Возьмите любой словарь ангелов

Честно? Я решился на это интервью, когда узнал, что в Ригу едет известный мистик, духовный практик, и мне захотелось выяснить, что под этим подразумевается в наше время, когда, казалось бы, духовные искания 60–70-х годов прошлого века или второй половины позапрошлого уже вышли из моды. К тому же Аркадий Ровнер писал о Гурджиеве, которым я интересовался по причине интереса к нему Александра Пятигорского.

Не собираюсь соперничать с «Википедией», где сведения об Аркадии Ровнере изложены более сведущими людьми, отмечу лишь, что внешняя биография нашего героя включает два существенных переезда: в конце 50-х Ровнер оставил Тбилиси, где родился и вырос, а в 1973 году эмигрировал в США, где учился, преподавал и занимался издательским делом (издательство Gnosis Press). После возвращения в Москву Ровнер почувствовал, что к нему тянутся люди, и стал наставником в деле, которое сам именует «работой с состоянием». Деятельность эта окончательно оформилась в инициативе, названной Институтом культуры состояний («совокупность групп и индивидуумов в разных городах России и странах Европы и Азии, посвятивших себя работе по культивации состояний»).

Долгое время Аркадий Ровнер определял себя как писателя: он и вправду автор множества текстов, среди которых три романа, большое количество рассказов и статей и, в частности, книга «Гурджиев и Успенский». Свою писательскую деятельность Ровнер относит к так называемой «третьей литературе», отличая ее как от официальной советской (Евтушенко), так и от диссидентской (Солженицын), то есть идеологизированной, литературы. Возникновение этой литературы или, вернее, целого культурного движения Ровнер связывает с «творческим подпольем», давшим «в 60–80-х годах расцвет метафизическому искусству. Там можно было прочитать Рамачараку, Бёме, Успенского, Кришнамурти, Рериха, Владимира Соловьева, Лопухина, встретить живого мага, интеллектуала-мистика или последователя “четвертого пути”. Душа выходила из обморока беспамятства и узнавала себя в самых разных религиях Востока и Запада. Тогда формировалась Третья культура, стремившаяся включить в себя многообразие форм художественного и религиозно-духовного опыта, делая тем самым реальный шаг в сторону универсальности, вселенскости, на которые всегда претендовало русское сознание» (см. его статью «Третья литература», написанную в соавторстве с Викторией Андреевой).

В рамках этого подвижничества сформировался не только Ровнер, но и Юрий Мамлеев, придумавший для своей литературы название «метафизический реализм», хотя слово «метафизика» употребляется здесь не в строгом философском смысле. Сам Мамлеев определяет ее как «такое изображение человека и мира, которое включает описание скрытых, не познанных еще сторон человеческой души и мира».

Описание этих «скрытых, не познанных сторон человеческой души и мира» составляет и пафос, и содержание явления, названного Ровнером «третьей культурой» (с намеком, конечно, на «четвертый путь» Гурджиева). Адепты этой культуры любят обращаться к самой реальности, вернее, реальностям во множественном смысле, меняя точки зрения на нее или просто перемещаясь в другие, не доступные обычному человеку реальности. Допускаю, что в этой страсти – свидетельствовать, описывать – и скрывается главный изъян этой культуры: ведь язык, соприкасаясь с тем, что можно назвать внутренним опытом, порождает великую косность, граничащую с полным непониманием людьми, лишенными этого опыта, того, что в сущности невыразимо. Язык здесь непригоден, пишет сам Аркадий Ровнер в «саморефлексии автора» – «главке о себе» в книге «Вспоминая себя», с подзаголовком «Книга о друзьях и спутниках жизни», что опять-таки отсылает к названию первой книги Гурджиева «Мои встречи с замечательными людьми».

Именно в этой «главке о себе» Аркадий Ровнер и указывает на основную движущую им силу (он мог бы назвать это Источником, обязательно с заглавной буквы). Эта сила – определенное переживание, узнанное им как «выпадение из реальности» (куда? – У. Т.).

«Однажды, когда мне было одиннадцать лет, это случилось со мной в первый раз. Я уже засыпал, когда весь мир перевернулся. Я испытывал страх и непонятный восторг. На меня рушилось что-то невообразимое по интенсивности и объему: Вселенная расширялась с невероятной быстротой и вобрала меня всего без остатка – я стал этой Вселенной. Меня не было, но я был везде – я был Всем. Объяснить это невозможно, логика здесь не работает, язык непригоден».

«Хорошо начитанный в мистической литературе» Ровнер назвал это переживание «блаженством причастности к Целому» (обязательно с заглавной буквы). Этот Дар (обязательно с заглавной буквы) и стал тем вечным Источником, осмыслению которого Аркадий Ровнер посвятил свою жизнь. Нам же остается лишь смириться с тем, что «объяснить это невозможно, логика здесь не работает, язык непригоден».

Улдис Тиронс

    В телефильме о Гурджиеве вы вспомнили эпизод 1944 года, когда Гурджиев вроде как ногой ткнул одного знакомого эсэсовца и крикнул: «Recollection!» Я не знаю, как это правильнее перевести – может быть, «вспомни себя!». Ваша книга, которая вот у меня с собой, так и называется. Скажите, что, собственно, должно вспоминаться?

Замечательный вопрос, прямо центральный вопрос. Человек – это таинственное существо. У него есть социальный аспект, есть биологический, есть механический аспект и предположительно есть некие высшие аспекты. Вспомнить себя – это значит вспомнить, что ты не социальный робот, что у тебя есть определенное назначение. Что ты волен определять себя и соотноситься с разными планами бытия – например, с планом экономическим, с планом искусства или с планом определенной традиции. Но человек может подняться выше и увидеть себя как существо, не отождествляющее себя с христианством или с буддизмом, а отождествляющее себя с некоторым началом, еще более высоким, безымянным; мы пока еще не знаем слов для этого начала. Вспомнить себя – значит мгновенно выйти из гипнотизирующих тебя условий жизни: улица, квартира, социальная роль, и встретиться с леденящим душу космосом, увидеть себя в этом расширенном пространстве и времени.

    Если я правильно понимаю название вашей книги, то «Вспоминая себя» здесь подразумевает «я» не как некоторое существо во времени, которое стоит вспомнить, а как соприкосновение с некой другой возможностью?

Горизонтальная история есть у каждого человека. И во многом это чудо вертикальной возможности зависит не от меня, а от той стороны. Постучится она, позовет она меня или нет.

    Скажите, как узнать этот стук?

Есть люди, у которых очень сильно ощущение избранности, ощущение необычной судьбы. Они несут в себе это ощущение как некую особую силу. И эта сила выражается в самых разных формах. Либо это форма поэзии, либо это пророческая форма, либо это влияние на людей.

    Когда вы поняли, что вы – человек необыкновенной судьбы?

Наверное, лет в 5–7.

    Как это проявлялось?

Это было отсутствие контактов со сверстниками, они жили одной жизнью, я – другой.

    И что это была за жизнь?

Очень много воображения, очень много мечтаний и надежд. И это вынудило меня в 18 лет уйти, уехать. Я взял карту Советского Союза, закрыл глаза и ткнул в определенный город.

    И попали в Москву?

В Брянск.

    И уехали в Брянск?

И уехал в Брянск. В Тбилиси я жил в обстановке, где было очень много заставленности – знаете, комнаты, где очень много мебели? Там нельзя быть самостоятельным. Мне хотелось жизнь начинать с чистого листа и прожить жизнь более значительную и осмысленную, чем та, которую хотели для меня родители. В Тбилиси все продается и покупается. Мне говорили: любой факультет Тбилисского университета, только останься. Но я уехал и два года жил в Саратове и работал рабочим на химкомбинате – просыпание в шесть утра, час дороги до химкомбината... Но у меня была задача.

    Работать на химкомбинате?

Нет, у меня была иллюзия, которую я тогда разделял со своим наставником; он был неомарксистом и считал, что революция в одной стране – это неправильно. Что нужна всемирная революция. И я поехал делать всемирную революцию. Но когда я понял, что это глупость, я поступил на философский факультет Московского университета.