Мое сердце разбито

Говорить с Мариной Абрамович – это удовольствие. Молчать с Мариной Абрамович – это роскошь, уникальный опыт, очень личное переживание, которое я испытал во время ее знаменитого перформанса «В присутствии художника» (The Artist Is Present), состоявшегося весной 2010 года в Музее современного искусства MoMA в Нью-Йорке. Там проходила масштабная ретроспектива Марины Абрамович, главным экспонатом которой была сама художница: все три месяца, пока работала выставка, она неподвижно сидела в гигантском атриуме музея, в специально огороженном световом поле, напоминавшем боксерский ринг, и любой посетитель мог сесть напротив и посмотреть глаза в глаза. Каждый был вправе решать сам – провести в бессловесном диалоге с Мариной Абрамович несколько минут или весь день. Я задержался на 67 минут.

Акция «В присутствии художника» продолжалась 736 часов, напротив Марины Абрамович успело посидеть более 1500 человек. Желающие принять участие в акции занимали очередь у дверей музея с ночи. Содержанием этой работы стало «энергетическое поле» между художником и зрителем. Что между ними происходило? Все и ничего. Это весьма щекотливая и интересная ситуация: Марина Абрамович, известная своим бесстрашием и грандиозностью жестов, 40 лет занималась радикальным перформансом и в результате пришла к абсолютной простоте, к «все» и «ничего» одновременно. Тем не менее перформанс «В присутствии художника» сама Абрамович считает своей самой сложной работой, к которой она шла всю жизнь.

Выросшая в Белграде Марина Абрамович – одна из ключевых фигур современного искусства, живая легенда перформанс-арта. В поиске эмоционального и духовного преображения она испытывала на прочность свою физическую и ментальную силу – художница себя резала, терзала и кромсала, накачивала медицинскими препаратами, чтобы проверить, как они повлияют на изменение состояния ее тела и рассудка. Она ставила эксперименты над собой и над реакцией зрителей, которые не просто наблюдатели, они всегда вовлечены в ее искусство. За четыре десятилетия она прошла путь от телесной агрессии к созерцательному перформансу – Марина Абрамович превратила в ритуал элементарные действия: что значит сидеть, стоять, пить воду, открывать и закрывать глаза, думать, мечтать. Ее искусство, то есть ее жизнь, представлено не только в музеях и галереях, на видеозаписях, DVD и в кино (перформансу «В присутствии художника» и ретроспективе в MoMA посвящен одноименный документальный фильм, получивший приз зрительских симпатий на Берлинском кинофестивале 2012 года), а теперь и на театральной сцене в опере «Жизнь и смерть Марины Абрамович» (The Life and Death of Marina Abramović).

В основе творчества художницы лежит сила воли и железная, даже военная дисциплина, к которой Марина была приучена с детства. Ее родители участвовали в партизанских боях во время Второй мировой войны, позднее получили статус героев войны и занимали высокие посты в коммунистической партии Югославии. Брат деда Марины Абрамович по материнской линии Варнава Росич с 1930 по 1937 год был патриархом Сербской православной церкви, и после смерти был причислен к лику святых.

Семью постоянно сотрясали ожесточенные конфликты, причем главным источником зла, если верить Марине Абрамович, была ее мать Даница – самый демонический и в то же время самый важный персонаж в жизни художницы, выросшей в условиях физического и морального насилия. Из дома матери, которая не одобряла занятий дочери радикальным искусством, Марина решилась уйти лишь в 29-летнем возрасте. Даница Абрамович была приверженцем «официального творчества» – в послевоенные годы она изучала историю искусства и вскоре была назначена ответственной за закупку произведений для общественных и правительственных зданий Югославии.

Марина Абрамович окончила Академию художеств в Белграде и затем в Загребе. Начинала она с живописи: в 60-е годы рисовала свои сны и катастрофы на дорогах, которые писала «с натуры». В 19 лет Марину завораживали сцены с перевернутыми, искореженными грузовиками. Она выезжала на место аварии, делала фотографии и, вернувшись домой, переносила их на холст. Затем художница обратила взор на небо и стала рисовать облака. Однажды она увидела двенадцать военных самолетов, которые оставляли за собой следы в небе. Их рисунок, появляясь и исчезая, произвел на Марину такое впечатление, что она отправилась на военную базу и попросила для себя двенадцать истребителей, с помощью которых она могла бы создавать свои произведения высоко над землей. Художница очень надеялась, что ей помогут связи отца – он был генералом в армии Тито. Связи не помогли, самолеты Марина не получила, зато поняла, что заниматься живописью – искусством в двух измерениях – ей неинтересно. «Я ведь могу использовать огонь и воду, тело и звук», – сказала она.     

В начале 70-х Марина Абрамович создавала звуковые инсталляции. Одна из самых известных – «Мост» (1971). На мосту в Белграде были установлены громкоговорители, через которые каждые три минуты транслировался звук обрушения моста. Вскоре художница полностью посвятила себя перформансу. В ее карьере можно выделить несколько этапов. 1969–1975 годы в родном Белграде – ранний период сольного концептуального перформанса, основанного на четкой ритмической структуре.

1975–1988 годы – период сотрудничества и совместной жизни с немецким художником Улаем (Уве Лайсипен), в это время все работы они создавали исключительно вдвоем. Они познакомились в Амстердаме, куда Марина перебралась из Белграда, и вместе объездили весь мир. Финалом их творческих и личных отношений стал эпический 90-дневный перформанс «Возлюбленные» (второе название – «Великая китайская стена»). Идея этого произведения у пары родилась намного раньше – они хотели пройти навстречу друг другу с противоположных концов Великой китайской стены, встретиться посередине и наконец пожениться.

Чтобы получить все необходимые разрешения от правительства Китая, потребовалось восемь лет. За это время любовь прошла, но отказываться от своей идеи художники не стали. Перформанс стартовал 30 марта 1988 года: Марина начала свой поход с восточного конца Стены, Улай – с западного. Они встретились 90 дней спустя, каждый прошел 2000 километров навстречу друг другу, чтобы обняться последний раз и распрощаться навсегда. Это был первый перформанс Марины Абрамович и Улая, состоявшийся без зрителей, но его фрагменты запечатлены на видео. «Этим отношениям нужен был достойный финал, очень человечный и в то же время драматичный, больше похожий на конец фильма», – комментирует художница.

 После расставания с Улаем она вернулась к сольному творчеству, в котором исследовала свою личную, культурную и национальную идентичность, увязав ее с последствиями кровопролитной войны в Югославии. Видеоинсталляция и перформанс «Балканское барокко» на Венецианской биеннале 1997 года принесли Марине Абрамович высшую награду как лучшему художнику – Золотого льва. Несколько дней Марина в белом одеянии сидела на горе из 1500 свежих коровьих костей, отмывала их от мяса и крови и пела балканские песни. Фоном демонстрировались видеоработы с участием самой Марины Абрамович и ее родителей. В те дни в Венеции стояла жара, и павильон, в котором проходил перформанс, наполнялся запахом разложения и мертвечины. «Балканское барокко», безусловно, было ответом на гражданскую войну в Боснии. «Вы не смоете кровь со своих рук, так же, как не отмоете войну от чувства стыда и позора, и в то же время люди должны стараться превозмочь эту боль и страдание» – так прокомментировала художница свое произведение. 

В 2001 году Марина Абрамович, гражданка Нидерландов, переехала из Амстердама в Нью-Йорк. В Америке ее искусство преобразилось: оно не перестало быть радикальным, не перестало говорить о боли и страдании, но поменялась его интонация – это не крики и не взрывы, а больше духовная практика, медитация и ритуал, напоминающий религиозный. Все, что Марина Абрамович делала в первом десятилетии XXI века, можно условно назвать «нью-йоркским периодом». Художницу поразил американский образ жизни: люди в Нью-Йорке придают своей жизни ускорение, не соответствующее нормальному, естественному человеческому темпоритму, при этом они даже не допускают мысли о конечности жизни, о неизбежности смерти. В своих работах, созданных в Нью-Йорке, она постаралась «замедлить» темп жизни и показать, какой может быть осмысленная жизнь. В 2003 году в галерее Шона Келли Марина Абрамович провела впоследствии ставший легендарным 12-дневный перформанс «Дом с видом на океан». Эта работа была процитирована в одной из серий «Секса в большом городе», и таким образом ее перформанс-арт вошел в популярную культуру.

Суть этого произведения сводилась к тому, что Марина Абрамович жила в галерее – в специально выстроенной конструкции, состоявшей их трех частей: душевой и туалета, жилой комнаты и спальни. Частное пространство художница открыла взору посетителей галереи, она принимала душ, спала, ходила в туалет и жила на глазах у публики. 12 дней перформанса были для Марины Абрамович постом, духовным и физическим очищением – она ничего не ела, только пила воду. Покинуть свой «дом» она не могла: три комнаты находились на возвышении, к которому вели лестницы, а их ступеньками были ножи, установленные заточенными остриями вверх. Эта работа произвела гигантское впечатление на нью-йоркцев – многие из них «притормозили», они задерживались в галерее по нескольку часов, наблюдая за безмолвным, аскетичным представлением Марины Абрамович. Она признается, что в столь экстремальных работах выходит за пределы собственного тела и попадает в другое измерение времени и пространства. Самое сложное в этом – не сам перформанс, во время которого она поднимается на новый уровень энергии, а возвращение к «обычной» жизни после него, поскольку сразу происходит энергетический спад.

Еще одно знаковое нью-йоркское событие в творчестве Марины Абрамович – цикл «Семь легких пьес», который она провела в 2005 году в музее Гуггенхайма. Марина посчитала нужным представить публике несколько самых важных произведений из истории перформанса. Получив разрешение самих художников или их наследников, она повторила датированные 60–70-ми годами перформансы Брюса Наумана, Вито Аккончи, Вали Экспорт и Джины Пейн, а также показала две свои работы. Этот проект Марины Абрамович стал поводом для дискуссий о том, можно ли повторить прошлые перформансы и имеет ли это какой-либо художественный смысл. Она сама этим циклом лишь подтвердила собственный статус последней крупнейшей фигуры перформанс-арта, стоявшей у его истоков и – в отличие от других художников – не бросившей это занятие ради других форм самовыражения. Кроме того, для Марины Абрамович исключительно важно, что во время тотальной власти денег в современном искусстве перформанс остается коммерчески неуловимым – он не может стать трофеем коллекционеров, арт-дилеров и аукционных домов, он является антиподом бриллиантового черепа Дэмиена Херста или многомиллионных игрушек Джеффа Кунса. Перформанс можно прожить, но его нельзя купить-продать.

Марина Абрамович дает четкое определение той формы искусства, которой посвятила жизнь: «Перформанс – это ментальная и физическая конструкция, которую художник создает на глазах у публики в определенное время и в определенном месте. Перформанс без зрителей невозможен, перформанс – это энергия, которая возникает между художником и публикой. Это диалог, в который обе стороны должны быть вовлечены полностью. Необходима концентрация тела и сознания. Если между художником и зрителем появляется какой-либо объект – картина, скульптура, инсталляция и т. д., – он сразу отгораживает публику от художника. Прямая связь, прямой контакт возникает только тогда, когда между нами нет никакого объекта. Чем больше зрителей, тем лучше получается перформанс – это значит, что в пространстве, в воздухе будет больше энергии, с которой я могу работать».

Во время перформанса и художник, и зритель переживают трансформацию мышления и восприятия, и эта трансформация, или преображение, несет духоподъемную функцию – в этом, по мнению Марины Абрамович, и состоит главная задача искусства, то есть художник работает с духом человека и таким образом служит обществу. Темп жизни постоянно ускоряется, поэтому перформанс должен становиться все более продолжительным. Когда начинается перформанс, время останавливается, в нем нет ни прошлого, ни будущего – есть только момент настоящего, «момент здесь и сейчас», как его называет Марина Абрамович. Длительный перформанс, продолжающийся часами, днями и даже месяцами, – это единственная возможность жить настоящим, уверена художница. В городе Гудзон недалеко от Нью-Йорка она создает собственный Институт перформанса – он будет открыт для публики и молодых художников, которые здесь смогут создавать произведения, длительность которых составляет не менее шести часов. Марина Абрамович считает перформанс второй высшей нематериальной формой искусства, на первом месте – музыка.

 Музыкой наполнен спектакль «Жизнь и смерть Марины Абрамович», мировая премьера которого состоялась прошлым летом на Манчестерском международном фестивале. В апреле нынешнего года постановка была показана на сцене Королевской оперы Teatro Real в Мадриде, в июне ее увидят в Базеле, Амстердаме и Антверпене. Этот спектакль – очередная сценическая версия биографии Марины Абрамович. С 1989 года она участвовала в шести постановках, основанных на фактах ее жизни и творчества. Каждый раз Марина Абрамович привлекает к работе нового режиссера, в руки которого передает всю информацию о себе. С этим материалом постановщик может делать все что угодно, редактировать и ремиксировать по своему усмотрению. Режиссеру дана полная свобода действий, ему не обязательно соблюдать хронологию событий. «Каждый раз я вижу свою жизнь совершенно другой, в каждом спектакле моя биография выглядит по-новому», – утверждает Марина Абрамович.

 «Жизнь и смерть Марины Абрамович» – ее совместная работа с режиссером Робертом (Бобом) Уилсоном, лидером группы AntonyandtheJohnsons Энтони Хегерти и актером Уиллемом Дефо. В спектакле также принимают участие художники-перформеры, актеры и женская вокальная группа Светланы Спайич, исполняющая аутентичную сербскую фолк-музыку. Звуковой ряд к спектаклю подбирал Энтони Хегерти – музыкальный руководитель постановки и один из исполнителей. В оркестровой яме он собрал авторитетных мастеров электронной, альтернативной и авангардной музыки.

Марина Абрамович неоднократно повторяла, что художник, занимающийся перформансом, должен ненавидеть театр, поскольку театр – это игра и притворство, где нож – не нож и кровь – не кровь. В перформансе все по-настоящему, там и нож, и кровь. Однако театральная реальность приходила к ней на помощь в самые трудные моменты жизни и выполняла терапевтическую функцию. Первый биографический спектакль был поставлен в 1989 году – вскоре после разрыва художницы с Улаем. Избавиться как от депрессии и боли, вызванной расставанием, так и от неспособности заниматься искусством в одиночку после долгих лет, проведенных вместе с другим художником, Марине Абрамович помогла сцена театра, на которую она перенесла свои личные травмы.

Новый спектакль отличается от предыдущих в первую очередь тем, что в нем большое внимание уделено теме смерти и похорон главной героини. Она считает, что художник должен осознавать свою смертность и заранее разработать сценарий своих похорон. Сама Марина хочет быть похоронена в трех местах – в Америке, Европе и Азии. В одном гробу будет находиться ее настоящее тело, в двух других – муляжи. Где будет предано земле настоящее тело, знает лишь сама художница и ее доверенное лицо. На церемонии прощания, которая состоится в Нью-Йорке, выступит певец Энтони Хегерти. Свои похороны Марина Абрамович задумывает яркими и жизнеутверждающими, никто не должен приходить в черном.                  

Пролог спектакля – картина похорон. Публика заходит в зал, но спектакль уже начался. На сцене три гроба, в них – три тела с лицом Марины Абрамович. Вокруг гробов бегают доберманы, обнюхивая подсвеченные красным кости, – это отсылка к венецианскому перформансу «Балканское барокко». Эпилог спектакля – снова похороны, за которыми следует вознесение Марины Абрамович, точнее, всех трех Марин. «Двое похорон и одна жизнь посередине», – говорит художница.

Режиссер Роберт Уилсон сделал акцент на детских югославских воспоминаниях Марины и на ее отношениях с безжалостной матерью-тираном. Искусство и творческие достижения упоминаются лишь вскользь. Этот спектакль Марина Абрамович посвятила художнику Паоло Каневари, которого называет самой большой любовью своей жизни. Они познакомились в 1997 году в Нью-Йорке и девять лет спустя сыграли свадьбу. Счастье оказалось недолгим – Паоло Каневари, не выдержав «конкуренции» с Мариной, ушел к другой женщине. В 2010 году они снова воссоединились, но вскоре Паоло снова бросил Марину. Все эти личные подробности вплетены в спектакль и в искусство Марины Абрамович, не отрицающей, что перформансом стала вся ее жизнь.

Наше интервью состоялось в апреле на следующий день после первого из десяти спектаклей в мадридской опере. Я помню, как сильно волновался перед первой встречей с Мариной Абрамович три года назад – я не знал, чего ожидать от радикальной, прямолинейной художницы. Все волнения были напрасны: она оказалась радикально открытой, доступной и светлой собеседницей, которой можно задать абсолютно любой вопрос, запретных тем для нее нет. Конечно, ситуацию она всегда держит под контролем: «Все, поговорили уже достаточно – ты что, книгу обо мне пишешь?» У Марины Абрамович отличное чувство юмора, она любит иронию, хотя в ее искусстве эти качества никогда не выходили на поверхность. «Откуда ты знаешь, что у меня есть чувство юмора? Я ведь даже еще не начала травить грязные славянские анекдоты», – ответила она на мой комплимент. Однажды я помогал донести ее багаж к поезду в Манчестере, и она была очень рада: «Конечно, помоги, я не феминистка!»

В прошлом году Марина Абрамович отметила 65-летие и с каждым годом выглядит все лучше. Она красива какой-то совершенно колоссальной красотой – когда сидишь напротив Марины во время интервью или перформанса, то видишь в ней женщину грандиозной судьбы, почти оперную диву, почти Марию Каллас. Не зря «Жизнь и смерть Марины Абрамович» в Мадриде шла на сцене оперного театра.

 Наутро после спектакля Марина одета во все черное – в дорогое дизайнерское черное. На то, что она следит за модой, указывает сумка Givenchy. Я включаю диктофон, и вдруг у Марины с пальца падает кольцо. «Мне его недавно подарили – я люблю вулканы, и форма этого кольца повторяет вулканическую структуру, но оно у меня все время соскальзывает», – говорит она. Я смотрю на нее и вспоминаю перформанс 1975 года «Искусство должно быть красивым, художник должен быть красивым» – обнаженная Марина доводила себя до исступления, в течение часа грубо и резко расчесывая свои волосы металлическим гребнем и щеткой и повторяя как мантру вынесенные в название этой работы слова. Во время перформанса она повредила себе волосы и поранила лицо. Ради искусства она была готова на все, и искусство сделало ее красивой. Красотой наполнена и театральная «Жизнь и смерть Марины Абрамович».

Это ведь во многом спектакль о любви. Почему вы не назвали его, скажем, «Любовь и смерть Марины Абрамович»?

Смерть подразумевает и любовь, смерть включает в себя абсолютно все. Я не думаю, что это спектакль только о любви – он о разочаровании, о страдании, о страшных историях из детства. В нем очень много боли. Да, любовь – это важнейшая часть жизни каждого человека, причем в моем случае личная жизнь обернулась полной катастрофой, но моя любовь по отношению к зрителям и любовь зрителей ко мне – это что-то невероятное. Такое всепобеждающее, безграничное чувство. Оно даже стало независимым организмом само по себе и питается нашей общей энергией.

Вы верите в любовь?

Да, конечно, верю. Способность любить – главное человеческое качество. Если мы не можем любить, то мы потеряны. Вокруг столько негативной энергии, и в любви наше спасение. Во время перформанса «В присутствии художника» я открыла в себе способность испытывать безоговорочную любовь к незнакомцам, которые садились напротив меня. Это было самое сильное чувство, которое я когда-либо испытывала.

Почему же ваша личная жизнь обернулась катастрофой?

На то было множество причин. Мало кто способен принять такую личность, как я. Работа для меня всегда на первом месте, все остальное – на втором. Сначала тебя любят за твою силу, а потом в процессе отношений тебя пытаются переделать, подстроить под себя. В своем манифесте жизни художника я написала, что художник не должен влюбляться в другого художника. Ревность все разрушает. Это как раз то, что случилось со мной.

С вами это случалось по крайней мере дважды.

Да, я наступаю на одни и те же грабли. Если два художника решают жить вместе, то их отношения – «миссия невыполнима». Это борьба силы, власти, энергии. У одного больше успеха и достижений, у другого – меньше, и это дает повод для ревности. Обычные человеческие чувства разрушают любовь, и ты остаешься в одиночестве. 

Ваше описание любви в спектакле совпадает с описанием эмоций, которые вы испытываете во время перформанса: время останавливается. Получается, любовь и перформанс – это одно и то же?

Да, это одинаковое ощущение. Абсолютная гармония, полнота чувств и свечение. Ощущение, что время перестает существовать. Ощущение присутствия здесь и сейчас. Ощущение наполненности. У меня никто об этом никогда не спрашивал. Я думаю, что, когда буддисты говорят о просветлении, об ощущении экстаза и блаженстве, они имеют в виду любовь.

В чем для вас заключается ощущение счастья?

Счастье – это что-то другое. Недавно в Милане у меня была выставка, которая называлась «Я вижу счастье с закрытыми глазами». Мое восприятие счастья изменилось. Сначала мне казалось, что оно зависит от внешних факторов и обстоятельств, что источник счастья находится не в тебе самом, а где-то снаружи. Потом я поняла, что счастье – оно всегда внутри. Счастье – это понимание, глубокое понимание твоей правды, и оно не может быть вызвано какими-либо внешними событиями и другими людьми. 

Человеку нужно освободиться от ощущения счастья, основанного на привычках и привязанностях. Ведь как только ты привязываешься к человеку, и это вызывает прилив счастья, ты должен понимать, что это лишь временная ситуация, и вскоре может случиться все что угодно. Этот человек может от тебя уйти, он может умереть, и ты снова будешь несчастен. Поэтому следует найти источник счастья в глубине себя, в своем состоянии разума.

Вам нужно чувствовать себя счастливой?

Да, но важно воспринимать оба этих состояния – счастья и несчастья – как равнозначные. На словах, конечно, это звучит легче, чем на деле. Это так же, как с погодой: сегодня за окном идет дождь, а завтра снова выглянет солнце – нужно принимать обе эти реальности.

Я сама сейчас нахожусь в непростой ситуации, это такой период – конец большой любовной истории, самой большой любви в моей жизни. Мое сердце разбито. Я посвятила этот спектакль человеку, которого любила, а он даже не пришел его посмотреть. Через несколько лет после нашего расставания он ко мне вернулся, но потом снова ушел к той же женщине, ради которой он тогда меня бросил. У меня нет другого выхода – я должна понять, каким будет новое начало в моей жизни, но я и сама этого еще не знаю.

Как вы к этому придете?

Ничего не делая. Спокойно. Главное – не суетиться, не давить на себя и на свою судьбу, не пытаться предрешить ее. Я открою свое сердце другому человеку, но пока я этого еще не сделала. Мой образ жизни обрекает меня на одиночество. Я недавно была в Милане, работала над большим проектом «Метод Абрамович». Что это значит? Это значит, что целый месяц я живу в гостинице. Я вернулась на четыре дня домой в Нью-Йорк, за это время проделала адский объем работы, ответила на триста мейлов. Приехала в Мадрид играть спектакль – это еще один месяц, проведенный в гримерной театра и в гостиничном номере. Я сама выбрала такую жизнь, и мне от этого уже никуда не деться. Я хочу заниматься искусством, которое что-то значит и затрагивает душу, и если я обречена на одиночество, то это побочный эффект моей работы.

Существует ли душа?

Я уже несколько лет создаю серию объектов, которые помогают людям соединиться со своей душой. Есть человек, и есть душа. Мы сейчас сидим и разговариваем в лобби отеля, но я верю, что существует и другой, параллельный мир. Существует множество измерений, и у каждого – своя вибрация. Если нам удается поменять вибрацию или уловить другую, то мы можем путешествовать во времени и пространстве. Именно художники обладают этим шестым чувством, и они могут перемещаться из одного мира в другой. Чувствительные люди и ясновидящие на это способны. «Метод Абрамович» помогает человеку соединиться со своим нутром, со своим внутренним миром – это особая техника, человек должен находиться в неподвижном состоянии. В момент покоя он может открыть для себя и почувствовать свой невидимый духовный мир.

Знаете ли вы, в каком месте человеческого тела находится душа?

Я говорю о невидимых вещах. Невидимое – оно везде, оно вокруг нас. С этим невидимым миром нужно подружиться и почувствовать его. Вы из Латвии, у вас должна быть развита восприимчивость к этому миру. Я помню, как моя бабушка по пятницам гадала на кофейной гуще – что она предсказала, все сбылось. Я не могу утверждать, что душа находится в левом плече или правом колене – она везде.

Ваше искусство неразрывно связано с вашим телом, с использованием тела. Как вы понимаете свое тело?

У меня довольно странное отношение к собственному телу.  Это инструмент, который я использую в работе, и я не обращаю внимания на то, больно моему телу или нет. Создавая произведение, я не задумываюсь о том, в какую ситуацию я ставлю свое тело и насколько физически невыносимой эта ситуация может оказаться. Мой разум вырабатывает силу, благодаря которой я могу заниматься искусством и не обращать внимания на физическую боль. В то же время, когда я прихожу домой и нахожусь в своем личном пространстве, то есть не занимаюсь работой, мое тело начинает бунтовать. Оно берет реванш.

Каким образом?

Оно ослабевает, заболевает, не хочет двигаться и мне подчиняться. У меня все начинает зудеть. Даже сейчас я чувствую боль в плечах – все из-за того, какие позы я принимаю, занимаясь искусством и даже играя в этом спектакле. Я не должна это игнорировать, поэтому мне иногда приходится брать паузу и уделять внимание физическому здоровью своего тела, которое от меня не получает достаточно любви. Когда я создаю произведение, главное – это сила воли и способность моего разума создать такую ситуацию, в которой я могу донести свое послание и свою идею до большого количества людей.

Какую форму могут принять ваши перформансы, когда вы потеряете энергию и силу?

Физическая сила не имеет столь большого значения, намного важнее сила разума, сила сознания. С возрастом эта сила накапливается и возрастает, и она не зависит от физического состояния тела. Силой разума в искусстве я могу добиться гораздо большего, чем силой тела. В молодости мне бы ни за что не удалось провести такой перформанс, как «В присутствии художника». Да, у меня была энергия, мое тело было моложе и сильнее, чем сейчас, но у меня не было такой силы воли и способности достичь такой степени концентрации, которая бы мне позволила создать подобное произведение. Мне понадобилось 40 лет, чтобы накопить в себе и передать окружающим эту особую энергию, которой я могла поделиться с тысячами людей в музее MoMA в Нью-Йорке. Человек, как благородное вино – чем старше и выдержаннее, тем лучше.  Я уверена, что с возрастом человек становится только лучше.

Знаете ли вы, что такое время? Что оно для вас значит?  

Времени нет. Оно не существует. Люди отсчитывают время и измеряют его, когда думают о прошлом и будущем. В настоящем времени нет, и его невозможно измерить. Если вы способны чувствовать момент настоящего своим телом, разумом и духом, то вы поймете, что времени нет. Вопросам времени и темпоральности посвящено множество философских трудов. Мой брат Велимир – философ, его специализация – сознание человека, время и пространство. Мы с ним часто обсуждали эти темы, и я каждый раз убеждаюсь в том, что времени не существует. Почему некоторые люди обладают способностью предсказывать будущее и точно знают, что происходило в прошлом? Потому что время – это кольцо, в котором заключено прошлое, настоящее и будущее, и это все едино. Таково человеческое восприятие: мы думаем, что время есть. На самом деле его нет.

О том, как устроен мир и что в нем происходит, размышляют ученые, философы и художники. Что такое искусство? В чем его необходимость?   

У нас больше не осталось храмов. Религия стала институцией, и люди в нее не верят. Художники – это люди, сохранившие шестое чувство, они наделены той чувствительностью, которая помогает предсказывать будущее и давать ответы на важные вопросы. Художники наполняют мир и каждого из нас духовным содержанием. Современное общество как никогда одержимо материальными ценностями, люди перестали чувствовать сами себя, поэтому роль искусства сейчас намного важнее, чем когда бы то ни было ранее. Оно как пища, как кислород. Я всегда верила в то, что искусство – это кислород общества. Без него невозможно жить. Ведь чем сегодня занимается человек – постоянным воспроизводством и перепроизводством, у него десять машин и деньги в банке. А дальше что? Есть ли в жизни еще что-то, кроме этого? Нужно чем-то насытить душу – в этом и состоит главная задача искусства.

Бывало ли у вас то, что называют творческим кризисом?

О да, конечно. В моей жизни, особенно в молодости, были продолжительные периоды, когда у меня не рождались хорошие идеи, когда у меня вообще не было идей. Меня охватывала паника, мне казалось, что я уже никогда не смогу ничего создать. Позднее я поняла, что на себя нельзя давить, нельзя выжимать из себя идею, если идеи нет. Она придет сама естественным путем. Я хочу, чтобы идея материализовалась перед моим взором как голограмма, чтобы я увидела ее целиком и сказала себе: да, это именно то, что я хочу сделать. Теперь я спокойно воспринимаю эти периоды, когда у меня нет идей, я себе доверяю. Я знаю, что в это время я никак не должна на себя воздействовать – нужно просто жить, и идея сама появится, она придет из ниоткуда. Это будет сюрприз для меня самой.

Иногда уходит два года на то, чтобы дождаться хорошей, достойной исполнения идеи. Я не часто провожу свои перформансы, я к этому подхожу очень ответственно и избирательно. Всегда дожидаюсь хорошей идеи – я доверяю своим импульсам, иначе это будет просто выброшенное время. Я против захламления мира искусством. Художники слишком паникуют: если у них нет хороших идей, они осуществляют плохие. Это неправильно, так быть не должно.

Вы считаете, что нас окружает слишком много посредственного и даже плохого искусства?

Нас окружает слишком много искусства, в котором нет никакого смысла, которое ничего не может дать обществу. От него ни холодно ни жарко. Почему это происходит? Художники беспокоятся и суетятся, к этому их толкает рынок и собственная жадность – они хотят заработать больше денег.

Как вы боретесь со своими страхами?

Я смотрю им прямо в лицо. Если я знаю, что это страх, то я предстаю перед ним. Я готова с ним себя столкнуть. Если вам кажется, что то, что я делаю в спектакле «Жизнь и смерть Марины Абрамович», мне дается легко, то вы ошибаетесь. Вынести на публику весь ад своей жизни и проигрывать его снова и снова – это был гигантский страх. Мне от этого не по себе. Вчера утром перед премьерой я проплакала два часа. Я просто не могла с этим совладать – с этой правдой, с этими непридуманными историями. Потом я собираю всю свою волю в кулак, выхожу на сцену и делаю это.

Спектакль – это моя совместная работа с Бобом Уилсоном, Энтони, Уиллемом Дефо и другими художниками и актерами, которые участвуют в постановке. Все они так или иначе добавляют в нее фрагменты и чувства из своей жизни, моя биография становится их биографией. Такие же страхи, которые живут во мне, испытывают и другие люди. Все люди. Я решилась показать свои абсолютно открыто, искренне и честно, потому что только так можно затронуть душу людей. Для меня это единственный возможный способ, хоть и крайне болезненный. Я предстаю беззащитной и уязвимой, но по-другому не могу.

Вчера на спектакль в Мадриде пришел один психоаналитик. Он мне потом сказал: «То, что ты делаешь на сцене и как ты рассказываешь свои истории, – поразительно. Это даже не Фрейд, это Юнг».   

Спектакль начинается сценой ваших похорон и заканчивается вознесением. У вас разработан сценарий собственных похорон, который уже отчасти известен публике, и его фрагмент показан в этой постановке. Не возникло ли у вас желание внести в него какие-то изменения?

Я даже не знаю. Честно говоря, я давно не думала о своих похоронах. В начале спектакля мне приходится минут 40 лежать в гробу – когда публика заходит в зал, все видят эту сцену. Вчера, лежа в гробу, меня осенило: о боже, когда я действительно умру, мне будет казаться, что я в театре и проснусь в следующей сцене. Реальность стала для меня театром и театр – реальностью.

Что же произойдет, когда вы умрете?

Знаю одно: я хочу умереть в сознании, без страха и чувства злобы. Это важно, поскольку в момент смерти необходимо осознать этот переход. Суфии верят, что жизнь – это сон, а смерть – пробуждение. Мне очень нравится такая идея: жизнь как иллюзия, а пробуждение как что-то реальное, как путь обратно в мир сознания. 

Искусство перформанса подразумевает постоянный контакт с публикой. Перформанс без зрителей, без обмена энергией невозможен. Художник, который занимается этим искусством, должен любить публику. За что вы ее любите?

Я не знаю, за что. Я люблю своего зрителя и людей в целом.

За что их любить?

Для меня это очень естественное чувство, я никогда его не анализировала, не искала глубоких объяснений. Возможно, это связано с тем, что моя мать никогда меня не любила, она не поцеловала меня ни разу в жизни. Моя семья была абсолютно дисфункциональной. У меня никогда не было нормальных отношений с членами своей семьи. Мои отец и мать умерли, мой брат не проявил никакого интереса к этому спектаклю, он на него даже не пришел. Это клубок сложных отношений. Единственный способ выжить для меня – это сделать так, чтобы публика стала семьей, которой у меня никогда не было. Я испытываю безоговорочную любовь к зрителю, это чувство идет из моего сердца, и я не прикладываю к этому никаких усилий. Это все очень искренне.

Вы не мизантроп, но ведь есть множество художников, которые ненавидят людей.

Я не знаю про других, но меня с публикой связывает только любовь. Да, некоторые художники отгораживаются от мира, запираются в мастерских и не выходят оттуда. Я же отдаю себя полностью, отдаю все, что у меня есть, все, что я могу. Даже если я валюсь с ног, всегда отвечаю на письма по электронной почте. Я не оставляю без ответа ни один мейл, который получаю от студентов или от кого угодно. Я всегда доступна и открыта. Если это в моих силах и в моей компетенции, я стараюсь помочь.

Для меня это исключительно важно. Ответственность художника перед обществом намного серьезнее, чем это кажется некоторым художникам. Художник выполняет духоподъемную функцию – он способствует тому, чтобы поднять дух человека, оторвать его от земли, а не сровнять его с землей. Дух ни в коем случае нельзя ломать. Поэтому я уверена, что если даже ты устал и если ты в плохом настроении, то ты, художник, все равно должен давать, ты должен быть рядом с людьми, должен быть с ними связан. В этом состоит наша основная задача. Я живу и работаю именно так. Я все делаю честно и искренне. При этом, что касается моей работы, я никогда не шла на компромиссы – мне было так сложно прийти к тому, что у меня сейчас есть, но это был единственный верный путь.

Сейчас меня окружил странный ореол селебрити, меня вдруг стали воспринимать как знаменитость, но на меня это не действует, это не способно меня изменить. Я уже давно не в том возрасте! В моей жизни все происходило очень медленно, я долго шла к признанию. Если бы мне сейчас было 25 лет и на меня бы свалилось все это внимание, я бы, наверное, уже была госпитализирована в связи с передозировкой наркотиков или подумывала о самоубийстве, но теперь мне это уже не грозит.

Мое нынешнее положение или статус – называйте как хотите – позволяет мне высказать все, что я считаю нужным, и быть услышанной. Это хороший момент в моей жизни. Особенно сейчас, когда я создаю Институт перформанса в городе Гудзон под Нью-Йорком. Этот институт – мое наследие, туда смогут приезжать молодые художники со всего мира, работать над своими произведениями и демонстрировать их публике. Иногда я читаю лекции и в своих выступлениях никогда не концентрируюсь только на своем искусстве. Я рассказываю о том, что нравится мне самой, – это и произведения молодых авторов, и значительные исторические работы. Иногда я упоминаю свои работы, но на себе я не зациклена. Это тоже важно для художника – нельзя думать, что ты здесь самый главный, что ты самая яркая звезда во Вселенной. Эго – это огромное препятствие для художника. Если он считает себя великим, значит, у него серьезные проблемы.

Ваша жизнь и искусство вдохновляют многих молодых и не очень молодых художников. А кто вдохновляет вас?

Меня никогда не вдохновляли художники, ведь в таком случае получалось бы, что я занимаюсь секонд-хендом. Такое секонд-хенд-вдохновение и, соответственно, секонд-хенд-искусство. Художника должно вдохновлять что-то другое. В моем случае – природа. Я занимаюсь шаманизмом – езжу в Бразилию и работаю с шаманами. Меня всегда интересовала культура аборигенов, тибетская культура. Азиатская культура насыщена знанием, благодаря которому я многому научилась. Для меня важны так называемые места силы – водопады, вулканы, реки и леса. Меня завораживает все, что связано с природой, все, чего не коснулась рука человека. Мне регулярно нужно чувствовать силу природы, находясь вдали от людей, и она дает тебе такой объем информации и энергии, что ты можешь ее впитать и очиститься. Это помогает прояснить сознание, чтобы потом с новой силой взяться за работу.

Что вас привлекло в шаманизме?

Шаманы обладают знанием, которое помогает понять человеческую природу и в то же время оно дает тебе ключ к невидимому миру. У нас нет этого ключа, потому что все современные технологии, которые мы используем, отрезают нас от невидимого мира. Этот мир исключительно важен для всех нас, и он существует.

Вы к нему подключались и во время своего перформанса «В присутствии художника»? Что происходило в вашей голове во время этого перформанса, когда в течение трех месяцев вы неподвижно сидели в атриуме музея MoMA? О чем вы думали?

Я не хотела ни о чем думать, но это была не просто пустая пустота, а наполненная пустота. Моей задачей во время этого перформанса было почувствовать момент настоящего, быть здесь и сейчас и сделать так, чтобы человек, который садился напротив меня и смотрел мне в глаза, стал центром моего мира. Ведь в обычной жизни наше внимание рассеяно, мысли постоянно где-то блуждают. Я хотела сконцентрироваться на моменте здесь и сейчас – это все, что мне нужно было сделать, и больше я ничего не делала, ни о чем не думала. Это ведь очень сложно – жить настоящим, чувствовать именно этот момент, а не ностальгировать по прошлому или мечтать о будущем.

Жизнь в настоящем позволяет подключиться к особому типу энергии – и это то, что я испытала во время перформанса в Нью-Йорке. Это был потрясающий опыт, не сравнимый ни с чем, что я делала раньше. Я действительно смогла выйти за пределы собственного тела. Я чувствовала пространство, я могла видеть на 360 градусов вокруг себя, и я не была одинокой – я все время была с людьми, которые находились в музее. Мое сознание было настолько чистым и незамутненным, что зрители и все, кто принял участие в перформансе вместе со мной, могли это почувствовать – это были невидимые вещи, нематериальные, к ним нельзя прикоснуться, но в то же время я точно знала, что структура атомов в пространстве этого перформанса полностью изменилась. Когда человек попадал в это пространство и садился напротив меня, он входил в зону другой энергии. Я передавала ему эту энергию. Люди это чувствовали, именно поэтому перформанс вызывал у них такие сильные переживания, и многие плакали.

Эта работа и для вас самой стала переходом на новый этап творчества? Что будет дальше?

Да, для меня это тоже знаковое событие. После этого перформанса я стала ездить в Бразилию и заниматься с шаманами. Посмотрим, что из этого выйдет. Перформанс продолжительностью три месяца сам по себе становится отдельной жизнью, и он в тебе меняет абсолютно все. Он полностью изменил мое восприятие реальности. Я так странно себя ощущаю – как пришелец из другой галактики. Я нигде не чувствую себя как дома, но я точно знаю свое предназначение, и после этого перформанса оно стало кристально ясным.

Мое предназначение – это прямой контакт с людьми, я хочу делиться своим знанием о природе боли и страдания, потому что боль испытывают все, при этом люди стараются ее избежать. Я пытаюсь создавать такие ситуации, назовем их болезненными ситуациями, которые позволяют подобрать ключ к тому, чтобы превозмочь эту боль, превзойти ее и найти путь к преображению. Нужно освободиться от чувства боли и страдания. В этом мое призвание.

В Бразилию к шаманам вы ездите как частное лицо или как художник, готовящийся создать новое произведение?     

Сначала я отправилась туда как очень восприимчивый, чувствительный человек – частное лицо. Я хотела испытать это на себе. Все, что я делаю – например, проект «Метод Абрамович» в Милане, – всегда берет начало в моем личном опыте. Я все должна проверить на себе – какое влияние это на меня оказывает, работает ли этот метод, эффективен ли он. Это как с приготовлением пищи – вы варите суп и пробуете его. Если выходит вкусно, то вы угощаете им других и делитесь рецептом. Сейчас я только учусь варить суп. Когда я найду лучший рецепт из всех возможных, я сделаю из него искусство.

Чувствуете ли вы, что вся ваша жизнь стала перформансом, представлением?

Да, потому что моя жизнь ориентирована на то, чтобы я могла реализовать свое предназначение, сделать все, что я могу и должна. Люди теряют столько времени на сомнения и длительные размышления о том, чем заняться в жизни, к чему приложить свои усилия, потому что они не могут решиться и выбор возможностей им кажется слишком велик. Они долго думают, сомневаются. Мне повезло – я никогда не сомневаюсь в своих действиях. Я сразу иду и делаю, я продолжаю делать уже долгие годы – и все складывается в единую картину, все имеет смысл. Все, что я делаю, очень осознанно, и сейчас мои задачи сформулированы намного яснее и четче, чем когда бы то ни было ранее. С тех пор, как моя личная жизнь перестала существовать, у меня осталась только работа и общественная функция художника – в этом и состоит вся моя жизнь. В ней все предельно открыто и честно. У меня даже нет личного адреса электронной почты – только один рабочий! В моей жизни больше нет ничего личного.

Мне так и не удалось сбалансировать свою личную и публичную жизнь. Я все больше убеждаюсь в том, что такого баланса для меня и не существует. Я должна была принести в жертву свою личную жизнь ради работы и всего, во что я верю, – и я это сделала.

К чему вас это приведет?

Мне 65 лет, я нахожусь на последнем этапе жизни. Я не хочу тратить время на ерунду, на то, что будет меня отвлекать от исполнения своего долга. Когда вы умрете, вы ничего не сможете взять с собой. Лучшее, что можно оставить после себя, – это хорошая идея. Она может жить долго. Я хочу оставить хорошую идею. Это значит, что я должна построить свой институт. Уже подписан контракт с архитектором Ремом Колхасом – он разрабатывает проект. На реализацию задуманного мне нужно собрать 15 миллионов долларов – я даже не могу представить себе эту сумму, я не догадываюсь, как может выглядеть такая масса денег. Так что мне придется потратить время на привлечение средств. Я хочу открыть институт и тогда смогу уйти.

Когда институт может начать работу?

Я хочу, чтобы он частично начал функционировать уже через два года. Буду открывать его по частям – в зависимости от того, насколько быстро мне удастся собрать средства. Полностью институт может быть готов через 10 лет – надеюсь, к тому времени он сможет работать и без моего непосредственного участия. Я хочу, чтобы и спектакль «Жизнь и смерть Марины Абрамович» обрел такую же автономию – мы думаем о моей замене. Очень надеюсь, что в один прекрасный день еще при жизни мне удастся увидеть эту постановку, сидя в зрительном зале, и мою роль на сцене будет играть кто-то другой.

Кого бы вы хотели видеть на своем месте?

Я очень люблю Шарлотту Рэмплинг. Восхищаюсь актрисой Педро Альмо­до­­­вара Росси де Пальмой. Мы с ней об этом уже говорили, так что такой вариант вполне возможен.

Сколько раз мы ни встречались, вы всегда одеты в черное. Почему?         

Черный мне представляется очень нейтральным цветом. Сейчас, когда я нахожусь в поиске новых начал, я думаю о том, не сменить ли мне цвет. Летом я люблю носить белое. Черный и белый содержат в себе все цвета вместе взятые. Это самое простое решение – носить черное и белое. К тому же это практично – я все время путешествую, и у меня нет проблем с подбором гардероба, все вещи идеально сочетаются. Мне кажется, черный – это цвет, имеющий отношение к западному миру. Каждый раз, когда я приезжаю на Восток, в Азию, меня потрясает богатая цветовая палитра – там столько красок! Я себе говорю: пора наконец сменить цвет, а то в этом многоцветье я выгляжу как таракан.