Как постареть и при этом не сойти с ума

Мы сможем понять логику стариков, только когда состаримся сами.

(Попытка объяснения абсурда.)

— Я хочу выпилить кролика, – говорит 102-летний старик.

— Ты ведь неделю назад хотел белочку, – говорю я.

— Я ошибался, – говорит он.

К слову сказать, поведение стариков иногда кажется диким абсурдом.

Да какая ему принципиальная разница между сосновой белочкой или липовым кроликом? – недоумеваю я в усы. – В 102-то года?

Слушайте сюда.

Его дочери давно перевалило за 70.

Внукам за 50.

Правнукам по 25.

А пра-пра? Они вообще вспоминают о нем в будние дни?

Не по праздникам, когда он сидит чучелом во главе угла? Он им хоть для чего-нибудь, хоть когда-нибудь нужен, этот супердолгожитель?!

В понедельник-вторник-среду?!

Правда в том, что он уже никому, кроме себя самого, не нужен.

Он – древняя развалина.

Он сидит в доме престарелых и, с ужасом ежедневно ощупывая свой организм, ждет финала. А пока ему необходимы в жизни две вещи:

а) чтобы он хоть как-то стал нужен сейчас правнукам, пока он здесь, на этом свете,

б) чтобы его помнили, когда он окажется на том.

Вот для этого белочка в самый раз. Или даже кролик тут лучше подойдет. Или все-таки белочка.

Kролик – взятка потомкам.

Он пытается при помощи таких простых уловок остаться в их памяти. Вот она – волшебная сила искусства! Он не сильно хитрый художник, миру он не раскрылся как творец, но, может быть, хотя бы потом, много позже, правнуки будут глубокомысленно качать головой, разглядывая образ белочки или кролика?!

Хотя самому ему жить изрядно надоело, и он только и ждет легкого перехода:

— Я готов отдать два года своей жизни только за то, чтобы умереть спокойно, – говорит он.

— Нечестно так говорить в твои 102, – отвечаю я.

— Наступает такое время, – продолжает он, – когда у человека остается одно-единственное желание.

— Какое? – спрашиваю я.

— Чтобы у него больше ничего не болело.

— Я хочу сидеть не слева от Эммануэля, а справа, – вдруг заявляет 94-летний Кароль.

— Почему?!

— Потому что Эммануэль поет и у меня болит голова.

— Но какая разница, с какой стороны от Эмма-нуэля сидеть?!

— Какой ты непонятливый. Как ребенок. Я хочу сидеть к нему тем ухом, которое не слышит.

Поступки стариков логичны и абсолютно адекватны с их точки зрения.

Они прекрасно понимают друг друга, ибо говорят на одном языке.

Языке старости.

Мы сможем понять их только тогда, когда состаримся.

Они не в силах объяснить свою логику на словах, а нам не дано понять их заранее.

Хотя давайте будем продолжать стараться.

Тем более что старость – болезнь заразная.

Где найти повод для жизни, когда уже всё позади?

Старые люди – это хорошо забытые новые.

Они несут в себе память, которой нет уже ни у кого вокруг.

Старые люди не обязательно делятся ею. Это им не всегда даже и важно.

Если хотите попытаться – для этого надо выйти с ними на одну волну.

Это надо попросить. Это надо заслужить.

Но эта память – она дает легитимацию продолжать жить и является одним из самых главных стимулов жизни.

Они несут внутри себя всех, кто окружал их в течение их долгой жизни. И эти люди живы в их памяти.

Каждый близкий ушедший человек превраща-ется с течением времени в душе в эдакую жем-чужину.

И старики – на манер банковских ячеек какого-нибудь самого главного в мире банка – бережно хранят эти жемчужины глубоко внутри.

Они для этого нужны прежде всего самим sсебе.

Вот глядите сами.

Мимо меня проходит старушка Иегудит:

— Я прихожу к тебе, потому что сорок лет назад утонул мой сын.

— Я знаю, – отвечаю я.

(Она уходит, напевая под нос: «Ой, Кинерет шели».)