Метафизическая глупость экзистенции

В январе 2023 года было сто лет, как Яро-слав Гашек надиктовал последнее предложение «Похождений бравого солдата Швейка во время мировой войны». Этот неоконченный, но гениальный роман чаще все--го – при всей парадоксальности такого определения – характеризуют как юмористический и антивоенный.

Похождения бравого солдата Швейка, наверное, последний великий народный роман. Разве не удивительно, что этот комический роман в то же время является романом о войне, действие которого разворачивается в армии и на фронте? Что должно было произойти с войной и ее ужасами, чтобы они превратились в объект насмешек?¹

Такими вопросами задавался Милан Кундера в эссе «Ненужное наследие Сервантеса» (1983). В мировой литературе «Похождения бравого солдата Швейка» – первый, если не единственный уморительно-смешной роман о войне. О чем это говорит? Рабочая гипотеза парадоксальна: роман Гашека не только о войне (Швейк на фронт так и не попадает). Смех, который вызывает этот роман, обращен всей своей мощью против войны.

В своем эссе Кундера причисляет «Бравого солдата Швейка» к «европейскому роману», который вот уже четыре столетия решает проблемы, неподвластные ни впавшей в познавательный рационализм философии, ни отвернувшимся от жизненного мира науке и технике. «В свойственных ему одному манере и логике» Гашек обнажает утрату осмысленной исторической перспективы. В этом смысле «Bеликая» – или Первая мировая – война действительно была ключевым событием, поскольку заставила человечество заглянуть в лицо собственному разрушающему и саморазрушительному безумию.

Как и в любом мифе, инициирующем тексте и литературном шедевре, в романе Гашека несколько семантических уровней или планов. На первом обнаруживается конкретное пространство и время действия: Швейк – человечек пражской периферии, фонтанирующий анекдотами и случаями из жизни, речь у него красочная, но совсем не литературная. Именно благодаря этому роман вошел в историю словесности как народный. На следующем уровне обнаруживаются оригинальные романные приемы – например, коллажи из разнородных текстов в качестве уникальных свидетельств о духе времени. В философском плане главнейшими оказываются вопросы глупости, абсурда, иррациональности. После «Bеликой войны» европейское искусство как раз и займется всесторонним исследованием этих феноменов. Что же до экзистенциального и духовного уровней, то тема человеческого сознания и человеческой слепоты по-прежнему ждет адекватного анализа. Тема это ключевая, как никогда актуальная, но как следует так и неуясненная и даже не увиденная. Именно ее присутствие в романе и роль, которая ей там отводится, оказываются для нас признаком подлинного искусства. Гашек понимал, какую роль тут играет смех: мы смеемся, когда неожиданно что-то понимаем. Особенно когда обнаруживаем глупость, выдававшую себя за истину и добро.

Первая мировая война привела человечество, гордо следовавшее до того путем аучно-технического прогресса, к историческому осознанию: стало очевидно, что оно вполне способно погубить само себя. Ирра-циональность этой цивилизационной ситуации модерна гениальнее всего удалось выразить двум писателям, рожденным в самом что ни на есть центре цивилизованной Европы, в Праге. Оба появились на свет в 1883 году; когда началась война, обоим был 31 год. К тому моменту Франц Кафка напечатал несколько рассказов, в ящике письменного стола лежало готовое «Превращение», а на столе начатый «Процесс» – роман, благодаря которому современную иррациональность стали повсеместно называть абсурдом. Гашек к 1914 году успел напечатать в самых разных чешских журналах несколько сот рассказов – как под собственным именем, так и под множеством псевдонимов. Рассказы эти представляют собой редкое собрание примеров комичной глупости или, лучше сказать, идиотизма, которые их автор изучал с жертвенностью мученика и прилежностью энтомолога. Изучал он их, как мы сказали бы сегодня, «в поле», соприкасаясь при этом с феноменами, достойными внимания философа. Двух начинающих писателей связывают темы идиотизма и абсурда, их общая черта – конвергенция страдания и смеха (Макс Брод вспоминает, как Кафка, читая друзьям начало «Процесса», не мог сдержать смеха). Оба работали в престижных финансовых учреждениях (а Гашек – еще и на нескольких финансово подозрительных предприятиях); в 1914 году оба записались добровольцами в австро-венгерскую армию.

Почему? Первый упорно следовал идеалам ас-кетизма, второй был анархистом настолько крайним, что это было слишком даже для товарищей-анархистов. Первый – образец надежности, второй – ужасный пример безответственности. Оба отличались крайней чувствительностью и тщательно скрывали свой внутренний мир от посторонних взглядов. Франц избрал роль элегантного молодого человека с белым ворот-ничком, в черной шляпе и тростью в руках, Ярослав – образ бродяги в истоптанных ботинках и с вечной кружкой пива перед собой. Оба были по-своему иррациональны – и в личной жизни, и на людях. Люди они были разные, но все военное им было абсолютно чуждо.

Если бы нам удалось понять, что заставило этих двоих отправиться на войну, это, пожалуй, объяснило бы нам ее причины гораздо лучше, чем злополучное убийство в Сараеве. Несомненно одно: оба осознали абсурдность современного общества куда раньше, чем это стало общепринятым мнением. Две вещи объединяют творчество Кафки и Гашека: во-первых, оба разоблачают разнообразные общественные институции, срывая с них клише, законы и правила, только чтобы обнаружить, что в них нет никакого смысла; во-вторых, они видят человека, зависящего от общественных институций либо так или иначе к ним принадлежащего, и обнаруживают, что и он утратил смысл – смысл собственной экзистенции. Быть может, оба писателя считали, что война – вещь настолько важная, что их жизнь, литературная и не только, ни в какое сравнение с ней не идет. Иначе вряд ли бы они пошли добровольцами. Отдать свою жизнь за других, за родину, за идеалы было в начале XX века гарантированным способом избавления от абсурда. Но…

Кафка заболел туберкулезом и боролся за свою жизнь уже не на фронте, а в санаториях. Гашеку солдатом стать довелось, но он сменил одну за другой три формы: будучи чехом, он сначала воевал за Австро-Венгрию, потом, вступив в чехословацкий легион, воевал против нее, а затем поднял оружие и против чехословацких легионов, перей-дя на сторону Красной армии. Разыскиваемый по обвинению в двойном дезертирстве, он сумел скрыться на контролируемой большевиками территории, выдав себя за глухонемого бедняка-идиота. Фундаментальной ценностью была для него социальная справедливость – ее он и надеялся обнаружить в большевистской программе. В Сибири он занимался журналистикой и был комиссаром, причем проявил себя как человек самоотверженный, ответственный, всеми уважаемый и, конечно же, совершенно непьющий. На некоторое время его даже назначили заместителем коменданта Бугульмы. Посвященный этим событиям цикл рассказов, который Гашек написал по возвращении в Прагу, нельзя назвать ни красным, ни большевистским. Ни о каких идеалах речи в них не идет, и от абсурда они точно не избавляют. Напротив, рассказы эти питаются мощным зарядом жутких и более или менее реальных безумств. Вызывающих при всем их уродстве и ужасе откровенный смех. Именно с этими рассказами в литературу входит свойственный Гашеку неподражаемый военный юмор. Написанные вскоре после этого «Похождения бравого солдата Швейка» станут первым и, возможно, единственным военным романом, над которым читатели будут смеяться до слез. А рассказ «Адъютант коменданта города Бугульмы», написанный по впечатлениям о службе в Красной армии, оказался, в свою очередь, первым юмористическим произведением о советской революции. Никакой существенной разницы между идиотизмом австро-венгерских и большевистских офицеров в этих книгах не просматривается. Незабываема и уморительна глупость свирепого коменданта Ерохимова, приказавшего развесить по городу такое образцовое в своей нелепости объявление:

Всему населению Бугульмы и уезда!

Приказываю, чтобы все жители города и уезда, которые не умеют читать и писать, научились этому в течение трех дней. Кто по истечении этого срока будет признан неграмотным, подлежит расстрелу.

Комендант города Ерохимов²