Иисус не был христианином

Все нелегко и непросто. И тут вдруг откуда ни возьмись появляется человек, уверяющий: «Я знаю, я вам сейчас скажу, что есть истина!» И действительно говорит – довольно простым, интеллигентным и убедительным (возможно, даже несколько категоричным) языком, вызывая неподдельный интерес к вещам, которые кажутся тривиальными, но за которыми вдруг открывается масса нового и сенсационного.

Элейн Пейджелс – довольно известный профессор религии Принстонского университета, исследовательница древнехристианской литературы и гностицизма, завоевавшая наибольшую популярность у обычных читателей за пределами академических кругов и получившая множество престижных наград. В научном мире ее на зависть успешные «бестселлеры» оцениваются очень по-разному: критики упрекают ее (так же как и Ойгена Древермана, Хью Росса и других) в излишней тривилизации, создании фантастических сенсаций на основе вторичных и ненадежных источников, а также в увлечении прибыльным научно-популярным жанром в ущерб изложению общепризнанных фактов и верности основным принципам научного исследования. В академических кругах ее самыми известными работами, наверное, будут «Гностические евангелия» (The Gnostic Gospels, 1979), а также исследования об отдельных гностических сочинениях, например, «За пределами веры: Тайное евангелие от Фомы» (Beyond Belief: The Secret Gospel of Thomas, 2003). Это работы, с которыми столкнется каждый исследователь дохристианской литературы и в особенности гностических евангелий.

Острые дискуссии среди теологов вызывают нетрадиционные, не всегда четко обоснованные взгляды Пейджелс на гностический характер канонических книг Нового Завета, изложенные, например, в работах «Павел-гностик: гностический экзегезис в посланиях апостола Павла» (The Gnostic Paul: Gnostic Exegesis of the Pauline Letters, 1975) и «Евангелие от Иоанна в гностическом экзегезисе: комментарий Ираклеона на Евангелие от Иоанна» (The Johannine Gospel in Gnostic Exegesis: Heracleon’s Commentary on John, 1973), хотя такого рода истолкование не является новым и оригинальным и в немецкой теологии встречается уже в XIX веке. Наиболее популярными за пределами академических кругов являются ее работы «Адам, Ева и змей» (Adam, Eve and the Serpent, 1988), «Происхождение Сатаны: как христиане демонизировали евреев, язычников и еретиков» (The Origin of Satan: How Christians Demonized Jews, Pagans, and Heretics, 1995), а также книги о «Евангелии от Иуды», апокалиптике и ее смыслах. Многие публичные лекции Пейджелс свободно доступны в сети.

Когда занимаешься дохристианской литературой, исследованием Нового Завета и гностических текстов (рукописи Наг-Хаммади), со многим в ее книгах приходится не соглашаться. В то же время работы Пейджелс обладают глубоко личным, по-человечески честным, смелым и достаточно самокритичным измерением. Не берусь утверждать наверняка, но мне кажется, что гностицизм – ее личное религиозное убеждение, а рассмотренные ею вопросы затрагивают самое глубокое и важное в человеке.

Ральф Кокинс

Как вы считаете, почему канонических Евангелий четыре, а не одно?

Очень хороший вопрос, но ответить на него непросто. Четыре Евангелия были хорошо известны по отдельности еще до того, как их объединили. Ириней Лионский пишет во II веке, что некоторые признают только Евангелие от Матфея, а некоторые – только от Иоанна, и похоже, что это были конкретные группы в разных частях империи. И только Ириней – по крайней мере, более ранних свидетельств у нас нет – берет самые читаемые тексты и объединяет их. На мой взгляд, это связано с тем, что в этих четырех Евангелиях представлено общедоступное учение Христа, главным образом оно; частичное исключение составляет только Евангелие от Иоанна.

Но из практических соображений разве не проще было бы Иринею и более поздним отцам церкви выбрать какое-то одно Евангелие, а не путать людей, предлагая им несколько, пусть и не противоречащих друг другу, но все же разных историй?

Иногда они противоречат друг другу, да. Как вы знаете, Татиан Ассириец соединил четыре Евангелия в единый текст, Диатессарон. Но людям он почемуто не пришелся по душе. Возможно, разные стили четырех текстов нравятся разным группам читателей.

Кстати, для монотеистических религий, да и не только для них, не характерно, что священный канонический текст содержит разные версии одной и той же истории.

Это очень странно. Конечно, есть еще еврейская Библия, где одна и та же история…

…рассказывается с разных точек зрения, но там речь идет о большом периоде времени. Я понимаю общественные и, наверное, практические соображения Иринея и других, что избранные им версии охватят всех, но теоретически какой смысл иметь четыре Евангелия вместо одного?

Вы думаете, это теоретическая проблема – что Ириней собрал их вместе?

Я не уверен. Но мне кажется, тут есть теоретические аспекты.

Есть, наверное. Но вот еще одна возможность. Если порыться в египетских мусорных кучах, можно найти фрагменты Матфея, Луки, Фомы. То есть мы знаем, что они были популярны. Но у Иринея есть другое – теоретическое, раз уж на то пошло – соображение. Можно прочитать Матфея, Марка и Луку, но они не говорят, что Иисус – израильский мессия, что он божественное существо. А Ириней говорит: нет, первое, первичное Евангелие – это Евангелие от Иоанна, потому что только Иоанн говорит, что Иисус – воплощение Божие. В этом для него вся суть, он хочет, чтобы другие Евангелия читали сквозь призму Евангелия от Иоанна. А если прочитать их сквозь призму Иоанна, то когда читаешь у Марка «Иисус Христос – Сын Божий», то думаешь буквально, что он сын Бога, а не то, что это титул царя иудейского. Ты думаешь: он рожден от Бога! Потому что Иоанн об этом говорит, а в синоптическом тексте это, конечно, не читается.

Правильно ли я понимаю, что вы не знаете, почему Евангелий четыре, а не одно?

Ясного ответа на этот вопрос у меня нет.

А у кого-нибудь есть?

Да что-то не припомню. А вы не думали, почему их четыре?

Когда я об этом думал, мне казалось важным, что повествований несколько. Не обязательно четыре (из-за четырех ветров или четырех сторон света, как считал Ириней), а потому что это порождает необходимость интерпретации, и христианство таким образом строится на предположении, что без интерпретации оно не работает. Именно поэтому интерпретаций несколько.

Да, это интересно, потому что… Выбор канона – или утверждение канона – это попытка контролировать, что читают люди, и когда я думала, чем четыре Евангелия отличаются от других текстов, например, Евангелия от Фомы, то разница в том, что в них говорится, что Иисус совершенно уникальная и ключевая фигура. Другие об этом не пишут! Только эти четверо, по сути, говорят: путь к спасению лежит через Христа. Особенно ясно это прописано у Иоанна.

Вы не раз писали и говорили, что Евангелия – это военная литература.

Особенно у Марка. Я главным образом говорила о нем.

Но ведь Матфей и Лука тоже потом рассуждают о военном опыте.

Да, конечно.

Как это влияет на сами тексты? Что они хотят этим сказать?

Когда я читаю Марка 13, я вижу, что он находится под большим впечатлением от пророчеств Иисуса, как он их понимает: что будет ужасная война, что Иерусалим окружат армии… В школе меня учили, что это все написано задним числом, что Иисус не мог знать о разрушении Иерусалима и что Марк просто ему это приписал – мол, а Иисус все знал заранее. Но я не понимаю, зачем ему было писать Евангелие, если он не верил, что Иисус все предсказал?! То есть это все мистификация? Мне кажется, что он написал об Иисусе именно так, потому что он и вправду верил, что Иисус предсказал войну и ее последствия, и когда все сбылось, это стало для него подтверждением учения Христа.

Я легко могу представить литературу, написанную во время войны, но не содержащую в себе никаких следов этой войны. Была, например, женщина, которая перевела «Исповедь» Августина во время ленинградской блокады, – и в этом переводе нет никаких следов того, что Ленинград в кольце, что там голод, что она сама на грани голодной смерти. Почему же в Евангелиях обязательно должны присутствовать следы войны?

Евангелие от Марка, как вы знаете, вообще очень суровое и невеселое – вспомните финал оригинальной версии. Мне кажется, что его писал человек, который видит такую «скорбь, какой не было от начала творения», – это от Марка 13. Он пытается это объяснить. Пророчества Иисуса у Марка, конечно же, в том, что грядет Царствие Божие, и после того, как они начинают сбываться, и происходит самое ужасное, что только можно представить, и Марк считает, что это, наверное, начало конца: если происходит такое, значит грядет Сын Человеческий. Так что я не уверена – я вижу тут колоссальные ожидания.

На злобу дня?

Да, они исключительно злободневны. Я совсем не уверена, что эти пророчества записаны задним числом. Интересно, что вы об этом думаете? Скажем, я была в Нью-Йорке, когда рухнули башни Всемирного торгового центра, и я тогда подумала, что если бы двадцатью годами ранее кто-то сказал, что огонь спустится с небес и уничтожит эти башни, его бы сочли сумасшедшим, но если бы кто-то это сказал, а через двадцать лет так и случилось, это сочли бы откровением. Особенно если бы это все происходило в I в. н. э. Мне кажется, то, что тогда случилось, сочли доказательством пророчеств Иисуса: война, да и сам масштаб катастрофы. Я в большей мере вижу это у Марка, чем у Луки и Матфея. Ну и в Откровении, разумеется, полно образов войны.

Первые читатели того, что стало каноническими Евангелиями, считали, что это воспоминания апостолов. Как бы вы определили их жанр? Они ведь не соответствуют никакому известному жанру.

Это сложный вопрос. Вы задаете очень хорошие вопросы, прямо беда… Примечательно, что они не похожи на реальные жизнеописания – как у Светония, который говорит: вот кем он был, вот его хорошие поступки, вот плохие. Во всех греческих и римских жизнеописаниях есть мораль, т.е. они рассказывают о пороках и добродетелях, о том, как следует вести себя правителям и т.д. А тут такого нет! Для Марка, как мне кажется, самое главное – проповеди. Он в самом начале говорит: приблизилось Царствие Божие, и у Марка, по крайней мере, все к этому сводится, все – иносказания. Есть, конечно, и нарратив, но у Марка он весьма странный, да?

Странный не только сам по себе, но и в литературном контексте – ничего подобного прежде не существовало. Он не воспроизводит ни один известный жанр.

Нет никаких свидетельств существования подобных жанров. Это евангелион – построено как объявление о будущем, только в нем сказано гораздо больше.

Объявление могло бы уложиться в два предложения.

«Приидет Царствие Божие» – и все, правда же?

Именно.

Но чтобы это утверждение имело какую-то ценность, надо ответить на вопрос: «А как понять, что это возвещение истинно?» Скажем, он предвидел невозможное: разрушение Иерусалима! Предвидел, что Иерусалим возьмет в кольцо римская армия, он все это предвидел! Так мы узнаем, что пророчество было верным, так мы начинаем верить, что «приидет Царствие Божие»! По крайней мере, я читаю Марка именно так. Все это кончается в 13-й главе, и дальше начинается суд. Поэтому когда Иисус говорит, что еще выпьет нового вина с учениками после своей смерти, ему веришь.