Зя созданию миров

…Вот вы встретились с ним. Никакого эпатажа, никакой экзальтации. Говорит негромко. Громко только смеется. И очень заразительно. Слушает внимательно, не перебивает. В уголках рта всегда улыбка, теряющаяся в дед-морозовской бороде. Глаза добрые, но взгляд пронзительный, иногда кажется, что оснащен рентгеновским излучением. От этого бывает неуютно, но проходит быстро.

С ним никто не чувствует себя скованным, как часто бывает в присутствии знаменитостей. Со своей популярностью обращается как-то легко, вовсе не придавая ей значения. Ну есть она и есть, и бог с ней. Наверное, потому, что в душе – человек очень застенчивый. Он начинал свой творческий путь с искусства пантомимы, а оно, это искусство, вообще было прибежищем застенчивых людей. Тех, что не любили бряцать словами. Самое естественное его состояние – с книжкой где-нибудь на полянке. Любит природу и книги, хотел стать лесником или библиотекарем.

А стал клоуном. Даже трудно поверить, что способен на предельную эксцентричность и обожает гротеск. Только волосы, всегда торчащие по сторонам, выдают бунтарскую натуру.

Любит круг, считая его самой гармоничной фигурой. Поэтому все вокруг – разнообразные предметы, мебель, линии одежды и костюмов, детали декораций, домашняя утварь – стремится к округлости, мягкости. Даже крыша на доме растеклась мягкой деревянной кляксой.

И сам он кажется мягким и пушистым. Но в работе – просто зверь. Трудоспособность нечеловеческая. А если это помножить на упертость и перфекционизм, которыми он страдает в тяжелой хронической форме, то от «пушистости» вот уже ничего и не осталось. Зато когда вдруг чувствует, что окружающие уже вовсе ни на что не способны и пора прекращать работать, без предупреждения и лишних разговоров переходит к празднику. Музыка, застолье с веселыми историями, вкусной едой, хорошим вином или чаем – не важно… И напряжение уходит, и снова полно сил, и хочется двигать горы – всем вместе и ко всеобщему удовольствию.

Природа наградила его не только талантом незаурядным, но и фантастической интуицией. Он почти всегда оказывается прав, даже неприятно как-то. Вот думаешь: ну, ошибается же явно. Ан нет, прошло время, видишь: оказался прав. У него, безусловно, какие-то особые взаимоотношения со Вселенной. Не успел подумать – уже случилось.

А когда выходит на сцену, кажется, умеет завладеть душой каждого в зрительном зале. Захотел – и вот мы смеемся до колик, захотел – и зал плачет. Меня всегда потрясали его паузы. Длинные, ничем не заполненные внешне, но такие бездонные, как омуты, из которых не вырваться, не спастись. В них, в этих паузах, сонмы смыслов, аллюзий, твоих собственных воспоминаний, фантазий… Он, словно гипнотизер, ведет тебя по лабиринтам мыслей, чувств, смыслов, понятий. В этих паузах – настоящая магия. Магия театра, магия погружения в себя, магия, открывающая другие миры. А он стоит на сцене, раскинув руки, и просто покачивается в такт музыке…

И от всего этого для всех, кто его знает, слово «клоун» приобрело новый смысл. Оно, это слово, это понятие, стало огромным, глубоким, всеобъемлющим и, конечно, круглым. Оно стало философией, мировоззрением, мерилом серьезности и глубины понимания жизни, поэзией. Потому что все это части его прекрасной клоунады под названием «жизнь». Жизнь знаменитого клоуна Славы Полунина.

Наташа Табачникова

Почему ты заинтересовался дзеном? Судзуки вдохновил?

Нет. В этом, кстати, прибалты много помогли. Я жил в Петербурге, занимался эксцентрической пантомимой, а Модрис Тенисон, который в Каунасе построил фантастический, нереальный театр – думаю, на уровне Гротовского в смысле осознания вещей и качества исполнения, – сказал, что театру нужно много чего вместить в себя, чтобы быть богатым и кому-то нужным. И тогда я начал лазить: пошел в институт изучать суставную гимнастику, пошел в балетную школу изучать балет, пошел на восточную философию понимать, что такое философия и как строить свою жизнь, и так далее. Я пошел к Мишелю Монтеню, моему любимому философу, ближе него никого у меня нет.

Он же весь на Плутархе сидит.

Но он подал это весело, как будто за кружкой пива.

То есть Модрис открыл передо мной панораму бесконечности понимания жизни. Поэтому я и там побыл, и тут побыл, и все мое присвоил.

В восточной философии ты нашел что-нибудь свое?

Ну, это к тому, что если бы я не был клоуном, я был бы лесником. Я бы следил за животными, чтобы охота была правильная и так далее. Я очень люблю природу. Дзен мне дал то, что я нахожу в природе. А Шива мне дал то, что единственный танцующий бог в мире – это Шива.

Кришна тоже иногда танцует.

Тоже, но для меня весь сонм богов един. Дело в том, что они все находятся на человеческом уровне ощущения жизни, не как эти боги: «Делай как надо, а то будешь там!..» Те с тобой вместе. Но я не так силен в религии, потому что я имею это в себе. В христианстве есть понятие юродства. Юродство для меня – великий закон. Я частично там нахожусь. Я как бы такой юродивый. Пусть я приличный юродивый, босиком не хожу, но все-таки я на этих людей опираюсь. Они для меня один из примеров.

Тебе важно, что тот, с кем ты вступаешь в отношения, – это в каком-то смысле личность? Потому что для буддистов личность вообще не важна.

Нет, цель для меня одна. Я хочу быть счастливым. И чтобы все люди вокруг были счастливыми. А каким способом, не важно. Если что-то помогает, я за это хватаюсь. Поэтому мой символ – шар. Я в любой обстановке объединяю, и у меня команда всегда очень гармоничная, хотя все разные, очень разные.

Мне меньше всего понятно твое отношение к философии, потому что ты не раз говорил, что клоун по сути своей философ.

Я думаю, что во всех вещах живут противоположности. И в самой примитивной вещи – бесконечные смыслы, и в самых умных вещах – полная пустота. Так и клоун: с одной стороны, это вроде болван, человек без ума, желающий жить интуицией, ощущениями, как ребенок. Но в то же время он думает, но думает переживанием. Многие мои сюжеты появляются после того, как что-то со мной произошло. Бывают жуткие сны, которые меня не отпускают, и в конце концов, отдав сюжет на сцену, я избавляюсь от этого сна. Вроде бы это же философский способ: я осознаю и превращаю в какое-то понятие, да? Наверное, философу требуется отстраниться, чтобы стать точным, а клоуну, наоборот, надо полностью это пережить.

Сопоставление клоуна и философа в твоих высказываниях меня удивило в том смысле, что я думал о клоуне как об отстраненном наблюдателе, как о шуте. Придворный шут – это одна из изначальных функций клоуна. Но ты вводишь в клоунаду нечто большее.

Потому что это не придворный шут, сегодня уже другие шуты-то.

Но и двор другой...

Да! Я про это. Но и способ высказывания... Они уже могут высказаться особым способом. Одна дамочка даже пыталась проанализировать, есть книжка такая. Говорит, что вот Олег Попов – клоун Хрущева, а Карандаш – клоун Сталина. Тот или другой клоун в свою эпоху выразился в наибольшей степени и отразил через себя это время.

А ты тоже чувствуешь себя?

Немцы меня называли клоуном Горбачева. Хотя никакого отношения к Горбачеву я не имею, но мы оба имеем отношение к тому времени. Оно было таким, и мы были такими.

А сейчас? Сейчас-то, может, ты и не придворный...

Я никогда и не был придворным. Я однажды попробовал, выступил при дворе, когда весь состав политбюро, начиная с Брежнева...

А зачем ты это делал?

Они сказали: «Езжай туда, делай это»...

И ты согласился?

А мне какая разница? Я шут, я несу праздник. Такая профессия. Например, идет война, ты должен выступить здесь и там.

На обоих фронтах.

Обязательно. Потому что ты помощь. Ты помощь в осознании человечности. Поэтому клоуны никогда не участвуют ни в каких политических делах, они живут всем своим существом, отражая все стороны. Я живу анархично, мне совершенно все равно, за что я цепляюсь, – мне главное, что я цепляюсь и в этом нахожу полноту жизни. Я должен жить всегда полной жизнью. Жить все время на всю катушку, всем интересоваться, всех любить, всем помогать, со всеми гулять – это просто такой тип человека, да.

Ты какой-то мессия!

Не мессия, а человек, который любит удовольствия. Все, что я делаю, я делаю ради удовольствия, своего и других. Но я должен сначала сам дать удовольствие тысяче человек, тогда только я свое получу.

Когда моя дочка задала тебе вопрос, не боишься ли ты, что люди не будут смеяться над твоими шутками, ты сказал, что, во-первых, твоя задача себя развеселить, а потом уже другим будет некуда деваться.

На этот вопрос я мог бы ответить сотней способов, и все были бы правильными. Другой девочке я бы совсем другое сказал.

Но ты же не знаешь аудиторию, ты не знаешь девочку. Ты вообще ее не видел.

Нет, она все-таки девочка. Так как я каждый месяц нахожусь в другой стране и выступаю для другой публики, мне надо всего несколько секунд, чтобы через ритмы дыхания, реакции понять, что это за зал. Но время от времени бывают и трудности. Однажды я приехал в Америку, мне говорят: «Ой, там в зале одни старушки». Я смотрю через занавес: весь зал старички, в основном бабушки. Я думаю, как же я буду выступать, я же их не знаю. Ну все, думаю, провал сегодня, а потом решил, что сегодня я выступаю для своей бабушки. И так все просто! То есть каждый раз приходится искать, с кем ты разговариваешь, каким способом это делать. Говоришь то же самое, но другим способом.

А ты понимаешь, почему клоунов иногда боятся?

Конечно, это совершенно понятно. Клоун – это существо с другой планеты: по своим понятиям, по существованию, по маске своей, по поведению. Ребенок это чувствует или по внешнему виду, или по шагам, или по взгляду… У клоуна же другой тип взгляда. Когда я начинаю учить учеников, я сначала очень долго добиваюсь, чтобы они перестали острым взглядом буравить людей. Потому что при этом взгляде ты не в состоянии с ними говорить на другом уровне. Надо перейти из одной системы существования в другую. А дети это чувствуют мгновенно, потому что у них еще как бы обнажена вся чувствительность. Когда клоун, хороший клоун, приближается к ребенку, надо видеть, что происходит с лицом ребенка, как он в ступор впадает! Потом в ужас, потом ждет, что, может быть, все-таки... Поэтому когда я с детьми разговариваю, я начинаю издалека, метров за десять. Помашу сначала, улыбнусь, потом вижу, что он расслабился, делаю шаг, показываю какие-то телодвижения или мимику, успокаивающую ребенка, даю ему понять, что я не сделаю ничего ужасного.

Это как инструкция для встречи с инопланетянином.

Это именно так. Поэтому все этапы необходимо пройти – иначе, знаете, кессонная болезнь произойдет, может быть, на всю жизнь для ребенка. Маленькие дети плачут в цирке именно из-за того, что клоун – это загадочное какое-то существо. Он же там, рядом с шаманом. Это магическое существо, которое просто пользуется обратными способами действия. Не запугиванием, не тайной, а наоборот: упрощением, расслаблением, отпусканием. По сравнению с религиозным человеком он делает противоположные действия. То есть это тоже религия, но наоборот. Она тоже ищет гармонии, гармония для меня – это идеал. Когда человек гармоничен и счастлив, значит, он смог открыть свои потенциалы. Сейчас я говорю немножечко путано, но для меня тема творчества – это тема открывания любой личности. Если ты добился, что человек начал творить, значит, ты смог дать ему возможность быть счастливым. А клоун – самый мощный провокатор творчества. Как только клоун что-то начинает делать, все вокруг тоже хотят это делать: бить тарелки, ходить на голове, орать… Это же я себя выражаю, то, что со мной сейчас происходит. Это недоступное обычному человеку поведение, но клоун дает возможность его начать открывать.

Даже если я согласен с тобой, что клоун – это как бы оборотная сторона шамана, то ясно, что она не всегда существовала и не во всех культурах.

Есть шкала клоуна – от 0 до 1000. Поэтому мы не можем сказать, что все клоуны – это вот это. Можем сказать, что эти клоуны – здесь на этой шкале, а эти клоуны – здесь. Как любое крупное мифологическое понятие, да? Клоун же – один из мифов, как и балерина.

Какой миф про клоунов ты проживаешь в себе?

Я их по очереди очень много проживаю. Сначала у меня была радость движения. Радость прыгать до потолка, радость орать, радость проявляться. А теперь радость существовать.

То есть это еще не оборотная сторона шамана, это просто радость самовыражения...

Нет, до шаманизма доходишь только тогда, когда ты начинаешь своей профессии отдавать все свое время и понимать, что это твой путь. Что этим ты и нужен или этим ты интересен.

Но ты сказал, что у этого мифического героя много уровней.

Конечно. Мы можем 12–20 уровней открыть. Например, он доктор. И поэтому мы спокойно можем к нему обратиться за тем, чтобы полечить душу. В приличном клоуне присутствует возможность помочь тебе. Он может тебя гармонизировать, дать тебе возможность привести себя в порядок – все твои страхи и так далее.

Благодаря чему? Тому, что он не принадлежит этому миру?

Елена (жена Полунина): Клоун максимально приближен к вездесущему, к богу, к тому, из чего состоит самое главное. В то время как обычные люди надевают маски и существуют в каких-то доспехах…

Раньше считали, что ближе всего к самому главному приближаются святые.

А юродивый и есть святой. Половина юродивых – святые. Это и есть клоуны. Просто они осознали до конца, кто они, поняли свое предназначение, стараются его исполнить. Клоуны очень просто говорят о самом главном. Самым примитивным способом. Радость жизни, уход от страхов, доброта и так далее. Они как будто играют с мячиками, с этими игрушками, которые и есть главное в нашем существовании. Во-первых, клоун возвращает коммуникацию с мирозданием. Потому что все люди заняты маленькими вещами. Клоун, приходя, возвращает все эти связи с бесконечностью. Потому что он пришел оттуда и несет это с собой.

Можно ли сказать, что это твой миф клоуна? Что клоун связан с самым главным, что он пришедший оттуда...

Нет-нет-нет, этих уровней много. У какого-то клоуна больше одного, у какого-то больше другого, но все задевают эти струны в большей или меньшей степени. Есть доктор, а есть поэт, есть сумасшедший... У клоуна столько возможностей встретиться с тобой, с разных сторон прийти к тебе. Вот еще одна тема – нарушитель порядка. Клоун просто певец разрушения пустоты. Сложились структуры, системы, статусы, и 90% из них ничего не значат, это только форма. И клоун прет, совершенно не обращая на них внимания... Тарелки бьет, потому что красиво звучат, жжет, потому что красиво горит... Устоявшиеся системности мира для него вообще ничто. Для него радость, полнота жизни, настоящей жизни, непридуманной, несконструированной, а той, животной жизни, которая прет из каждого человека. Все со стола к чертовой бабушке – вот где главное мясо! То есть он всегда наполнен смыслами – обычными, простыми, важными, а все остальное для него ничего не значит.

Я легко могу представить себе общество, в котором таких людей ловят и убивают. Зачем нам нужен тот, кто расстраивает всю систему?

Но это те, кто на первом уровне находится, а есть и следующие... Если они верят в систему, они понимают, что систему необходимо обновить, чтобы она жила. Иначе все нарушится. И эти люди обновляют систему.

То, что экономисты называют creative destruction.

Например. Вот я всегда привожу пример: если трамвай остановился, я выхожу в окно, потому что это самая короткая дорога. Вся система обхода через двор, через все эти двери – глупость, а это – умность. Тебе нужно срочно выйти – иди в окно!

У меня был случай в жизни, простите за личную вставку. В школе мне надоел урок, я не помню, географии или химии, и я вышел через окно – третий, кажется, этаж был. Там был такой внешний подоконник, и я ушел по нему. Когда я дошел до последнего класса и дальше было уже некуда идти, все учителя, мимо которых я прошел, сбежались и ждали меня с криками. Куда? Почему? А я не знал почему, я просто чувствовал, что надо выйти через окно, надоел урок просто. Это клоунский шаг?

Да, когда смысл важнее системы. Потому что система существует, чтобы смыслы поддерживать. Если она начинает заковывать смыслы, она теряет саму себя. Клоун – это постоянный обновитель системы. Он никогда не интересуется системой, он интересуется чувствами...