Гедонистические фруктовые бомбы

Санчо Панса считал себя отменным знатоком вин. «У меня к распознаванию вин большие природные способности», – заявил он и, заметив, что слова его вызвали у слушателей недоверие, заверил сомневающихся: «Дайте мне разок понюхать – и я вам угадаю, и откуда оно, и какого сорта, и букет, и крепость, и какие перемены могут с ним произойти, и все, что к вину относится». Способности эти в роду у Санчо Пансы передавались по наследству, в особенности по отцовской линии – в его семействе было два лучших сомелье, каких только видела Ламанча. А чтобы все в это поверили, Санчо рассказал историю об удивительном профессионализме своих предков:

Дали им как-то попробовать из одной бочки и попросили произнести свое суждение касательно состояния и качества вина, достоинств его и недостатков. Один лизнул, другой только к носу поднес. Первый сказал, что вино отзывает железом, другой сказал, что скорее кожей. Владелец сказал, что бочка чистая и что негде было ему пропахнуть кожей. Однако два славных знатока стояли на своем. Прошло некоторое время, вино было продано, стали выливать из бочки, глядь – на самом дне маленький ключик на кожаном ремешке. После этого судите сами, ваша милость, может ли человек моего роду-племени насчет таких вещей сказать свое веское слово.

Дэвиду Юму очень нравилась эта история, и в 1741 году он пересказал ее в своем замечательном эссе «О норме вкуса», пытаясь найти ответ на вопрос о том, действительно ли возможен столь утонченный вкус. Сомневались в этом многие, но только не Юм. Брилья-Саварен, который писал свою «Физиологию вкуса» в 20-х годах XIX века, считал, что подлинным гурманом может быть лишь человек с нужным количеством вкусовых рецепторов, причем рецепторов правильного типа, и Юм, похоже, верил во что-то подобное: причиной разнообразия эстетических пристрастий оказывается у него разница в телесной конституции человека. Многие его современники полагали, что безотносительно к возможности или невозможности столь утонченных суждений установить норму в таких вопросах попросту невозможно – суждениям вкуса никогда не стать ясными, обоснованными и общепринятыми. Одно дело наука, совсем другое дело – вкус: «В зависимости от состояния наших органов чувств одна и та же вещь может быть как сладкой, так и горькой, и верно сказано в пословице, что о вкусах не спорят». Редкий случай, отмечает Юм, когда здравый смысл согласен с философией. Мне нравится «Шато Тальбо» 1983 года, вам – «Уинс Кунаварра Каберне-Совиньон» 1990-го, а кому-то еще – «Матеуш Розе».

Здравый смысл всегда подозревал, что тонкий вкус – всего лишь снобизм, поданный под соусом глубокой компетентности и профессионализма, и что умение разбираться в винах – просто обман в чистом виде. На самом деле никто не может с приличной степенью достоверности отличить одно вино от другого, а идея о том, что одно (безупречное) вино лучше другого, – всего лишь мистификация, благодаря которой маркетологи заставляют вас платить больше, чем может стоить на деле перебродивший виноградный сок. Это специфически демократическая форма скептицизма. В 30-х годах XIX века Токвиль отметил особую нетерпимость американцев к понятию авторитета в вопросах вкуса: «Равенство вызывает в каждом человеке желание самому судить обо всем; оно во всех отношениях развивает в человеке вкус к предметам реальным и осязаемым, воспитывая презрение к традициям и формализму». Демократическое общество не готово «принимать громкие слова за звонкую монету»; никакой эстетический Левиафан не вправе диктовать свои вкусы свободным людям. Один американский сайт для любителей вина взял себе девизом знаменитую фразу Ноама Чомски в слегка переиначенном виде: «Самый эффективный способ ограничить демократию состоит в том, чтобы право принимать решения отнять у общественности и передать неподотчетным институтам: королям и князьям, партиям с диктаторскими полномочиями или винным критикам». Сайт называется winedemocracy.com, и кредо его администраторов сводится к тому, что «коллективные оценки потребителей вина ценнее, чем личные мнения отдельных винных критиков». Рецепторы народа – это вкус Бога.

Поэтому и поразительно, что именно Соединенные Штаты не только произвели на свет серого кардинала современного винного мира, но и – кто бы мог подумать! – добровольно пришли и поклонились ему в ножки. «Вкусовые рецепторы высшей пробы» принадлежат Роберту Паркеру (род. 1947), бывшему адвокату из Балтимора, который запустил в 1978 году журнал «Винный адвокат», выходивший два раза в месяц и распространявшийся только по подписке. Сегодня его многочисленные книги о винах разных регионов – «Бордо» (1985), «Вина долины Роны и Прованса» (1987) – и бессчетные переиздания всеобъемлющего «Винного гида покупателя» давно стали непреложной истиной для потребителей в Америке, а теперь распространяют свой авторитет и на другие регионы мира. Гид переведен на французский, русский, японский, китайский, польский и шведский. В 2002 году Берлускони наградил Паркера орденом «За заслуги перед Итальянской Республикой», и несмотря на то, что Миттеран сделал Паркера кавалером Ордена «За заслуги» еще в 1993 году, Ширак в 1999-м счел нужным возвысить его до кавалера Ордена Почетного легиона. Паркер, по словам Ширака, «служит Франции, повышая ее престиж средствами своего особого дара». Именно этот человек «научил Америку ценить французские вина», хотя всего несколько лет спустя Паркер отказался от своей ежегодной поездки по французским винодельческим хозяйствам, сославшись на то, что семья беспокоится за его безопасность в связи с войной в Ираке, чем поверг в полное отчаяние местных виноделов, давно впавших в финансовую зависимость от его критических оценок. Паркер – «Властелин лозы» нашего времени: журнал «Тайм» объявил, что «бесчисленные любители вина считают вкус Роберта Паркера непогрешимым», «Экономист» провозгласил, что «вкусовые рецепторы г-на Паркера считаются энологическим эквивалентом эйнштейновского мозга», после чего «Атлантик Мансли» заключил, что «когда речь идет о солидных винах – о винах, определяющих стили и цены для всей отрасли, – единственным критиком, с мнением которого принято считаться, является Роберт Паркер».

Паркер оценивает вина с математической точностью. Существующая 20-балльная шкала его не удовлетворила («убежден, что она не дает достаточного пространства для маневра»), и поэтому он оценивает вина в диапазоне от 100 баллов (совершенство: «выдающееся вино с глубоким и сложным характером») до 50, которые странным образом вино получает просто за то, что попалось ему на глаза, но оказалось, заявляет он ледяным тоном, «неприемлемым». Читатель должен понимать, что оценки он берет не с потолка: за цвет вино может получить до пяти баллов, за букет и аромат – до 15, за вкус и послевкусие – до 20 и еще от одного до десяти – за «общий уровень качества» (настроенческий параметр – ?) или «потенциал для дальнейшего развития и улучшения». (Последнего я не понимал никогда. Идеальное вино по определению не имеет никакого потенциала старения, а значит, должно получать меньше баллов, тогда как предсказания знатоков о том, каким станет вино через 20 лет, не раз оказывались в корне ошибочными: клареты 1975 года, о которых было столько шума, в итоге так и не смягчились и не стали приятнее.)

Паркеровские циферки (так называемая «шкала Паркера») вскоре начали жить собственной жизнью. И хотя клареты Премьер Крю или бургундские вина того же ранга продолжали настаивать на собственных исторически сложившихся ориентирах, на рынке в целом стали все чаще ссылаться на шкалу Паркера. Лучше, если вино получало 88, а не 82 балла, но прорывом стало считаться преодоление 90-балльного барьера. Дружественный Паркеру отраслевой журнал прямо пишет, что «вина с оценкой 91 всегда будут продаваться быстрее вина, набравшего 89 баллов, а любое вино в диапазоне от 83 до 87 обречено валяться в корзине для уцененных товаров» – за это, кстати, я всегда был благодарен Паркеру, поскольку мне посчастливилось сильно полюбить вина, которые он считает неполноценными, а из постыдных «паркеровских 50-балльных», о которых у меня остались особенно теплые воспоминания, можно собрать не одну коробку. Мне доводилось бывать в американских магазинах, где «паркеровские 90-балльные» отмечают специальными флажками, и я не раз слышал, как просвещенные потребители предупреждали продавцов, что «ничего ниже 90 баллов их не интересует». Довольно быстро паркеровскую 100-балльную шкалу стали подхватывать и другие американские винные журналы и критики, но по авторитетности оценок с самим Паркером никто сравниться не может.

В Британии часть винных критиков в итоге смирилась с Паркером, тогда как другие усомнились в возможности проводить столь точные и уверенные различия и решили не уступать. Дженсис Робинсон не стала отказываться от традиционной 20-балльной шкалы, воспротивившись самому понятию единой нормы вкуса: «Нет никаких сомнений, что Паркер последователен в своих оценках, которые полностью соответствуют его вкусу. Но весь смысл вина состоит как раз в том, что вкусы бывают разные, поэтому ситуация, в которой рынок целиком определяется только одним вкусом, представляется мне опасной». Клайв Коутс тоже оценивает вина по 20-балльной шкале, однако полагает, что винный маркетинг давно вышел из-под контроля: «Они заставляют людей забыть, что любовь к вину – вещь очень личная, зависящая от темперамента… Нет ничего более индивидуального и субъективного, чем вкус отдельного человека». Хью Джонсон придерживается более грубой системы звездочек (одна звезда = «простое, повседневное вино», четыре звезды = «благородное, престижное, дорогое») и пытается убедить себя, что «весь этот бред» в конце концов сойдет на нет. Все это чисто американская болезнь: «Америка любит цифры (торговцам они тоже нравятся), потому что цифры проще слов… Все доводы о том, что вкус слишком разнообразен, тонок, изменчив и прекрасен, чтобы сводить его к псевдонаучным численным показателям, наталкиваются на глухую стену непонимания». Тем не менее Oddbins и Majestic Wine Warehouse много лет назад открыли для себя маркетинговые чары паркеровской шкалы, а теперь уже эта магия практикуется и отдельными представителями британского винного истеблишмента: Berry Bros & Rudd не чураются ссылок на паркеровские суждения и оценки. Американский подход к вопросам вкуса в очередной раз распространился на весь мир.