Есть только один разум

В прошлом веке физик Марри Гелл-Ман призывал преодолеть излюбленное разделение Ницше между аполлоническим и дионисийским мышлением, подчеркивая необходимость «одиссейцев» – людей с одинаково развитой способностью думать как логически и структурированно, так и художественно и интуитивно. Отойдя от узкой специализации, эти люди, по мысли Гелл-Мана, должны одинаково хорошо понимать как точные, так и гуманитарные и общественные науки и тем самым быть в состоянии как следует думать о комплексных системах. Не знаю, был ли Гелл-Ман знаком в то время с 19-летним Аланом Лайтманом (род. 1948), но личный пример этого ученого – физика и литератора в одном лице – наверное, мог вдохновить на подобные идеи.

В этом интервью Лайтман настаивает, что он «не такой уж большой ученый», и это, конечно, следует воспринимать как личную скромность. Свой путь ученого Лайтман начал в Принстоне и Калифорнийском технологическом институте, где изучал теоретическую физику; позднее он читал астрономию в Гарварде и физику в Массачусетском технологическом институте, где стал первым преподавателем, получившим профессорскую должность одновременно в естественно-научной и гуманитарной дисциплинах. Лайтман внес большой вклад в исследования астрофизических процессов в условиях экстремальных температур и экстремального давления; среди наиболее значительных его открытий надо упомянуть неустойчивость окружающей материи супертяжелых объектов (например, черных дыр) и доказательство того, что добавление энергии к разреженным горячим газам вызывает падение, а не подъем их температуры.
В 2002 году Лайтман на время оставил профессуру в Массачусетсе, чтобы сосредоточиться на своем втором таланте, который дал миру, может быть, даже больше, чем его достижения в науке.
Великолепные эссе Лайтмана о науке, которые с 1981 года публиковались чуть ли не во всех престижных англоязычных журналах, – один из немногих мостов понимания между современными естественными науками и широкой аудиторией неспециалистов.  Кроме того, он писал стихи, рассказы и романы, самый знаменитый из которых называется «Сны Эйнштейна» (1992). В этой книге в тридцати медитативных главах исследуются тридцать снов о природе времени, приснившихся молодому ученому Альберту Эйнштейну. «Сны Эйнштейна» переведены на 30 языков; книга стала основой для бесчисленных театральных, танцевальных, музыкальных и художественных постановок по всему миру.
Чтобы дать впечатление о размахе и «одиссейности» мышления и деятельности Алана Лайтмана, можно упомянуть, что он является председателем правления социального предприятия Harpswell Foundation, которое он сам же и основал в 2003 году и которое борется за трудовое равноправие женщин в Камбодже и других развивающихся странах.

Х. Ц.

Я, кстати, неловко себя чувствую в связи со своей вчерашней репликой по поводу синтетических суждений априори. Я не знал, что вы философ. Это как если бы физик-любитель начал рассказывать о физике профессиональному ученому: яблоки, мол, падают вниз, а не вверх. (Оба смеются.)

    Да, некоторую часть жизни я действительно посвятил философии. С Ребеккой Гольдштейн мы, в частности, обсуждали то, что благодаря огромному успеху антифилософски настроенных ученых статусу философии в американском публичном пространстве был нанесен сильный ущерб.

Да, я даже могу назвать этих ученых поименно. Во-первых, это Ларри Краус – о философии он ничего не знает, но то и дело что-нибудь да ляпнет.

    С Ребеккой меня познакомил Джон Брокман, основатель фонда Edge. Я как-то сказал ему, что если бы мне удалось сделать для философии столько же, сколько ему для науки, я бы считал, что прожил жизнь не зря. А он мне ответил: «Для философии? Философия – это же говно какое-то!»

Ричард Фейнман тоже был невысокого мнения о философии.

    Да, но в его время еще были философы, пытавшиеся объяснить, что такое реальная наука и как ею следует заниматься – хотя, конечно, кто к этому относился серьезно? Я имею в виду Карла Поппера и людей вроде него.

Да, у Поппера были неплохие идеи на этот счет…

    Несомненно, но мне кажется, что Фейнмана раздражало, что философы считают, что они понимают, чем занимаются ученые, и могут объяснить, что такое наука. Гения вроде Фейнмана такие вещи действительно могут раздражать – отсюда его пренебрежительное отношение к философии. Но, к примеру, Фримен Дайсон говорит о философии с куда большим уважением.

Он вообще человек более образованный.

    Да, и, как выяснилось, даже Леонард Сасскинд философию в каком-то смысле уважает. Он, конечно, постоянно отпускает шуточки по поводу философов, но уважает: что-то у них за душой есть, не полные они нищеброды.

Вы, вероятно, знаете, что Эйнштейн испытал сильное влияние Дэвида Юма.

    И в какой-то степени Спинозы.

Но Юма он отдельно упоминает в своей автобиографии как автора, побудившего его начать работу над теорией относительности.

    Правда?

Да. Вы не знали об этом?

    Нет, это я упустил. Я знаю, что он пережил глубокое влияние Спинозы.

Да, Спиноза нравится многим ученым в силу того, что у него было очень общее понятие о боге. Бога Спинозы интервенционистом не назовешь.

    Но мало кто из тех, кто жил после Спинозы, понимал пятую книгу «Этики» – это один из самых трудных текстов, когда-либо написанных философом.

Сам я очень люблю философию, в университете я слушал по философии не меньше курсов, чем по физике. И в эссе, которые я пишу, я иногда касаюсь философских проблем – чисто любительски, конечно. Мне нравится сам предмет.