Тень Тигра

За пятнадцать лет я написала сотни писем от чужого имени. Самые разные – от формальных благодарностей и соболезнований до пространной переписки с сильными мира сего: политиками, редакторами газет, епископами, членами палаты лордов. С сугубо личными письмами процедура была такая: я писала их крупным шрифтом с двойным интервалом, распечатывала, а мой наниматель – он же отправитель письма – кропотливо переписывал их на тисненую бумагу с помощью пера «Мон Блан» и промокашки, а внизу ставил размашистую роспись.

Помимо корреспонденции я написала множество газетных статей, речей, несколько стихотворений и книг. На эти книги вышло много рецензий и статей об авторе, имя которого значилось на обложке. Множество литераторов вступили в переписку с «автором», не зная, что ответы им тоже писал специально нанятый человек. «Отличная у нас команда», – часто говорил мне автор. Так оно и было. Если нравилось ему, нравилось и мне. Нам хорошо работалось вместе, и в целом я была добросовестным партнером, который интересуется своей работой и тем, как это психологически воспринимается каждой из сторон. С годами я много узнала о тщеславии, желании быть своим, о том, на что готов пойти мужчина, чтобы казаться другим, чем он есть. И о том, на что готова пойти женщина, чтобы его обман не раскрылся.

Как я встретила своего нанимателя – долгая история, придется укоротить. Примерно так: мы познакомились, потому что я перевожу с русского. Это случилось в 1981 году. Я периодически приезжала из Сент-Андрус в Шотландии, чтобы помочь ему с покупкой серии палестинских пейзажей кисти Леонида Пастернака, мемуары которого я незадолго до этого перевела. Я объяснила ему, что дочери Пастернака Жозефина и Лидия обещали никогда не продавать картин отца. Но мои слова остались без внимания.

«Ты не понимаешь, – говорил он. – Я должен их купить. Обязательно. Они напоминают мне о детстве, о родине. Сейчас ее уже нет, все разрушено. Я должен их купить».

Я никогда не встречала таких странных и эксцентричных людей – он был как редкая тропическая птица с пестрыми перьями; когда он взмахивал крыльями, блестящая подкладка его пиджака сверкала всеми цветами радуги, как призма. Он носил крупный сапфир на лацкане, веселый шелковый галстук, один носок у него был розовый, второй – зеленый. На правой руке – двое золотых часов, на левой – одни платиновые; на пальцах – целая коллекция драгоценных камней: рубины, изумруды, бриллианты.

Мы поехали с ним в Оксфорд на встречу с Жозефиной Пастернак. Произвести впечатление на эту эрудированную и решительную женщину было не так-то просто, но в присутствии такого экзотического существа она стала по-девичьи кокетливой. К моему изумлению, она продала ему картины.

После этого он повез меня в Лондон на своем «Роллс-Ройсе» с шофером. Всю дорогу я почти ничего не говорила, но на подъезде к Лондону он спросил о моей жизни и интересе к Пастернаку. Выслушав ответ, он неожиданно заявил, что всегда хотел публиковать иностранную литературу и что я должна работать у него в издательстве и заниматься подбором русских книг. Тут должна была быть какая-то ловушка. Когда у тебя трое детей, которым нет и пяти лет, легко поверить, что ты никогда не найдешь работу и вообще не будешь читать ничего, кроме сказок на ночь. И вот мне предлагают интересную работу, над которой надо думать и которую можно делать дома в свободное от детей время. Но никакой ловушки не было – по крайней мере, я ее не увидела. Зарплата 5000 фунтов плюс расходы – «Все девочки у меня начинают с пяти тысяч в год, да?» – и начинать можно сразу. Мне надо было приезжать из Шотландии на редколлегии, один-два дня в месяц работать в лондонском офисе, а в остальное время можно сидеть дома и общаться с коллегами по телефону. Как-то даже слишком хорошо. Мы ударили по рукам на заднем сиденье «Роллс-Ройса».

Потом он попросил шофера заехать в офис, чтобы я все увидела своими глазами. «Тебе понравится со мной работать. У меня хорошая интуиция. Мой девиз: если работать, то работать, если отдыхать, то отдыхать. Тогда все довольны, да?» That way everybody is happy, isn’t it? Для английского языка характерна ужасно запутанная грамматика подтверждающего вопроса, когда предлагается согласиться с говорящим. В большинстве языков есть универсальное решение, но в английском нет единого способа сказать «да?». И ничего не подозревающий человек ошибочно ставит простое isn’t it? вместо грамматически правильного aren’t they? или didn’t she? или can you?

Мы приехали в просторный пентхаус с окнами, выходящими на самое сердце Сохо. Первым делом я обратила внимание на картины на стенах – это были не спокойные пейзажи Земли обетованной, как я ожидала, а обнаженные и полуобнаженные женщины в ассортименте, а также несколько крупных кошек, пытающихся вырваться из позолоченных рам. А в центре стены над столом с кожаной столешницей висела даже не картина, а огромная шкура тигра с головой. Если бы он не был очевидным образом мертв, его вполне можно было принять за живого – и вся стена полыхала бесстрашными оранжевыми и черными полосами.

«Нравится? – спросил он, жестом предлагая мне присесть за стол напротив него. – Я зову его Кайзер. Знаешь, что такое кайзер? – И потом добавил в качестве объяснения: – Мой отец сражался на стороне Германии в Первой мировой войне».

«Я считаю себя тигром, – продолжил он без паузы. – Тигр ест всех, а его не ест никто. Он даже крокодила сожрать может, если захочет. Он царь гор, царь лесов, царь мира». Он царственно выпрямился в кресле. Прямо над его головой свисала голова тигра, которая, казалось, с любопытством осматривает комнату блестящими, как у человека, глазами. На миг видение и явь слились и две головы превратились в одну.

– Как мне к вам обращаться? – спросила я, когда мы пожимали руки при расставании.

– Можешь звать меня как тебе хочется, – ответил он. – Я буду звать тебя «любовь моя». Всех девочек, которые со мной работают, я зову «любовь моя», но ты можешь звать меня как хочешь.

– Тогда я буду звать вас Тигр.

– Это мне нравится, – сказал он и поцеловал мне руку.

Очутиться в первый раз в издательстве Тигра – как попасть в чужой сон. Казалось, я провалилась в очень глубокую кроличью нору. Не было никаких ориентиров, никаких указателей. Было ощущение высокого напряжения и легкой опасности. Первое, что бросалось в глаза, – ненормально высокий накал эмоций: люди постоянно смеялись, визжали, обнимались. Атмосфера была на грани истерики, и все эти звуки было непросто понять. Это кто-то сердится или просто громко говорит? Все с самого начала было не ясно. Это было не похоже ни на какое другое место работы, реальное или вымышленное. Полагаю, у меня было превратное представление, что книгами занимаются только мудрые, серьезные люди и делают они это без шума, вдумчиво – в общем, как книжные черви. Я представляла себе серьезных ученых, старомодных джентльменов, непритязательных и слегка бледных из-за того, что они редко видят дневной свет.

На самом деле здание кипело молодой энергией, исходящей от умопомрачительно изысканных молодых женщин. Их отличал аристократический выговор, безупречная осанка и исключительно длинные ноги. Кожа у них была не бледной, а здоровой, с бронзовым отливом. Мужчин при этом было не видно. Если бы сюда спустился какой-нибудь мифический марсианин, он бы ни за что не подумал, что женщин на Земле когда-то притесняли или они были на вторых ролях. В 1981 году в этом офисе всем заправляли женщины. Причем это были не синие чулки, а самые что ни на есть шелковые.

Офис в запущенной части Сохо занимал два ветхих здания, разделенных итальянским рестораном и парикмахерской. В воздухе чувствовался легкий запах чеснока и лосьона. Офисы занимали четыре этажа в здании с кривоватыми лестницами и покосившимися стенами. Мебель тоже была ветхая, и на всех поверхностях лежала черная лондонская пыль. Повсюду возвышались стопки книг и рукописей. А еще, как ни странно видеть такое в издательстве, в дверных проемах и на лампах болтались наряды, как будто здесь же работал портной. На спинках стульев висели боа и ремни, на некоторых дверях были плечики с вечерними платьями и стильными пиджаками. В туалете я обнаружила трусы, колготки и лак для ногтей.

У Тигра была группа компаний, связанных с издательским делом, модой, кино и театром. В «Таймс» его называли «культурным магнатом», и он усердно старался соответствовать этому статусу. Эта империя была не про прибыли и убытки, а про имя и славу. Издательство, как и его владелец, было sui generis: известность не соответствовала его размеру. Оно считалось радикальным и смелым. Тигр не боялся рисковать и действовал по большей части импульсивно. Он знакомился с людьми на вечеринках и тут же заключал с ними соглашения. Некоторые идеи превращались в невероятные издательские авантюры, порождавшие книги, которых не должно было быть. Он действовал стремительно и никогда не боялся принимать решения. Обожал споры, искал их, и любой намек на скандал только усиливал его желание опубликовать текст. «Пусть подают на меня в суд! Пусть судятся! – говорил он, потирая руки. – Я боец, я бьюсь до победы!» Тигр наслаждался этим образом, наслаждались им и мы. Нам казалось, что мы тоже бойцы, что мы тоже победим, и хотя на редколлегиях никогда не обсуждались хоть сколько-нибудь рациональные планы, атмосфера была заряжена и часто звучали громкие слова о благородных идеях. В избытке было и фривольности, но она была странным образом серьезна, и большую часть времени мы вели себя так, как будто решаем дела высшей важности.

«Нравятся мои девочки? – спросил меня Тигр вскоре после того, как я вышла на работу. На нем были туфли из крокодиловой кожи и разноцветные носки, бордовый и желтый. – Они классные, да?» Его девочки каждый день фигурировали в колонках светских сплетен и всегда знали кого-то, кто знает кого-то. Тигр сам признавал, что основная часть их работы делается вне стен офиса – на званых обедах, премьерах, благотворительных событиях, вернисажах, модных показах и балах – и состоит она в том, чтобы рассказы о его последних подвигах звучали в самых модных домах Лондона. Теперь стало понятно, зачем весь этот от-кутюр на дверях в офисе.