельные волосы) с ослепительно белыми зубами и открытой, но по-мальчишески самоуверенной и, пожалуй, даже слегка саркастической улыбкой.

Грейсленд, построенный в 1940 году как новое поместье доктора Томаса Д. Мора и его супруги, посетила журналистка Аида Клеменс и поделилась впечатлениями на страницах местной газеты Memphis Commercial Appeal: «На изрядном расстоянии от 51-го шоссе, в тени огромных дубов оно гордо стоит на земле, принадлежащей этой семье уже почти целый век. [...] Автомобиль плавно скользит по аллее, и ты со всей ясностью ощущаешь изысканное наследие этого места, его аристократическую приветливость и благородное спокойствие». Ах, фасад отделан известняком из Тишоминго (округ в штате Миссисипи)! Ах, портик с коринфскими колоннами! «Своей сдержанной элегантностью этот образец георгианского колониального стиля соответствует сегодняшним эталонам красоты, а дух утонченной роскоши его фасада проникает сквозь стены в каждую комнату».

«Весь наш дом пронизан музыкой», – рассказывает Аиде Клеменс миссис Мор, чья дочь играла на арфе в симфоническом оркестре Мемфиса. Хозяйка с гордостью демонстрирует все восемнадцать комнат, просторный салон – целых 70 футов в длину! (примерно 23 м) – и живописные насаждения площадью 18 с четвертью акров (73 гектара). Это все, что осталось от некогда принадлежавшей семье 500-акровой коровьей фермы «Херефорд». Большую часть земли двоюродная бабушка нынешней хозяйки Грейс (ее именем назван дом) продала под коттеджи и торговый центр, а четыре с половиной акра подарила христианской церкви Грейсленда.

Мысль о переселении вынашивалась давно. Семья Пресли уже не раз меняла место жительства, пока сыну Вернона (1916–1979) и Глэдис (1912–1958) в 1955 году не удалось наконец привлечь внимание владельца Sun Сэма Филлипса к записанной годом ранее пластинке и записать под руководством Филлипса в сопровождении настоящих музыкантов вторую пластинку (на одной стороне – «That’s All Right (Mama)», на другой – «Blue Moon (of Kentucky)»), добившуюся столь поразительного успеха. Когда друг и однофамилец Филлипса, мемфисский диджей Дьюи Филлипс, впервые прокрутил ее в своей вечерней программе, в студию поступило полсотни телефонных звонков и полтора десятка телеграмм с просьбой повторить, и Дьюи вновь и вновь крутил маленькую пластинку. Глэдис и Вернон побежали в кинотеатр, где Элвис с подружкой смотрел фильм (он знал, что записи в тот вечер прозвучат, и настроил домашний приемник на нужную станцию, но, опасаясь, что над ним будут смеяться, предпочел спрятаться), чтобы доставить его к Дьюи на интервью («Сэр, я ничего не понимаю в интервью», – сказал он Дьюи. «Это ничего, главное, не груби», – невозмутимо ответил тот). В городке Тупело, штат Миссисипи, где появился на свет Элвис (а еще, между прочим, родился знаменитый блюзмен Джон Ли Хукер), семья жила в построенной Верноном однокомнатной хижине. Вернон временами где-то работал, пока не попадал в неприятности из-за краж или нелегальной перевозки самогона, а Глэдис с Элвисом на закорках вместе с чернокожими поденщицами гнула спину на хлопковых полях. Но эти времена благополучно миновали. В Мемфисе им жилось уже намного лучше, невзирая на неспособность Вернона прокормить семью из-за проблем со спиной, – Глэдис зарабатывала достаточно, чтобы Элвис мог спокойно закончить среднюю школу (первым в роду Пресли!), а потом и сам стал зарабатывать 35 долларов в неделю за баранкой грузовика. Когда музыка начала приносить доход, семья смогла покинуть тесную социальную квартирку и снять дом, а вскоре денег стало так много, что дом можно было уже купить. Беда заключалась в недовольстве соседей – вдоль дома непрерывно курсировали машины поклонников Элвиса, а на газоне часами изнывали стайки девиц, которым Глэдис время от времени выносила по стакану воды со льдом, чтобы окончательно не перегрелись на солнце («А как иначе, они же любят моего мальчика!»). Элвис ничего не предпринимал, чтобы положить этим «паломничествам» конец – он считал, что к поклонникам надо относиться с уважением, ибо без их поддержки он так и остался бы странноватым, нестильным парнем, способным спеть разве что для соседей по социальному дому, да и то после заката – когда не видно лица. «Если ты отказываешь человеку, дав перед этим сотню автографов, – втолковывал он в 1956 году очередному интервьюеру, –  этот человек запомнит только, что ты его оттолкнул. Поэтому я никогда не отказываю, как бы я ни устал». Единственный раз на первой волне своей славы Элвис прилюдно вышел из себя во время турне по южным штатам, во Флориде, когда журналист, писавший статью по заказу распространяемого по всей Америке еженедельника TV Guide, зачитал ему рецензию из местной газеты Miami News: «Элвис не умеет петь, не умеет играть на гитаре и танцевать тоже не умеет. Но собирает на каждый концерт по две тысячи идиотов, зачарованно следящих, как он открывает рот, дергает струны и вихляет бедрами, как девка из стриптиза...»  «Сэр, дети, приходящие на концерты, приходят порадоваться! – почти кричит уязвленный Элвис. – Я не хочу сказать ничего плохого про мистера Рау [автора рецензии], но не могу позволить называть людей идиотами. Ведь это дети своих родителей! И наверняка очень хорошие дети, выросшие в приличных семьях, – по какому праву он называет их идиотами? Если они готовы платить деньги, чтобы прийти на концерт попрыгать, покричать или повизжать, это их дело. Однажды они повзрослеют и все это перерастут. Но пока они молоды, пусть радуются. Если ты уже так стар, что еле шевелишься, это еще не дает тебе права называть других идиотами. Они такие же люди, как и ты». Но теперь, когда карьера Элвиса перешла в руки фирмы звукозаписи RCA и оборотистого «Полковника» Тома Паркера, его популярность (и доходы!) выросли еще на порядок, что временами становилось опасным – куда бы он ни шел, вокруг моментально собиралась толпа, люди вешались на шею, хватали за руки, тянули за одежду. Однажды, когда они с подружкой незаметно, как им казалось, проскользнули в кино на последний сеанс, уже через двадцать минут их выдернул из зала полицейский патруль – местные подростки выбили стекла машины, разодрали на сувениры обивку и исцарапали своими именами капот... Короче говоря, настало время не только расширять жизненное пространство, но и всерьез позаботиться о безопасности.

Грейсленд во время турне Элвиса подыскали его родители. Окончательное слово, разумеется, было за Элвисом, но его вкусы, как обычно, совпали со вкусами матери. Отвергнув несколько домов в стиле ранчо, она, наконец, отыскала вожделенное поместье в колониальном стиле. Через неделю дом был куплен за 102 500 долларов. Старый дом был оценен в 55 тысяч, Пресли внес 10 тысяч и взял ипотеку на 37 500 долларов. Неплохая сделка. К тому же они могли бы еще и заработать – некий производитель жевательной резинки предложил по «фантастической» цене выкупить деревянные панели старого дома, чтобы разделить их на кусочки и вкладывать в качестве «сюрпризов» в упаковку своего товара. Но это предложение было отвергнуто «Полковником» Паркером как противоречащее уже заключенным рекламным контрактам «бренда Пресли».

За обустройство Грейсленда Элвис был готов выложить не меньше, чем за покупку имения. Практическую часть этой задачи он доверил отцу. Для Вернона в одном из подсобных зданий Грейсленда был оборудован маленький скромный офис, где он выполнял бухгалтерские обязанности, похоже, впервые в жизни ощутив свою значимость и полезность и пытаясь притормозить щедрость сына по отношению к многочисленным родственникам, друзьям и знакомым, которых с годами объявлялось все больше. Сейчас этот кабинет почему-то показывают посетителям только через большое, встроенное в простенок окно. С южной стороны дома был оборудован бассейн, окруженный просторным патио. Позднее дворик был перестроен в крытую галерею, ведущую в т. н. «зал трофеев». Стены коридора и зала покрыты золотыми и платиновыми дисками, дипломами и прочими регалиями Элвиса. В мае 1960 года Элвис и его молодая жена Присцилла по второму разу облачились здесь в подвенечные наряды, чтобы вкус праздника ощутили гости, не попавшие на церемонию в Лас-Вегасе (эта одежда, разумеется, выставлена в витрине). И конечно же, шестифутовая стена розового камня с вкраплением витражей – Сад медитации, после смерти Элвиса ставший некрополем семьи Пресли, где вместе с ним покоятся отец, бабушка и мать. В ходе нашего визита все шло как по писаному – седые дамы шмыгали носами и утирали глаза, а девочка-подросток спросила у матери: «Ма, он и правда здесь лежит? Если мы сейчас начнем копать, то найдем самого Элвиса?»

У Элвиса было два категорических требования к обстановке дома: чтобы в его распоряжении всегда был «кран с газировкой», как в аптеках-закусочных 50-х, и аппарат для мягкого мороженого, чтобы можно было посидеть с друзьями за стаканчиком содовой или молочного коктейля (в то время Элвис совершенно не употреблял спиртного, да и в позднейшие годы пил мало и не любил, когда пьют другие), но самое главное, чтобы у матери была красивейшая спальня в Мемфисе. И еще ей требовался курятник... (Ненужный после смерти матери курятник сменила конюшня. Кони в загоне Грейсленда пасутся по сей день.)

Элвис поведал газетчикам, что для своих спальных апартаментов второго этажа желает «самый темно-синий, почти черный, с акцентами белой кожи ковер из шерсти ламы и зеркало на всю стену». В холле перед спальней потолок будет как небо с крошечными огоньками – звездами и нарисованными облаками... Питер Гурaльник пишет, как одна из тогдашних подружек Элвиса вспоминает: «Однажды, когда мы сидели на крыльце [старого дома Пресли], он мне сказал:

– Попытайся полностью расслабиться и не думать ни о чем, и ты ощутишь, как начинаешь плыть в пустоте к луне и звездам.

– Когда ты начал этим заниматься?, – спросила я.

– Когда был совсем маленьким, – ответил он. – Но я знаю, что про это не надо говорить. Все думают, что ты свихнулся, если говоришь о непонятных им вещах».

Только матери он может говорить все, «ибо она понимает».

В Грейсленде миссис Пресли прожила недолго – неполный год. Пока Элвис добросовестно служил в Германии, она тяжело заболела и вскоре умерла. Одна из самых щемящих фотографий из архива Элвиса увековечила его и Вернона на крыльце Грейсленда в утро смерти матери (в связи с ее болезнью солдату Пресли дали отпуск). Двадцатитрехлетний Элвис в белой рубашке примерного мальчика с трогательными воланами и тщательно выглаженных брюках цвета хаки тесно приник к отцу. Лица обоих стянуты гримасой безутешного горя. «Ее больше нет, ее больше нет, – повторял Элвис в тот день снова и снова. – Моей самой любимой девушки больше нет». Гроб с телом покойной был установлен в зале нижнего этажа под сияющей золотом и хрусталем люстрой, и Элвис снова и снова шел туда, чтобы прикоснуться к матери, обнять ее, поцеловать, погладить руки. Родные или слуги, наконец, накрыли гроб стеклянным колпаком. Совсем как многие экспонаты в нынешнем музее.

Дух «самой любимой девушки» преследовал тех бесчисленных девушек, которым выпало счастье (или несчастье) познакомиться со спальней Элвиса (в отличие от сегодняшних посетителей, которых на второй этаж все-таки не пускают – отчасти во избежание нездорового интереса к ванной комнате, где Элвиса в золотистых пижамных штанах, с испачканным рвотой лицом 16 августа 1977 года обнаружила бездыханным на полу его последняя подруга, девятнадцатилетняя Джинджер, которую он с отчаянием стареющего, физически почти отталкивающего мужчины так старался удержать, что в конце концов подарил кольцо с огромным бриллиантом и обещал жениться). Словно сговорившись, они почти в один голос уверяют, что секс для Элвиса был делом десятым. Правда, он любил на громадной кровати (2,5 x 2,5 метра) целоваться с девушками (иногда с несколькими кряду), но по большей части ему хотелось с ними говорить, смотреть телевизор (в Грейсленде таковой присутствует в каждом помещении, кое-где – по образцу Белого дома времен Джеральда Форда – стоят сразу три, чтобы можно было кинуть взгляд на все три главных телеканала сразу, а в спальне они встроены в потолок), есть, а потом – на рассвете – устроиться поудобнее в девичьих изгибах и уснуть. Присцилла, следующая жена Пресли, до свадьбы прожила в Грейсленде пять лет, но невинности лишилась лишь в брачную ночь (они познакомились во время службы Пресли в Германии, когда Присцилле было всего 14). Зато позднее она жаловалась, что после рождения Лизы Марии Элвис утратил к ней физический интерес – с женщиной, ставшей матерью, он просто не способен...

Разбирающиеся в тонкостях психологии люди утверждают, что отмежеваться от окружающего мира «короля» заставила тесная связь с матерью в сочетании с ранней баснословной популярностью, которую правильнее было бы назвать экзальтированным поклонением (голливудский режиссер, у которого Элвис снимался по инициативе «Полковника» Паркера, как-то раз пробирался на машине певца сквозь толпу, убежденную, что в машине сидит сам Элвис. Режиссер не поверил своим глазам, увидев, как одна из поклонниц, проведя бумажным носовым платком по боку авто, бережно упрятала платок в сумочку). «Я не могу ничего – не могу просто пойти съесть гамбургер, посидеть в кафе, съездить за покупками», – вновь и вновь жалуется Элвис друзьям. Именно это не позволило Элвису повзрослеть и в конце концов привело к трагическому распаду и смерти. Ему требовались друзья, наперсники, телохранители, и эти функции взяла на себя отобранная самим Элвисом «свита» – двоюродные братья, близкие друзья, временами просто беспричинно понравившиеся парни (думая именно об этой постоянной компании, к примеру, Элвис заказал длинный белый диван для комнаты отдыха в подвальном этаже). Некоторые получали щедрую зарплату только за то, что проводили время с Элвисом, – он мог, например, арендовать на ночь парк аттракционов или каток, устроить бой на водяных пистолетах или мотопробег (мотоциклами всех обеспечивал, разумеется, тоже Элвис). Как только ему приходила в голову идея, он тут же кидался ее воплощать. Часто это влекло за собой ночные звонки автодилерам, ювелирам, портным и сказочные подарки всем, кто оказался поблизости. Иногда он попросту музицировал в грейслендской «комнате джунглей» (в 70-е годы там была оборудована студия звукозаписи) или где-то еще. (Лиза Мария вспоминает, что однажды ночью проснулась от странного шума – оказывается, парни пилили стену отцовской спальни, чтобы втащить туда рояль.)

Обычно этой ночной музыкой, – а Элвис всегда развлекался ночью, так как спать, по его словам, мог только при свете дня, когда не надо бояться всего, что может наброситься из темноты, – были многоголосые церковные хоралы. Однажды в начале 60-х в одном из концертных турне он пел их за кулисами вместе с другими участниками концерта. «Это моя любимая музыка», – заявил после этого Элвис и разгневал тем самым присутствующего рядом относительно известного белого музыканта. «Значит, ты белый ниггер, если это твоя любимая музыка, – орал тот, потрясая кулаками, –  так почему ты не поешь ее там, снаружи? Зачем ты тащишь на сцену это ниггерское дерьмо?» «На сцене я пою то, что они хотят слышать, а здесь могу делать что хочу», – ответил Пресли. Консервативные критики не уставали издеваться над его «неизвестно в каком джукджойнте подсмотренными обезьяньими ужимками», над этой «стриптизной одеждой», заставлявшей девушек независимо от цвета кожи млеть, а святош – молиться за явно заложенную дьяволу душу. «Я не совершаю никаких вульгарных движений, – поначалу он еще пытался оправдываться перед журналистами. – Я не пытаюсь быть сексуальным, мои движения, мэм, это всего лишь движения ног. С телом я не делаю ничего». Позднее объяснения расширились: «Цветные так пели и играли невесть как долго, и никому до этого не было дела. В Тупело, штат Миссисипи, я слышал, как старый Артур Крадап [знаменитый черный блюзовый музыкант] колотит свой ящик, и я делаю то же самое, так как чувствую примерно то же, что и он. Когда рок-н-ролла больше не будет, я займусь чем-нибудь другим. Когда в свое время я с мамой и папой в церкви пел хоралы, я стоял спокойно и выглядел как человек, поющий хоралы. Когда я пою рок-н-ролл, мне трудно стоять неподвижно и не закрывать глаза. Мне все равно, кто и что говорит – в этом нет ничего непристойного». В 70-е годы, когда он, едва держась на ногах на сцене в Лас-Вегасе, предъявлял публике жалкую пародию на собственные «сексуальные движения» (поговаривают, что зародились они совершенно случайно – на первом концерте у молодого музыканта так тряслись ноги, что он опустился на колени и пару раз качнулся туда-сюда, чтобы унять дрожь), уже никто ни о чем не спрашивал – почитатели все равно видели в этой расплывшейся туше старого – то есть молодого, – свежего, честного и очень привлекательного Элвиса («Видно, что он верит в то, что делает, и каким бы изысканным ни был твой вкус, заставляет поверить и тебя», – писал на заре его карьеры кто-то из критиков), а былые насмешники либо молчали, либо выражали сожаление по поводу печальной картины.

В Грейсленде телевизор показывает фрагмент последнего выступления Элвиса в Лас-Вегасе в июне 1977 года – слипшиеся волосы, текущий грим, мутные глаза, отекшие губы едва шевелятся – но ничто (ну, кроме могилы) не свидетельствует о печальной кончине хозяина дома. Когда в злосчастную ванную комнату в тот день вошел следователь, она была полностью вычищена, лишь на ковре еще оставалось мокрое пятно. В отличие от других домов, где ему доводилось бывать, следователь не нашел даже завалящей таблетки аспирина, не говоря уже о чем-то посерьезнее. Свита Элвиса, разумеется, хранила молчание (правда, три «отщепенца» в начале года заработали неплохие деньги на бестселлере о физических и душевных проблемах «короля»).[1. West, Sonny West, Dave Hebler (As Told To Steve Dunleavy). Elvis: What Happened (1977).]

Хотя почти все так или иначе подталкивали его к наркотикам, сам Элвис не согласился бы с этим словом; в нескольких штатах он был «почетным шерифом» и хранил шерифские звезды как драгоценности. В достойном водевиля эпизоде в начале 70-х ему даже удалось выцыганить титул «секретного агента по борьбе с наркотиками» у президента Ричарда Никсона (явившись без приглашения в Белый дом, он принес в подарок пистолет, вежливо изъятый президентской охраной) и был полон решимости внедриться в «группировки хиппи», чтобы помочь правительству бороться с моральным падением молодежи. Поговаривают также, что это был единственный случай (надо полагать, до Клинтона и Левински), когда в Овальном кабинете кто-то обнял президента США, и один из редких случаев, когда кому-то вообще пришло в голову обнять Никсона. Как бы то ни было, наркотики он не употреблял. Он принимал лекарства, очень сильные лекарства, причем горстями, чтобы, наконец, заснуть, чтобы сохранить хоть сколь-нибудь ясный рассудок. Лекарствами его снабжали знакомые врачи – через ту же «свиту». Так как Элвис с присущей ему дотошностью изучал фармацевтические справочники, некоторые полагают, что он совершил самоубийство. Вскрытие проводилось, но, по просьбе Вернона, приватным образом в частной клинике. Результаты опечатаны и будут вскрыты лишь в середине 20-х годов этого века.

К тому времени CKX, Inc. наверняка успеет воплотить недавно объявленный замысел превратить Грейсленд и его окрестности в развлекательный парк масштабов Диснейленда и удвоить посещаемость, а вспоминать Элвиса Пресли будет лишь горстка неисправимых меломанов, которым, возможно, время от времени приятно будет послушать, скажем, «I Forgot to Remember to Forget» в уникальном и неповторимом исполнении Элвиса.